Собственность Дьявола. Право на семью (СИ) - Николаева Елена
Вовремя осмыслить!
Но ярость поглотила холодный ум, превратив меня в слепое чудовище.
— А тебе..? Что нужно тебе, Маша? — опускаю ладонь ей на щеку. Горячая, влажная, испачканная тушью. Большим пальцем стираю грязную дорожку слёз. Затем согнутыми костяшками высушиваю другую. — Ты ведь тоже искала со мной встречи, — не спрашиваю. Утверждаю. Потому что знаю, это так. По её глазам читаю.
— Я допустил фатальную ошибку, как и ты... — говорю, ощущая, как от беспросветной тоски по ней мою грудь распирает удушливая горечь. К горлу подкатывает комом. Будто чья-то невидимая рука сжимает глотку. Каждый вдох, каждое слово мне даётся с трудом. Лёгкие раскаленным песком наполняются. Хрипну. За грудиной горит как в плавильной печи. Все эти ощущения я уже испытал на себе. В ту самую кошмарную ночь, когда продажные антихристы в белых халатах объявили о её смерти.
Не прощу! Никого не пощажу!
Всех найду. Каждого уничтожу, кто был причастен к её исчезновению.
— Все не так, как ты думаешь, — жена отрывисто выдыхает из легких воздух.
Машинально отмечаю тремор её подбородка. Зависаю взглядом на дрожащих губах. Она нервно облизывает их. Подаюсь чуть ближе, не сводя глаз.
Господи, я так давно их не целовал…
— Успокойся, — хриплю. — Давай поговорим? Только не здесь. В другом, более подходящем месте. Ладно? — резко отворачиваюсь.
Убедившись, что в коридоре нет свидетелей, снова на неё взгляд устремляю. В глазах жены столько чувств полыхает. От любви до ненависти. И все адресованы мне одному.
— Я не искала с тобой встречи, ты всё не так понял, — Маша судорожно сглатывает слёзы. — Я пыталась вернуть папу к себе домой.
— В дом Астафьева?
— Именно.
Мне хочется рассмеяться ей в лицо от этого абсурдного заявления, но я сдерживаю порыв. Ведь это даже осмысленным ответом не назовёшь. Скорее шпилькой в сердце, которую она выверенным движением загоняет всё глубже и глубже, прокручивая её с садистским удовольствием. Мне, сука, адски больно. Левую руку вместе с лопаткой сводит. Ещё пару высоких пиков и схвачу инфаркт.
— Дом Астафьева не твой дом. И уж точно не моего тестя, — заявляю я резким тоном. Ибо ломает меня зверски, как в предсмертной лихорадке. Уверен, она это чувствует. Пользуясь моментом, с жадностью глушит мою кровь.
Другой бы за такие слова шею свернул, а Машке не могу. Повернут я на ней. Сильно.
— Я — ваша семья… Я, Машенька… — прислонившись лбом к её лбу, разыскиваю глазами родной взгляд, в котором до капли растворяюсь, как в черном космосе. — Не смей мне больше врать. Слышишь? Не зли меня, — предупреждаю с утробным рычанием. — Дай мне остыть…
***
Мария затихает. Я же, как безумный, испытывая непереносимую ломку по ней, глубоко затягиваюсь её запахом. Выжидаю ещё несколько мучительных секунд, пока хмель расползется по венам, и только потом разжимаю свою ладонь, позволяя Маше освободить руки от захвата.
В неосознанном порыве она накрывает ладонями мой затылок. Процарапав его ногтями, заставляет моё тело содрогнуться и покрыться мурашками.
Суууккааа… как же давно я такого не испытывал…
Вечность по ней тосковал.
Как встретил её, так и не подпускал к себе баб и сам никого не кадрил. Вот уже почти год. Год моё тело принадлежит ей. Душу и сердце — всё ей отдал. Пусть забирает. Без неё мне этого не надо.
Касаюсь пальцами тонкой шеи. Мягко вывожу по ней узоры. Маша сглатывает. В напряжённых артериях частит пульс. Меня кружит от откровенно горячих воспоминаний…
Хочу её, как проклятый. Такую податливую. Родную. Любимую. Восхитительную девочку.
Надышаться ею и насмотреться на неё не могу.
Моя она. Всё ещё моя.
— Руслан…
Полувздох, полутон, взгляд из-под трепещущих ресниц, взаимное притяжение, слегка приоткрытые чувственные губы — от этого башню сносит.
— Молчи, — хриплю я, ласково поглаживая изгиб тонкой шеи и вспоминая, как ласкал это место языком… и как меня штырило от вкуса её кожи. От её упоительного запаха. От тягучих, гортанных стонов…
— Почему он, Маша? Почему Гера? — горло перехватывает спазм. Поднимаю веки. Ловлю её взгляд. Отстранившись на несколько сантиметров от Машиного лица, срываю с шеи бабочку и сую в карман. Торопливо расстёгиваю верхнюю пуговицу на рубашке. Делаю резкий вдох и следом выныриваю из пьяного морока. — Ты же понимала, отдавала отчёт тому, что сделаешь нас врагами?
— Почему суррогатная мать? — жена отвечает вопросом на вопрос. Голос сиплый. Почти безжизненный. Но бьёт прямо в цель, на какой-то миг лишая дара речи. — Чем тебя не устраивала я? Ты отправил меня на аборт!
«Лиза, Лиза, Лиза, мать твою… Л-и-и-з-а-а-а…» — раздражение достигает пика. Закипаю, зажмуривая глаза. Достаточно одного воспоминания об этой женщине, и меня передёргивает.
«Как же я, сука, влип!» — сведя до боли челюсти, фокусирую на Маше негодующий взгляд.
— Устраивала. Всем. Абсолютно всем. Чужой ребёнок не устроил.
— Это был твой ребёнок! Твой! — в грудь толкая, выкрикивает она. — Но ты пожелал от него избавиться!
Её слова сердце режут по живому. Крючьями душу вспарывают. Перекрывают кислород.
Лихорадочно поймав лицо Марии в ладони, к своему притягиваю. Глаза в глаза. Слепну от транслируемой ненависти.
Не может она меня люто ненавидеть.
Не должна.
И почему «ребёнок»? У неё ведь двое. Двойняшки… Эта мысль мне покоя не даёт с тех пор, как я о них узнал.
Каждый раз, когда думаю об этих детях, за грудиной всё в фарш перемалывает…
— Я этого не знал, — горячечно шепчу ей. — Тогда не знал. У меня были причины думать иначе. Прости, Маша. Господи, прости… — яростно выдыхая, вжимаюсь носом в тонкую переносицу, жмурюсь до такой степени, что перед чернотой век яркие пятна расплываются, а потом глаза резко распахиваю, не выдерживая боли. — Если бы я горел желанием тебя почистить, всё сделали бы в ту же ночь. Тебя не трогали. К плоду не прикасались. Я не смог отдать приказ. Понимаешь? Не смог. Я бы хотел всё отмотать назад, но это невозможно. И мы тогда не оставили друг другу выбора. Ты сама дала мне повод думать иначе. Я сгорал от ревности, от предательства, от собственной ярости сходил с ума! Когда примчался в клинику, мне сообщили о твоей смерти. Я почти год себя ненавидел. Я себя проклинал!
***
— Хватит! Замолчи, Руслан. Думаешь, я всё забыла? Из-за тебя погиб мой муж. Ты сам толкнул меня в пропасть! Сам! Я тебя об этом не просила. Отпусти меня! — захлебнувшись эмоциями, Мария вцепляется мне в запястья. Раздирает их ногтями, но эта боль ничто в сравнении с той, что растет у меня в груди.
— Не отпущу! — рычу я, повторно прижимая собой к двери.
Как отпустить того, кто дорог? Кого всей душой любишь! Женщину, которую я уже не надеялся увидеть на этом свете. Нет, я не хочу её отпускать! И чем громче и настойчивее она это требует, тем яростнее становится во мне протест.
Не отпущу! Она моя по праву.
— Мерзавец! Сначала ты отрекаешься от меня, а затем покупаешь за сорок миллионов! Что ты себе позволяешь? — жена шипит и брыкается, вынуждая наши тела высекать искры и поддерживать огонь. — Я тебя ненавижу! Ненавижу, Руслан! Отпусти!
— Ты не учла стоимость своего кольца. Не люблю я цифру «40». Терпеть не могу.
— И ты решил добавить? Чтобы наверняка я купилась? Да? — своими глазищами в душу мне прорывается. Вскрывает чувства. Прощупывает самые тёмные уголки… — Ты рехнулся? Столько денег и всё ради чего? Ради чего, Руслан?
— Да, я рехнулся! — прижав её затылок к обивке двери, взгляда не отвожу. — Ради тебя, Маша. Всё всегда было ради тебя! Плевать я хотел на деньги! Всё ради этого момента. Ради нас!
— Нас больше нет! — выпаливает мне в лицо. Слезы в который раз чертят дорожки по её щекам. Прикусив дрожащую губу, Маша зажмуривает глаза.
— Мы есть! И всегда были, — жестко высекаю, потому как меня к херам подрывает сломать её упрямство. — Не лги себе. Ты же всё помнишь. Нас помнишь, нашу связь, как нам было хорошо вдвоём. Я никогда не испытывал ничего подобного к женщинам. Ты — это Космос, Машенька. Ты идеальная. Ты всё ещё моя жена. Самая настоящая. Моя!
