Энн Райс - Наказание Красавицы
Но летописец отстранил меня, развернул и поднял мне руки за голову:
— Можешь идти не торопясь.
И когда его губы коснулись моей щеки, я почувствовал такое мучительное смешение чувств, такое томление плоти, что на глаза опять навернулись слезы.
По мостовой прокатили несколько экипажей с сияющими довольством ездоками и, описав широкий круг по площади, погромыхали мимо нас обратно. На влекущих их невольниках была блестящая серебристая сбруя, и у каждого свисал с члена, ритмично позвякивая, тяжелый серебряный колокольчик. В коляске восседала богатая горожанка в ярко-красной бархатной мантии с капюшоном и время от времени звучно нахлестывала своих «лошадок» серебристыми поводьями.
В голове у меня горделиво мелькнуло, что господин Николас тоже может разъезжать на таком экипаже, и я тут же усмехнулся про себя этой нелепой мысли.
Я все не мог отделаться от потрясения, произведенного на меня поцелуем хозяина, и в то же время был полностью изнеможен после публичного верчения. Так что, когда господин поравнялся со мной, чтобы идти рядом, мне даже подумалось, что это просто сон. Между тем спиной я ощутил нежный бархат его рукава, плеча коснулась мягкая ладонь. Меня это так обескуражило, что я с трудом заставил себя идти дальше.
От его легкого полуобъятия по телу побежали мурашки, в паху все напряглось и сладостно заныло — и я наслаждался этими неожиданными ощущениями. Я зажмурил глаза, и сияющие далеко впереди фонари и факелы превратились в размытые светящиеся пятна. Мы уже довольно далеко отошли от шумной многолюдной площади, и господин шествовал так близко от меня, что я боком ощущал ткань его платья, а его волосы касались моего плеча.
Когда мы прошли мимо чьей-то ярко освещенной фонарем двери, наши тени на миг упали перед нами на дорогу. Тени двух людей почти одного роста: обнаженного — и элегантно одетого, со свисающим ремнем в руке. Мгновение — и их поглотил мрак.
Наконец мы добрались до его дома, и, поворачивая железный ключ в массивной дубовой двери, Николас мягко сказал:
— Давай-ка опускайся на четвереньки.
Повиновавшись, я вошел в тускло освещенный коридор с тщательно натертым полом. Я двигался за господином, пока он не остановился возле двери, пропуская меня вперед, и я очутился в незнакомой, весьма необычной спальне.
В комнате были зажжены свечи и несколько ламп. В камине бойко приплясывал небольшой огонь, призванный, наверное, развеять сырой дух каменных стен. У дальней стены вздымалась громада широченной кровати резного дуба с деревянным балдахином и с трех сторон завешанной зеленым атласом. Разумеется, в этой комнате имелись и книги в дорогих кожаных переплетах, и старинные свитки. И стол с приборами для письма, и неизменные картины на стенах. Спальня летописца была явно просторнее, нежели давешняя библиотека, и, несмотря на скудное освещение, казалась намного уютнее.
Я не отваживался даже помыслить о том, что сейчас может тут произойти. Между тем мой господин неспешно снимал с себя одежды — я же стоял как зачарованный. Он стянул все, что на нем было, аккуратно сложил в изножье кровати и выжидающе повернулся ко мне. Его чресла оказались не менее возбуждены и налиты силой, чем мои. Член его был чуточку толще, но ничуть не длиннее, а волосы на лобке имели тот же совершенно белый цвет глубокой седины, что и на голове, которая, кстати, в свете масляных ламп сейчас казалась божественно-эфемерной.
Николас наполовину отвернул зеленое покрывало и приглашающим кивком поманил меня на ложе.
Я так оторопел, что некоторое время никак не реагировал, глядя лишь на открывшееся моим глазам, превосходнейшее постельное белье. Последние три ночи и два дня я провел в суровом замковом остроге, да и тут ожидал, что буду ночевать на голых досках в каком-нибудь жалком углу. Такое мне даже не мечталось!
На мускулистой груди и крепких руках Николаса поигрывали отсветы огня, его пенис как будто вырос еще больше. Подняв взгляд, я встретился с его темно-голубыми глазами и двинулся к постели. Все так же на карачках я забрался на нее, и хозяин тоже встал на кровати на колени. Я уперся спиной в подушки, и господин, обвив меня руками, снова поцеловал. И, отвечая на его крепкий, властный, глубокий поцелуй, я не мог сдержать слез, бегущих по щекам, и судорожных всхлипов от застрявшего в горле кома.
Николас стал мягко заваливать меня на спину, приподнимая левой рукой свое достоинство. Я с готовностью опустился на постель и стал целовать его мошонку. Пробежав по ней языком — в точности как меня недавно научили в конюшне, — я чуть подержал ее во рту, мягко прихватив между зубами, и добрался наконец до пениса, глубоко вобрав его и невольно подивившись его толщине. «А ведь он не толще, чем тот фаллос с хвостом, — подумалось мне. — Ну да, именно такого размера». И тут меня посетила головокружительная догадка: выходит, господин целый день готовил меня для себя! И когда я представил, что Николас сам проникнет в меня сзади, меня охватило поистине неудержимое возбуждение. С неистовой страстью я втягивал и ласкал языком его член, наслаждаясь им — и вместе с тем радуясь, что рядом со мной сам господин, а не один из таких же, как я, рабов; что это тот самый человек, который день напролет держал меня в подчинении, унижал и помыкал мною. И все настойчивее посасывая пенис, я тихо стонал и чувствовал, как внизу живота меня словно свело, ноги сами собой раздвинулись, бедра напряженно приподнялись.
И когда, оторвавшись от меня, Николас приподнял мое лицо, я чуть не разрыдался от избытка чувств. Господин указал мне на маленькую баночку, видневшуюся на узкой полке на обшитой дубовыми панелями стене. Я достал ее, открыл. Оказавшийся в баночке крем был чисто-белый и очень густой. Хозяин кивнул на свой член, и я тут же подцепил пальцами немного этой нежной жирной массы. Но, прежде чем нанести ее на нужное место, я поцеловал головку, ощутив языком ее солоноватый вкус, ткнулся языком в крохотнейшую щелку, жадно вбирая всю просочившуюся влагу.
Затем я хорошенько умастил все гениталии господина, смазав кремом даже мошонку и густые белесые кудряшки на лобке, которые тут же залоснились. Пока я все это проделывал, жезл его густо покраснел и запульсировал.
Господин протянул ко мне руки, и я неуверенно мазнул и их. Николас жестом велел добавить крема, и я поспешно черпнул для него еще.
— Повернись, — велел он, и я послушно это выполнил. В ожидании сердце заколотилось сильнее.
Анусом я ощутил прохладу крема, щедро нанесенного и старательно втертого. Руки Николаса обхватили меня, левая ладонь сгребла мою мошонку и, чуть потянув вперед, прижала к члену. Тут хозяин властно скользнул в меня, и я коротко, умоляюще вскрикнул. Мой анус не сопротивлялся, пронзенный его стержнем так же уверенно, как недавно кожаным фаллосом, и с каждым новым сильным толчком его пенис проникал все глубже и глубже. Стиснувшая мой член ладонь заставила его вытянуться сильнее, и тут же правая рука Николаса обхватила головку, смазывая кремом ее воспаленную желанием плоть. Затем хозяин стал ритмично двигать ладонь, сжимая пальцами член, в такт собственным ударам сзади.
