Сокрушенная империя - Джейд Эшли
Потому что я перешла черту и все испортила.
Оставила его одного.
Грудь вздымается, когда уродливые слезы начинают скатываться по моим щекам. Я чувствую себя так, словно сорвала повязку со старой раны и насыпала туда соль. Бью себя по голове кулаком, словно это может помочь мне успокоиться.
– Я такая отвратительная. Такая. Черт возьми. Отвра…
Оукли ловит мое запястье. И прижимает меня к себе так сильно, что весь воздух вылетает из легких.
– Нет. Совсем нет.
– Значит, ты не слышал, что я сказала.
– Я слышал каждое чертово слово. – Он берет меня за подбородок. – Ты просто пыталась облегчить его боль. – Его ладони ложатся на мои щеки. – Это не значит, что ты отвратительная. Ты просто хорошая сестра, которая сделала бы все ради человека, которого любит, потому что глубоко внутри, под этой жестокой и упрямой оболочкой… у нее огромное доброе сердце.
От его слов я только сильнее начинаю плакать.
Несмотря на мои страхи, Оукли не осуждает меня. Он, как всегда, принимает моих демонов.
Он поглаживает меня по голой спине.
– То, что произошло между вами двумя в тот день… это не причина, по которой Лиам покончил с собой.
Он не понимает.
– Неправда. Ему было не с кем поговорить.
Не к кому прийти за помощью.
– Дело не в этом, – спорит Оукли. – Лиам знал, что есть люди, которые его любят. Люди, к которым он мог прийти.
Он ошибается. Кроме того, Оукли начал дружить с Джейсом и Коулом уже после того, как Лиама не стало, а это значит, что он не имеет никакого права говорить что-то о моем брате, ведь он не знал его.
Раздражение застревает в горле, и я зло смотрю на него.
– Почему ты вообще решил, что знаешь, почему мой брат покончил с собой?
Его взгляд ощущается, скорее, как удар.
– Последнее мое воспоминание, связанное с мамой: она скачет на каком-то барыге за пакетик героина, а потом убегает, обчистив банковский счет моего отца. – Оук мрачнеет. – Я проводил часы каждый день, сидя у двери, гадая, что я сделал не так и почему она не захотела остаться со мной, но все равно надеялся, что она вернется… Однако этого не произошло. – Его глаза наполняются печалью. – И не произойдет.
Мое сердце разрывается на части.
– Это ее потеря, Оукли. Ты же знаешь это?
Этой эгоистичной женщины, бросившей своего маленького сына и пропустившей его взросление и превращение в невероятного мужчину.
– Возможно. – Его взгляд прожигает меня насквозь. – Смысл в том, что я был на месте Лиама, отчаянно искал того, кто сможет притупить эту боль, несмотря на то, что я всегда знал, что могу обратиться к папе, Джейсу, Коулу и Дилан… но я никогда этого не делал. Ведь любовь другого человека никогда не поможет избавиться от боли, если ты не любишь себя. – Оукли проводит большим пальцем по моим губам. – Лиама не стало не по твоей вине, малышка. Он умер, потому что не смог справиться с тем, что происходило у него внутри.
Он целует меня в лоб.
– Но он бы не хотел, чтобы люди, которых он любил – особенно его младшая сестра, – провели остаток своих дней, виня себя за что-то.
После этого Оукли встает с кровати.
И пусть мне многое стало понятно после слов Оукли, на меня еще сильнее накатывает грусть.
Он тоже разбит.
Так же, как Лиам.
Так же, как я.
– И как ты справляешься? – спрашиваю я, наблюдая за тем, как он одевается. – Если ты не обращаешься к отцу или друзьям, как ты…
– Наркотики. – Сердце сжимается, когда Оукли берет ключи и идет к двери. – Зависимые – это люди, которые тоже пытаются заглушить свою боль. Разница только в том, что они все еще живы.
Глава двадцать восьмая
Бьянка
– Можно задать тебе личный вопрос? – шепчу я в темноту.
Мы с Оукли лежим плечом к плечу на маленьком коврике в моей комнате, поскольку я решила, что позвать его на кровать будет неправильно, учитывая то, что у меня есть жених.
Мы болтали так долго, что я даже не знаю, сколько сейчас времени. Не то чтобы меня это сильно заботит. Время будто замирает, когда я с ним.
Оукли ложится на бок, чтобы посмотреть на меня.
– Конечно.
Я нервно прикусываю нижнюю губу.
– Обещаешь, что не будешь злиться?
– Не буду, – заверяет он меня.
– Твоя мама сбежала с наркодилером, правильно?
Я сразу же жалею о своих словах, когда вижу пронзившую его боль.
– Ага, – мягко говорит он. – Сбежала.
– Мне просто интересно почему… – Я замолкаю, потому что мне не хватает смелости закончить это предложение.
– Почему я стал наркодилером? – договаривает Оукли.
Я киваю.
Он ложится на спину и смотрит в потолок.
– Не знаю. – Он шумно сглатывает. – Я не думал о ней, когда начинал работать на Локи, но, возможно, подсознательно надеялся, что она найдет меня или что-то в этом роде. – У него вырывается горькая усмешка. – Господи. Ну я и придурок.
– Нет. – Я машинально начинаю поглаживать его по руке. – Кем-кем, а уж придурком я тебя точно не назову.
Оукли поворачивает голову и смотрит на меня.
– Дерьмовые решения, которые я принимал в своей жизни, говорят об обратном, малышка.
– Тогда хорошо, что у тебя есть время это изменить, правда?
Он вздыхает.
– Поверь, я пытаюсь. Мне просто кажется, что, куда бы я ни повернулся, везде стены.
Я беру его за руку, даже не подумав.
– Тогда давай разрушим их вместе.
Он хмурится.
– Я не понимаю.
– Чего?
– Почему ты хочешь, чтобы кто-то вроде меня был в твоей жизни. Ты знаешь, что я сделал, в чем виноват. Я чуть не убил тебя, но ты все равно относишься ко мне так, словно я…
– Достоин прощения? – вставляю я. – Потому что так и есть.
И, несмотря на то, что это правда, есть кое-что еще.
Кое-что важное.
Я не просто доверяю ему настолько, что способна выдать свои самые страшные тайны. Рядом с Оукли я чувствую себя… свободной.
Как будто могу быть собой в его присутствии и он не осудит меня.
– Или, возможно, потому что рядом с тобой я чувствую нечто особенное. Нечто хорошее и чистое… и каждый раз, когда ко мне возвращается очередное воспоминание, оно только подтверждает то, что ты не тот бессердечный ублюдок, которым тебя все считают.
И нравится это им или нет, я знаю, что он должен быть частью моей жизни.
Я ощущаю это всем своим существом.
Оукли качает головой.
– Я даже не знаю, что на это сказать.
– Ничего не говори. – Проигнорировав странную боль в груди, я сжимаю его руку. – Просто не бросай меня.
Ведь если это случится, внутри меня что-то сломается, и я уже никогда не смогу это починить.
Когда он поднимает мизинец и цепляется им за мой, на его лице отражаются одновременно и боль, и упорство.
– Не брошу. Не в этот раз.
Сердце сжимается, потому что раньше мы с Лиамом всегда клялись на мизинцах. Но тем не менее я не чувствую ни капли сопротивления внутри. Скорее, наоборот. От этого мне становится спокойнее.
Мы лежим, глядя друг на друга, кажется, целую вечность, прежде чем он нарушает тишину.
– Нам нужно поговорить о твоем мудаке-женихе.
О нет.
– Он не мудак. Хотя то, что он сказал тебе, было отвратительно, и я понимаю, почему ты так о нем думаешь.
Стоун был не прав, но я бы соврала, если бы сказала, будто не понимаю, почему он слетел с катушек, когда увидел нас вместе. В его понимании Оукли виноват в том, что чуть не убил меня, поскольку был пьян, и за это Стоун его никогда не простит.
В глазах Оукли вспыхивает ярость.
– Мне насрать, что он сказал мне. Мне не нравится то, как он разговаривает с тобой.
– Знаю, выглядело не очень, но он был зол и…
– Боже, – выплевывает он. – Не будь такой. Ты намного умнее. Бьянка, которую я знаю, никогда бы не позволила никому так с ней обращаться.
