Отголосок (ЛП) - Блэр Э. К.

Первое, что я вижу, когда вытаскиваю содержимое из конверта — это фотография моей мамы. Я узнаю её лицо по фотографии, которая у меня всегда была. Но на этом изображении она выглядит расстроенной, с пятнами на лице и грязными волосами. Я смотрю в её глаза, глаза, похожие на мои. Вместе с фотографией находится стопка судебных документов, свидетельство о рождении и контактная распечатка для Центра психиатрического здоровья Элджина.

Государство против Гвинет Арчер бросается мне в глаза, когда начинаю читать. Её зовут Гвинет. У неё всегда было лицо, благодаря той одной моей фотографии, но я до сих пор не знала ее имени. Я начинаю сканировать документы суда, и мой живот начинает скручивать, когда я выделяю конкретные слова. С дрожащими руками я листаю бумаги. Мой сердечный пульс нарастает от шока и замешательства, когда мои глаза бегают туда—сюда, не в силах сосредоточиться на предложениях.

Подсудимая... Пренебрежение уходом за детьми... Недосмотр за ребенком... Незаконная продажа ребенка... Мошенничество в сфере коммуникаций...

Неверие поглощает меня, когда я читаю слова. Я в бешенстве, когда продолжаю внимательно просматривать документы. Я пытаюсь сфокусироваться на этих словах, но чувствую, что уже на грани срыва.

Это не может быть реальным. Это не может быть правдой.

Психическое заболевание... Послеродовая депрессия... Маниакальная депрессия...

Я продолжаю читать, и с каждым словом мой разум борется с процессом, я прихожу в бешенство. Комната начинает кружиться вокруг меня, и моё сердце сжимается, затрудняя дыхание.

Прокурор: «Миссис Арчер, вы заключили сделку о продаже своей двухмесячной дочери, Элизабет Арчер»

Ответчик: «Да».

Истеричный взрыв шума в ушах рикошетит в моей голове, пронзительный, стреляющий, безжалостный взрыв боли. Мои руки крепко сжимают бумаги, так как мое зрение плывёт и выходит из фокуса. Я зажмуриваюсь, решая читать дальше, но быстро угасаю, когда мои глаза сканируют: «Невиновна по причине невменяемости».

Бумаги падают, рассыпаясь по полу, когда мои руки поднимаются к моим ушам, пытаясь заглушить пронзительный звон, но он исходит из моей головы. Звон нарастает, и это раскалывает мой череп. Нахлынувшие эмоции внутри меня создают невыносимое давление, и мне нужно освобождение.

Я не могу принять это.

Это так громко, так больно, слишком живо, слишком много.

О, мой Бог! Она продала меня!

Путаясь в своих ногах, я теряю равновесие, когда перехожу через комнату. Я ничего не слышу, кроме крика в ушах. Я спотыкаюсь и удерживаюсь от падения, хватаясь за ручку двери шкафа. Я задыхаюсь, картинка перед глазами размывается, и я начинаю плакать — рыдать — плакать — кричать.

Она даже не хотела меня.

Стоя в дверном проеме чулана, я хватаюсь за дверной косяк и крепко держусь. Я опускаю голову, мое зрение уменьшается как в тумане, и это слишком много, чтобы сдержаться. Я больше не могу справиться с огромной истерией внутри меня.

Я не могу этого сделать.

Меня сейчас вырвет.

Я не могу этого сделать.

Я не могу.

Подняв голову, я вонзаюсь ногтями в дерево, с силой расщепляя его. Быстрым движением я откидываю голову назад, стискиваю зубы и использую каждую унцию силы во мне, когда яростно бьюсь головой о дверной косяк. Отступая назад, я терплю и делаю это снова, разбивая свой лоб об массивную древесину. Моё зрение пронзает полоска света.

В дверь стучат, но этот звук очень далек от меня.

Густая, теплая кровь стекает по моему лбу, по глазам, носу и щекам. Моё тело сгибается и скользит вниз к полу. Звон гаснет, и моё тело покалывает от удовольствия, когда кровь сочится из моей разбитой головы.

Я слабо слышу, как дверная ручка в мою комнату рвется взад и вперед, а потом стук.

— Открой дверь!

Я не могу сосредоточиться на голосе кричащего за пределами моей комнаты, когда звон возвращается к моим ушам, и слова, которые я только что прочитала, пробегают в моем сознании. Откинув голову назад, мои глаза начинают гореть от смеси моих слез, крови и макияжа. Звуки, которые захватывают, неконтролируемы и мучительны.

Стук становится громче, и я двигаю глазами, чтобы сосредоточиться на двери.

— Открой эту чертову дверь!

Я даже не вздрагиваю, когда слышу грохот и раскалывание дерева, когда дверь выбивают, потому что я слишком далеко зашла. Я затерялась внутри себя, и больше ничего не чувствую.

Другой удар, и я смотрю в оцепенении, как Деклан хватает меня.

— Боже мой! — я слышу крик женщины, и я знаю, что это Айла, но я обращаю свое внимание исключительно на Деклана.

— Иисус! — он впадает в панику, когда его руки касаются моего лица, но все это похоже на сон.

Я даже не чувствую его прикосновения. Мое тело поет в лучистых покалываниях, но почему—то плоть совершенно онемела.

— Мне нужны влажные полотенца! — кричит он, и звон внутри меня опускается до низкого монотонного гудения. Это не прекращается.

— Может мне вызвать врача?

— Нет, — выплёвывает он Айле, прежде чем протирает моё лицо влажным полотенцем.

Но я ничего не чувствую.

Мое сердце ещё бьется?

Я знаю, что это должно случиться, когда я, наконец, чувствую давление от прикосновения, но это не от Деклана. Я поворачиваю голову в сторону, и Пик здесь со мной. Он берет меня за руку и крепко держит.

— Ты здесь.

— Я всегда здесь.

— Да, дорогая. Я здесь. Что случилось?

Я слабо слышу голос Деклана, но это почти эхо, когда я концентрируюсь на Пике.

— Я так по тебе скучаю, — говорю я, когда начинаю заново плакать.

— Поговори со мной.

— Я здесь, Элизабет. Не плачь.

— Она никогда не хотела меня, — задыхаюсь я.

— Кто?

— Кто?

— Моя мама. Она продала меня.

— К чёрту её. В любом случае, ты никогда не нуждалась в ней.

— Тсс... Просто дыши, хорошо?

— Мне нужен кто—то. Я так одинока, — говорю я Пику.

— Ты не одна, — настаивает он, а затем кивает головой в сторону Деклана.

Я ненадолго оглядываюсь, и его руки все еще на мне, крепко прижимают полотенце к моей голове. Когда я оглядываюсь назад на Пика, я предостерегаю:

— Он не хочет меня. Он жалеет только те отходы, с которыми теперь знаком, со мной.

— Элизабет, о чем ты говоришь?

— Он заботится о тебе. Иначе, зачем бы он был здесь прямо сейчас?

— Как он может заботиться обо мне после того, что я сделала?

— Любовь есть любовь. Она просто не исчезает.

— Как ты можешь быть так в этом уверен?

Его рука сжимает мою руку, успокаивая озноб, который теперь начинает одолевать меня, и наклоняется, чтобы тихо прошептать мне на ухо:

— Потому что, даже если ты в меня стреляла и убила, я все равно люблю тебя каждым кусочком своего сердца. Я все еще хочу отдать тебе мир.

— В чём я могу быть уверен? О чем ты говоришь? — спрашивает меня далёкий голос Деклана, думая, что я разговариваю с ним.

— С ней все будет в порядке?

— Она в порядке! Пожалуйста, уйдите и дайте нам немного времени, ладно?

Я едва слышу Деклана и Айлу, но мои глаза не покидают моего брата, когда слёзы текут ещё сильнее. Как он может любить меня, когда я такая отвратительная?

— Мне очень жаль, — кричу я.— Я хочу забрать всё плохое обратно, Пик, но я не могу! Я не знаю, как.

— Дорогая, посмотри на меня. С кем ты разговариваешь?

— Скажи мне, Пик. Как мне вернуться и всё исправить?

— Ты не можешь.

Окончательность моего выбора, знание того, что его нельзя отменить, — это ужасный груз, который я теперь ношу с собой. Я сомневаюсь, что смогу нести его еще долго.

— Элизабет, посмотри на меня! Сосредоточься!

— Посмотри на него, Элизабет.

— Он не любит меня. Это причиняет мне боль, смотреть на него.

— Он скрывает это, но, если ты посмотришь достаточно внимательно, ты можешь увидеть его трещины.