Донасьен Альфонс Франсуа де Сад - Маркиза де Ганж, или Несчастная судьба добродетели

— Так, значит, все, что вы только что сделали, выполнено отнюдь не по приказу моего мужа? В таком случае хитрость, с помощью которой вы хотели заманить меня в ловушку, весьма неуклюжа.

— Нет, сударыня, нет, все содеянное мною зло я исполнил по его приказу. Сам я желаю вам только счастья.

— Прекрасно, только я не желаю покупать его такой ценой. Ваше коварство раскрыто, сударь, и, если бы мои способности распутывать интриги не уступали хитроумию, с которым вы эти интриги плетете, возможно, я бы разоблачила вас раньше. Увы, слабый может только разоблачить негодяя, в этом ему помогает сама природа, дабы он мог обезопасить себя от тех козней, которые сильный может выстроить против него. Я разгадала вас, сударь, теперь вы можете делать все, что угодно, а я по мере тех сил, кои дарует мне небо, стану защищать себя от ваших козней и интриг.

— Заклинаю вас, сударыня, — словно не слыша ее, продолжал аббат, — не будьте ко мне так

жестоки! Вы любите мужа — прекрасно! Только я могу вновь обратить его взор в вашу сторону, я один могу вернуть вам его сердце — и я же могу погубить вас навсегда в его глазах, если вы не ответите на мою страсть.

— Так, значит, жестокий и коварный человек, вы полагаете, что я могу вернуть себе сердце мужа поступком, порочащим меня и делающим меня недостойной его?

— Вам ничем не придется жертвовать, ибо он ничего не узнает. А вот если вы откажете мне — о чем я, разумеется, стану глубоко сожалеть, — вы все равно ничего не выиграете.

— Если все мои попытки вновь завоевать уважение мужа будут обречены на провал, по крайне мере я сохраню уважение к самой себе, ибо совесть моя будет чиста, а чистая совесть является великим утешением: только с чистой совестью мы умираем с миром. Я знаю, как ненавистен преступнику несчастный, отказавшийся стать соучастником его преступления, но, что бы вы ни делали, отнять у меня самоуважение вы не сможете.

Разъяренный аббат вышел и лично запер дверь.

Однако Теодор решил сменить тактику и велел вернуть маркизе вещи, которые скрашивали ее уединение, и даже приумножил их, предоставив ей все, что только могло доставить ей удовольствие: книги, бумагу, чернила, цветы, птиц, — словом, все, что она любила, было принесено ей во множестве; также пищу теперь ей подавали ту, которая ей особенно нравилась, и вдобавок Роза каждый день спрашивала, чего ей еще было бы угодно получить.

— Как теперь обстоят дела? Что она говорит обо мне? — спросил через несколько дней аббат у Розы. — Не стала ли она отзываться обо мне лучше?

— Не хочу вас обманывать, сударь, однако госпожа моя, похоже, совершенно нечувствительна к тому, что вы для нее делаете, и относится к вам так же, как относилась тогда, когда вам угодно было ужесточить заточение ее. «Роза, — сказала она мне с полнейшим хладнокровием, — причины, побуждающие моего брата так поступать, мне известны, а потому я не могу ни быть ему признательной за эти снисхождения, ни пенять ему за его дурное ко мне отношение. В этом мире я не жду иного счастья, кроме счастья увидеть вновь своего супруга, но я не уверена, что он доставит мне эту радость. Надо смириться, моя хорошая, знай, что я ко всему готова. Ты даже представить себе не можешь, дорогая Роза, какое утешение приносят самоуважение и религия для чувствительной души! В несправедливом отношении к нам других мы можем найти своеобразное наслаждение. Быть правым — это такое великое удовольствие для самолюбия, что, поняв это, ты никогда не предпочтешь роль преследователя роли жертвы. Смирившись со своими несчастьями, я гораздо более счастлива, чем могут подумать, и если надежды мои свершатся и меня вновь возвратят мужу, мне будет приятно сознавать, что я не дала несчастью сломить меня». Вот что сказала мне госпожа, сударь.

Пытаясь разобраться, какую цель преследовал аббат, столь резко меняя свое поведение по отношению к Эфразии, Роза попробовала расспросить не только аббата, но и свою госпожу,

однако и тот и другая — по причинам совершенно противоположным — были предельно сдержанны, и служанка, оставив свои попытки, умолкла и только исполняла приказания.

Наконец Теодор вновь отважился посетить невестку.

— Ну как, сударыня, — произнес он, открывая дверь, — теперь вы больше мною довольны?

— Нет, дорогой брат, — с улыбкой ответила добродетельная женщина, — нет, я нисколько вами не довольна, ибо, что бы вы ни делали, действия ваши порождены единственной причиной, и причина эта слишком низменна, чтобы я была довольна ею.

— О, насколько ложны ваши представления о женской добродетели, дорогая сестра! — воскликнул Теодор.— Будучи соглашением, заключенным обоими супругами, брак имеет силу только до тех пор, пока каждому из супругов угодно данному соглашению следовать. Как только договор нарушен, сила, его скрепляющая, ослабевает, и вот уже один из супругов начинает размышлять, а стоило ли ему вообще заключать эту сделку. Так вот, спрашиваю я вас, разве гражданские и церковные законы способны предусмотреть, что узы, которыми они соединили супругов, могут сделать одного из них несчастным? Ведь брачное соглашение бывает добровольным с обеих сторон, а если одна из сторон перестает его исполнять, оно превращается в злоупотребление и тиранию. Некоторые законодатели это уже поняли и установили развод. Но если некое правительство согласилось ввести у себя развод, этот венец законодательной мудрости и предусмотрительности, почему бы тогда всем не принять его? Почему подданные правителя, не

принявшего развод, не могут избавиться от ига, тяжким бременем лежащего на них только по причине нерадивости законодателей? Пока закон еще не выработан, человек мудрый поступками своими подталкивает законодателя к его созданию, опережает законотворчество и следует этому закону, словно он уже вступил в силу. Поверьте, дорогая сестра, все, что противоречит моим словам, является нелепым и вредным для всего населения. Отсутствие соответствующего закона лишает мужчину и женщину возможности исполнить свою цель в другом месте, куда их призывает природа, и топит в потоках слез целые поколения. Одним словом, обязательство нести ярмо брака в то время, когда брак сей усыпает наш путь только терниями, кажется мне столь же преступным, как и иные присущие людям пороки. И я говорю твердо, без колебаний: тот, кто добровольно соглашается исказить планы природы, которые она строит относительно нас исключительно ради нашей же пользы, достоин адских мук.

— Все, что вы говорите, сударь, — ответила маркиза,— есть не что иное, как соображения, порождаемые логикой чувств. Но с той минуты, когда женщина добровольно соглашается вступить в брак, она связывает себя с мужем неразрывными узами, а потому в любой ситуации обязана уважать своего супруга. А если она поступает вопреки этой связи, она неминуемо погружается в пучину супружеской измены. Есть ряд причин, достойных уважения и обусловленных политическими соображениями, на основании которых некоторые монархи смогли расторгнуть заключенные ими браки — благо их подданных узаконило их развод. Развод монарха нельзя считать