Дом из пепла и стекла (ЛП) - Уэбб Силла
Я бросаю взгляд на свой телефон и смотрю на время. Всего десять вечера. Я подумала, что сейчас, должно быть, раннее утро. Нико, вероятно, ушёл к своим людям. А мне предстоит провести ещё одну ночь в одиночестве. Темнота простирается передо мной, как зияющий туннель.
Почему ночью всегда так одиноко?
Я ворочаюсь часами. Я пробую читать, но слова танцуют по странице передо мной, так как картинки насилия предыдущего дня ярко мелькают в моей памяти. Я включаю свой айпад, и некоторое время смотрю документальный фильм нетфликс, но не могу ничего понять. В конце концов я выбираю аудиокнигу, которая кажется мне чертовски скучной, и включаю её. Почему-то это срабатывает, когда всё остальное не помогает, и глаза закрываются.
У человека, нависшего надо мной, огромный нож, и он ухмыляется от уха до уха. В буквальном смысле. Из уголков его рта капает кровь, а челюсть трещит и расширяется. Я кричу, но его маниакальный смех громче моих панических криков, от его грохота болят уши. По мере того как он приближается, между его зубами выползает червь, и я резко поднимаюсь.
Сердце колотится синхронно с неровным дыханием, и это сочетание причиняет боль. Господи, где я? Я оглядываюсь вокруг, и паника постепенно отступает, когда я понимаю, что нахожусь в своей комнате.
Сон… это был просто сон. Ужасный, но всего лишь сон.
Тяжелые шаги по коридору за дверью заставляют меня замереть. Павел.
Нет, напоминаю я себе, это не может быть он. Он мёртв. Наверное, кто-то из людей Нико.
Сколько сейчас времени? Почему они крадутся там? Нико понимает, насколько они не заслуживающие доверия? Конечно, он понимает. Он преступник, который окружил себя другими преступниками. Единственное, что держит их под контролем — их страх перед ним. Меня трясёт, когда шаги останавливаются, затем возобновляются.
Холодный липкий страх заменяет горячую панику сна, и пот на моей коже охлаждается, пока я дрожу.
Я проверяю время, и вижу, что сейчас только три утра. Никто не должен быть на ногах в это время. Когда шумные шаги начинают раздаваться ниже по лестнице, я выскальзываю из кровати. Я понимаю, что раздета, и натягиваю толстый хлопковый халат. Босиком, чтобы быть тише, я прокрадываюсь в конец коридора. Я останавливаюсь перед декоративной дверью, ведущей к Нико и его мужскому крылу дома. Моя рука на дереве сама по себе кажется нарушением. Из-за двери не доносится ничего, кроме тишины. Тихая стена небытия, предвещающая, что дом спит.
Протиснуться в дверь — значит проникновение в логово льва, а я — глупый оленёнок в поисках короля прайда. Вожака стаи. Того, кто держит всех остальных на расстоянии, но при этом представляет для меня элементарную опасность.
Того, кого, я понимаю с некоторым чувством гнева к себе, мне не хватает в моей кровати. Уже поздно, и я не могу уснуть, и большое тёплое тело рядом со мной могло бы облегчить этот холод в глубине души. Будто кто-то разрезал меня, положил глыбу льда мне в живот и зашил обратно, но лёд никогда не растает. Я не могу согреться, а этот ледяной холод внутри заставляет меня дрожать.
Когда я достигаю дверей комнаты, которой, как я знаю, пользуется Нико, я колеблюсь. Что, если у него там женщина? Меня тошнит от этой мысли, и в этот момент я понимаю, что я в полной жопе, потому что, что бы ни случилось в этом доме, этот мужчина, этот ужасный, морально серый, хладнокровный мужчина, каким-то образом украл часть моего сердца.
Для многих молодых женщин — это не так уж много значит. В конце концов, что значит отдать часть своего сердца первой любви? Вот только в моём случае отдавать особо нечего. Не после того, как моя мать умерла, оставив меня одну слишком рано. Потом я быстро потеряла всех своих дедушек и бабушек. Умерла даже наша самая долгоживущая семейная собака. Затем мой отец предал меня, прежде чем он тоже скончался, и наши две оставшиеся семейные собаки были отосланы Иветтой. Сначала я боролась с ней, но она угрожала отправить их в приют, если я не соглашусь с её планом позволить Рингинстоунам — семье, живущей неподалёку, забрать их. По крайней мере, так я знаю, что они в безопасности и о них заботятся. У Рингинстоунов есть три своих собаки, и они любят животных. Всё же, я скучаю по ним.
Как будто меня преследуют смерти и потери, и каждая из них делает часть моего сердца холодной и мёртвой. Множество мёртвых, твёрдых кусков плоти, но несколько маленьких участков всё ещё способны чувствовать. Если я отдам один из кусочков Нико, а он убьёт и его, останется ли у меня хоть одна живая часть?
Может, мне стоит вернуться в свою комнату, забыть все чувства, которые я испытываю к Нико, и повзрослеть, чёрт возьми. Всё, на чём я должна сосредоточиться — это вернуть дом, а эта задача усложняется с каждым днём.
Но за этой дверью есть то, чего я хочу. То, чего я жажду.
Моё тело и разум ведут борьбу, которую я не могу выиграть. Пока я могу контролировать свои чувства и не влюбиться, как глупая школьница, влюбившаяся в учителя, почему я не могу взять что-то для себя? Комфорт большого, тёплого тела. Ощущение его рук на мне.
Желание, которое я испытываю к Нико, возникло с самого первого дня и продолжает расцветать. Я могу питать это желание и использовать его, но не позволять ему завладеть моим сердцем. Никогда.
Я закрою эту часть себя и защищу её. Сохраню её, чтобы в моей груди всё ещё что-то билось, когда это закончится.
Я делаю глубокий вдох и открываю дверь в логово Нико Андретти.
Глава
17
Синди
На этот раз я прокрадываюсь во владения Нико.
Матрас прогибается, когда я забираюсь на кровать и натягиваю на себя лёгкое одеяло.
Когда он обнимает меня, то всегда напоминает печь. Он явно горячий.
Это всё итальянская кровь, текущая в нём, пропитанная средиземноморским солнцем на протяжении многих поколений, думаю я с улыбкой. Я бы хотела провести время в Италии. Я уже побывала на побережье Амальфи, и там было очень красиво.
— Тебе лучше подумать о том, что ты делаешь прямо сейчас, — хриплый голос Нико пугает меня, когда он быстро, как молния, тянется к тумбочке у кровати.
Боже мой. Я даю своему сердцу минуту, чтобы успокоиться, прежде чем ответить.
— Ты проснулся.
— Я не спал, — он отвечает. — Дремал, — лунный свет, проходящий сквозь открытые жалюзи, отблескивает на блестящем металле в его руке. Прежде чем я успеваю разглядеть форму оружия, он убирает его обратно в прикроватный ящик.
— Ты спишь с оружием возле кровати?
— Да, так что я мог бы отстрелить твою милую маленькую головку.
Значит, пистолет. Холод у меня внутри усиливается, и я дрожу. Я пришла сюда, чтобы согреться, но пока что мой план не работает.
— Чего ты хочешь, Синдерс? Хочешь, чтобы тебя обняли?
В его тоне усталость. Усталость, которую я не совсем понимаю.
— Может я хочу больше.
Нико смеётся, мягко и тихо.
— Тебе лучше знать, хочешь ли ты большего, без всяких «может».
Хочу ли я этого? Когда это так запрещено. Он намного старше меня, и он должен заключить брак по расчёту с моей мачехой.
— Я хочу больше, — я исповедую свой грех в темноте его комнаты. Только луна будет свидетелем моей порочности.
Потому что это порочно — поддаться этому человеку. Этому тёмному, жестокому человеку. Моя мать будет ворочаться в могиле при мысли о том, что её драгоценная дочь подарила свою девственность криминальному авторитету. Человеку, который привёл в её дом бандита, способного напасть на беззащитную женщину.
— Больше? Больше чего? Ты должна быть очень точной в своей просьбе, Синдерс. Не разбрасывайся словами и не ходи вокруг да около. Сразу к делу, — требует он, его грубые пальцы нежно ласкают моё лицо. Он такой противоречивый. Жестокий и безжалостный, но чувственный, когда появляется настроение.
Одна эта мысль должна помешать мне желать его. Но нет.
Где-то между путаницей тоски и неуверенности я слышу свой голос:
