Голод - Юлия Гауф
А с ним Саша.
Я ее по тихому вздоху узнал, по легкому цветочному аромату – им ее волосы пахнут. Два месяца назад я зарывался в них носом, и вдыхал этот весенний запах. Обнимал ее, целовал… черт, надо потерпеть. Скоро!
- Здорово, Соболев, - Кравченко чему-то радуется, и явно хочет поиздеваться. - Тебе первому, как близкому другу моей жены, мы сообщим радостную новость…
- Илья, - тихо обратилась к нему Саша, и я вздрогнул от ее голоса. И от испуга, который в нем услышал.
А еще от того, что меня коробит, что она его имя произносит. Скоро не будет. Скоро она вообще забудет этого урода, будто его и не было.
- Саша, ну что ты, - рассмеялся Кравченко, и я вырулил на дорогу. – Сегодня же я всех оповещу, будет вечеринка. Такой повод для радости. Зачем же скрывать от Соболева? Не чужой человек.
- Не на дороге же говорить о таком, - прошептала Саша.
Черт, я их от клиники забрал. Что там такое? Саша не больна, это ведь не было бы поводом для радости.
Она не больна, она беременна. И Кравченко узнал. Она обманула его, что ребенок его?!
- Что за повод? – все же, спросил я, ведь именно этого Кравченко и ждал.
- Я стану отцом, - почти прокричал Илья, перекрывая тихий всхлип Саши.
«Разумеется, он думает, что ребенок от него, - думаю, и глубоко вдыхаю, перестраиваясь на левую полосу. – Саша ведь не могла сказать, что ребенок мой. Но если Кравченко потребует сделать тест на отцовство… черт, нужно ускориться, и поскорее забрать у него Сашку».
Я ускоряюсь и мысленно, и на дороге. Прибавляю скорость, просчитывая в уме, как скоро смогу ударить по Илье, и забрать себе все то, что пока принадлежит ему. И не слабо ли мне, не сметут ли меня. Но… надо, блть, Саша ведь беременна. И он не позволит родиться моему ребенку!
- Я, если честно, сомневался, что мальчик мой… это, кстати, мальчик. Пол мы определили, - довольно вещает Кравченко. – Переживал, вдруг от тебя моя женушка залетела. Но нет, пацан от меня. И это прекрасно! В такой ситуации счастливым отцам принято дарить подарки. Так вот, тебя, Соболев, я прощаю за то, что ты драл мою жену, а ты, Саша, проси что хочешь. Тиффани, Сваровски… что хочешь, все подарю. Мальчик! У меня будет сын! У меня будет наслед…
В голове шумит. Там будто ураган. Руки на руле дрожат, и я вижу в зеркале заднего вида, как бледна Саша. И как она смотрит на меня…
Блть!!! Кравченко не пи*дит, ребенок его. Его, сука, а не мой! Сильнее ударил по газам, чтобы заглушить голос истерящего от радости Кравченко, и…
- Денис, осторожно, - вскрикнула Саша, и последним, что я почувствовал было то, как она дотронулась до моего плеча.
Машину закружило, раздался дикий визг колес и скрежет металла. Щеки, шею полировали мелкие осколки стекол, и разрывали крупные. Подушка безопасности почему-то не сработала, рот наполнился кровью, и я провалился в темноту.
ГЛАВА 20
Первое, что я слышу – звон. Тонкий, противный. А затем на меня обрушиваются странные ощущения: привкус крови во рту, боль в шее и резь на коже лица. Дышать тяжело, мне будто что-то мешает.
Но пошевелиться невозможно.
Моргаю, и проваливаюсь в темноту, а затем снова открываю глаза.
Время замедлилось, почему-то не слышно ничего, кроме шума.
… мы ведь разбились! Я помню, как мы ехали, Илья говорил о ребенке, а затем машину закружило, словно на дороге был гололед. И мы… мы разбились, да. Дикий визг шин, звуки клаксонов – это я помню.
Но почему я не могу пошевелиться? Меня… Боже, меня парализовало?
Шея не слушается, я лежу на боку, и смотрю на дорогу снизу, сквозь разбитое окно. Щеку печет от боли, и этот гадкий металлический привкус… я умираю? Я не хочу умирать, я же ничего не успела! Совсем ничего! Ребенку не радовалась, а есть ли еще этот ребенок? Я… да, я хочу стать мамой, хочу увидеть, как сын сделает первые шаги, как пойдет в школу с букетом астр. Как придет с выпускного пьяный, как поступит в университет. Свадьбу его хочу увидеть!
И свою жизнь бы прожить. С мамой ругаться, жалеть отца, любить Дениса. Да просто жить, а не умирать вот так, лежа посреди дороги в разбитой машине.
Но никаких звуков нет, хотя я вижу, как столпились люди в двух десятках метров, прямо на дороге. А осколки, разлетевшиеся по графитной дороге, так красиво блестят…
- …нись! Саша, очнись! Ты жива? Сашенька, ты…
Голос – первое, что я слышу. Он перебивает звон в голове, помогает справиться с дурнотой, но пошевелиться я все еще не могу.
- Денис, - хриплю, и горло дерет так, будто я не воздух выдыхаю, а кровь.
- Надо выбираться, милая. Сейчас… сейчас я, подожди, - я его не вижу, но слышу, и это уже радует. Даже если это предсмертный бред. – Машина может загореться, ты позвоночник не повредила?
На плечо ложится горячая ладонь, и мне удается повернуть голову. Шея задеревенела, но это движение будит мое тело. Раньше я его не чувствовала, но теперь меня сметает целым океаном не самых приятных ощущений.
- Больно. Денис, очень больно, - плачу от ужаса, ведь болит абсолютно все. Даже то, что, кажется, болеть не должно.
Меня будто вспороли, и натерли наждачной бумагой. Ноги выкручивает, а руками я скребу по обивке салона, размазывая кровь. Если раньше я думала, что это предсмертный бред, то сейчас понимаю – жива. Только живым так хреново бывает.
- Спину чувствуешь? Корпусом пошевели, только легонько, - скомандовал Денис, и я чуть сдвигаюсь.
- Чувствую…
- Хорошо, - выдохнул он, и я, наконец, увидела Дэна.
Он навис сверху, с носа его падают капли крови. Все лицо снова разбито, сочится алым. Как всегда… я его целым и невредимым, кажется, никогда и не видела. Да и сама я сейчас не думаю, что выгляжу многим лучше. Если я выглажу также, как себя чувствую, то это печальное зрелище.
- Сейчас я столкну его с тебя, а ты сразу хватайся за меня, ладно? Ладно, Саша? – с нажимом повторил Денис, и я кивнула, не понимая, о чем он.
