Бурбон и секреты (ЛП) - Уайлдер Виктория

— Я сейчас вернусь, — прерываю я Хэдли.

— О, ладно... — говорит она в ответ, и я слышу ее смех, когда до нее доходит, куда я направляюсь.

Руки сжимаются в кулаки, я ломаю голову над тем, что скажу, когда доберусь до конюшни, но ничего не могу придумать. Мои ботинки стучат по каменной дорожке, ведущей к двойным дверям конюшни. Единственное, в чем я уверен, так это в том, что не хочу, чтобы мой старший брат находился рядом ней. Можно ли считать себя сумасшедшим, если знаешь, что то, что ты собираешься сделать, именно безумие и есть? Глупо до безумия.

Если бы не прохладный ветерок, проникающий в открытые двери, вы бы никогда не узнали, сколько здесь лошадей. Здесь очень чисто. Фэй снова заливается смехом откуда-то со стороны крайних стойл, и этот звук не должен вызывать у меня реакцию, но вызывает. Его отголосок проникает под кожу и заставляет меня испытывать гнев, которого я не чувствовал уже очень давно. Мне хочется взять то, что я не имею права даже желать. На ней слишком большая мужская рубашка, застегнутая лишь наполовину, и лучше бы она, блядь, не была его, и обтягивающие черные брюки, заправленные в высокие ковбойские сапоги — более грязные и поношенные, чем те фиолетовые, что были на ней в «Bottom of the Barrel».

Эйс смеется над чем-то, что она сказала, и улыбка все еще не сходит с его лица, когда он замечает меня.

— Привет, Линк. — Он снимает седло с лошади, на которой скакал.

— Привет, — говорю я, тяжело дыша и не сводя глаз с Фэй. — Мне нужна минутка.

Фэй быстро смотрит на Эйса, а потом на меня.

— Эйс, я позабочусь о лошадях, прежде чем мы придем ужинать. — И поскольку он мой брат, он больше не задает никаких вопросов. Он понимает, что мне нужно побыть с ней наедине. Он делает небольшую паузу, пытаясь прочесть между строк. Да, брат, она моя.

— Отлично прокатились, Фэй, — говорит он, хлопая меня по плечу. Затем, с легкой улыбкой проходя мимо меня, он добавляет: — Я буду здесь, если ты захочешь еще.

Я бормочу под нос:

— Ублюдок. — Достаточно громко, чтобы он услышал.

Его плечи дрожат от сдерживаемого смеха, когда он уходит.

Фэй поднимает коробку с закусками и вздыхает:

— Я умираю с голоду.

Выхватив коробку у нее из рук, я кладу ее обратно на табурет, с которого она ее взяла. Сделав еще один шаг вперед, я оказываюсь перед ней.

— Что ты здесь делаешь?

Я продолжаю двигаться вперед, а она отступает назад.

— Совершенно очевидно, что я гуляла с твоим братом. — Она с вызовом вздергивает подбородок. — Давненько я так хорошо не каталась. — Намек звучит громко и ясно.

— Нет, — выдавливаю я, и она вглядывается в мое лицо, пытаясь понять значение этого простого слова. — Ты меня неправильно поняла. — Она останавливается, когда упирается спиной в стену, и я оставляю между нами пространство, достаточное, чтобы дышать. — Мне не нравится, когда мне лгут, поэтому я спрошу тебя еще раз, что ты здесь делаешь? В Фиаско. И не надо нести всякую чушь про шоу у Хэдли или про Мэгги. Вы едва смотрите друг на друга.

Я поднимаю руку и позволяю своим пальцам откинуть волосы с ее лица. Я не знаю, что такого приятного в том, что я нахожусь рядом с ней, что вызывает эти ощущения. Я должен игнорировать это, двигаться дальше и забыть о том вечере в темном переулке. Стереть из памяти каждый момент той ночи на кукурузном поле, пока моя жизнь не стала еще более сложной и запутанной. Я не хочу быть рядом с той, кому не могу доверять.

— Из всех мест, где ты могла бы выступать, почему именно здесь?

Она поднимает лицо, прижимаясь ко мне, пока я накручиваю прядь ее волос на палец. Я слегка тяну ее за прядь, запрокидывая ее голову еще немного назад, как раз туда, куда я хочу. Ее губы приоткрыты, она как будто пытается решить, стоит ли ей позволить мне вести ее за собой.

— С чего ты взял, что это твое дело — знать, зачем я здесь?

Ее взгляд прикован к моим губам, когда я говорю:

— Это мое дело, если ты работаешь в клубе моей лучшей подруги. Это мое дело, если ты приходишь в дом моей семьи на ужин. Это мое гребаное дело, когда у тебя есть секрет, который ты скрываешь от меня, когда речь идет о моих девочках.

— Черт возьми, — говорит она на выдохе. — Они были очень убедительны. И вдруг ты уже владелец щенка...

Я не могу удержаться, чтобы не рассмеяться, и моя злость проходит.

— О, я знаю. — Медленно покачав головой, я тяжело вздыхаю. — Каким-то образом они придумали, как не просить меня о том, что им нужно. Они просто делают это сами. — Не знаю, зачем я ей это говорю. — Они купили корову, Дотти. Честно говоря, больше всего меня впечатляет, что они додумались, как это сделать.

Она звонко смеется.

— И теперь у тебя есть собака по имени Кит, которую ты можешь добавить к своему выводку.

Расслабившись, я не могу не рассмеяться вместе с ней.

— Мне кажется, что я должен злиться, но я...

Она кладет руку мне на грудь, и у меня перехватывает дыхание. Ее пальцы пробегают по ряду пуговиц, когда она говорит:

— Я никогда не знала своего настоящего отца. У моей мамы было много бойфрендов. Отец Мэгги был рядом какое-то время, но он никогда не давал понять, что рад моему присутствию. Все, кто были после него, интересовались моей мамой, а не ее семьей.

Она продолжает, наблюдая, как мои пальцы успокаивающими движениями поглаживают внутреннюю сторону ее запястья.

— Твоим девочкам повезло, что они знают, каково это — быть любимыми своим отцом, — мягко говорит она. От этих слов у меня теплеет на душе. Мысль о том, что моя любовь к ним очевидна практически незнакомке, заставляет меня чувствовать, что я делаю все правильно.

Когда я приподнимаю ее подбородок и убираю прядь светлых волос, упавшую ей на глаза, ее улыбка исчезает. На мгновение наши взгляды встречаются, прежде чем она опускает взгляд на мои губы. Я не понимаю, как мы можем так быстро перейти от гнева и разочарования к сладкой уязвимости и жару, который мы должны игнорировать. Это безрассудно.

Да, Персик, я тоже хочу тебя поцеловать.

Я хотел снова поцеловать ее дольше, чем готов признать.

— Мы оба знаем, что это плохая идея, — говорю я, но это звучит совсем неубедительно.

— Ты прав. Плохая, — говорит она на выдохе. Но ее слова замирают, когда она сжимает пальцами мою рубашку и притягивает к себе. Она держится за меня так, словно последнее, чего она хочет — это остановиться или отпустить.

Я прочищаю горло, пытаясь вспомнить, что заставляет меня сдерживаться. В такой близости я не справляюсь. Поэтому я говорю ей единственную правду, которая действительно имеет значение.

— Я не доверяю тебе.

Ее дыхание сбивается, когда мой большой палец проводит по ее челюсти, направляясь к ее губам.

— Но ты бы хотел, — говорит она, не отрывая взгляда от моих губ. — Так же, как я хочу ненавидеть тебя.

Я провожу большим пальцем по ее нижней губе и шепчу:

— Но не можешь.

Она медленно поворачивает голову вправо, а затем влево. Когда из ее рта выскальзывает язычок, чтобы облизать нижнюю губу, несмотря на все возможные причины прекратить это, единственное, о чем я могу думать — это о том, как приятно будет сжимать ее в моих объятиях. Всего несколько слов и колкостей, слетевших с ее губ — и я становлюсь твердым и чертовски готовым к тому, чтобы взять то, что я хочу.

— И что мы будем с этим делать?

Глава 16

Фэй

Меня окутывает его запах — тепло обожженного дуба и терпкость пропитанной бурбоном вишни. Он затуманивает мой рассудок, путает воспоминания и практически стирает все причины, по которым я начала думать, почему это не должно зайти дальше того, что произошло в том переулке. Я сжимаю его рубашку, как будто не в силах контролировать себя. То, от чего мы исцеляемся, от чего прячемся и что в равной степени пытаемся забыть, кажется неважным, когда я рядом с ним. И он ощущается как стена или щит. Я не должна чувствовать себя в безопасности с мужчиной, который видел во мне самое худшее. С тем, кто приказал мне покинуть единственное место, которое я считала домом. Но я чувствую. Я чувствую себя в безопасности. И я не хочу его отпускать.