Без памяти (СИ) - Джиллиан Алекс Алекс Дж
Я медленно приближаюсь к ней с другой стороны кровати и мягко касаюсь ее щеки. Беспомощная и покорная, она будит во мне странные, незнакомые чувства. Я не знаю, как их объяснить и с чем сравнить, потому что абсолютно точно не испытывал их раньше.
— Ты не умрешь, — качнув головой, утверждаю я.
И это действительно так. Опасности для жизни нет. Ни малейшего риска, иначе я бы не позволил…
Черт, кому ты врешь, Голденштерн?
Ты уже это сделал.
Трех недель не прошло с того момента, как я приказал ее убить. Она бы разбилась во время выступления, если бы Фишера не раскрыли в последний момент. Жирный ублюдок не совершал самоубийства, его ликвидировали те же твари, что отправили Тею ко мне. В обратном случае она была бы уже мертва. Плюс один призрак в мою коллекцию…
— Не шевелись и постарайся расслабиться, — инструктирует Артемьев, пока я медленно веду пальцем вдоль линии изящных скул. Тея на мгновенье прикрывает ресницы и делает глубокий вдох.
— Умница, — Ярослав отточенным движением вводит катетер, запуская в кровь необходимую концентрацию меадона.
— Может быть, в твоих лабораториях найдется лекарство для моей мамы? — игнорируя гения в белом халате, она снова обращается ко мне.
Грудную клетку словно сдавливают невидимые жгуты. Блядь, можно ли чувствовать себя большим ублюдком, чем тупой недоумок Фишер? Оказывается, да.
— Расскажи мне о ней, — севшим голосом прошу я.
Придвинув стул, сажусь рядом с Алатеей и накрываю ее ледяные пальцы ладонью.
— Что ты хочешь знать? — она облизывает пересохшие губы, немного рассеяно наблюдая за моим лицом.
— Не знаю, что угодно, — пожимаю плечами.
— Ты устанешь слушать…
— Начни с первого детского воспоминания.
— С этим сложнее, — Тея озадаченно хмурится. — Я помню себя лет с шести. Но если первое… Я стою перед зеркалом, мама за моей спиной, заплетает мне две тугие косы. У нее ласковая добрая улыбка и нежные руки. Мне хорошо и радостно, потому что сегодня особенный день.
— Чем он особенный?
— Мама отведет меня в секцию, где я научусь самым разным трюкам. Она говорит, что я очень талантливая и гибкая, и однажды стану настоящей принцессой цирка, — по губам Алатеи блуждает теплая улыбка, будто она и правда видит то, о чем рассказывает.
Меня же ее слова заставляют инстинктивно напрячься. Она не в первый раз упоминает о том, что в профессию попала с подачи матери. Обычно дети вспоминают совершенно иные моменты, связанные с самым близким человеком, а тут попахивает программированием неокрепшего сознания. Я знаю об этом больше, чем кто-либо другой. Со мной делали то же самое. С раннего детства готовили к определённой роли, вкладывая в голову конкретные задачи и нормы. Но я отчаянно сопротивлялся, создавая только видимость «правильного» сына. Командная игра не для меня. Именно поэтому я стал огромным разочарованием для своего отца. Именно поэтому Валентин Голденштерн мертв, я ни дня не сожалел о том, что убил его.
— В таком возрасте рано так далеко заглядывать в будущее. Твоя мама объяснила тебе, почему именно цирк?
— Да, — Тея кивает и ее взгляд становится менее осмысленным. — Она говорит, что, мне нужно много тренироваться и делать все, что говорит тренер. Я должна быть самой-самой лучшей. И тогда научусь летать, и однажды смогу увидеть папу. Он обязательно меня узнает и будет гордиться моими успехами.
— Твой отец умер, Алатея, — горло схватывает внезапный спазм и голос звучит гораздо ниже обычного. Что-то не так, сигнализирует мозг. Мне стоит подробнее покопаться в детстве Алатеи Граф.
— Я знаю, — с бесконечной грустью отзывается Тея. — Но я совсем его не помню. Мама рассказывала, что он очень меня любил и наблюдает за мной с небес.
— Почему ты ничего не помнишь из раннего детства? — перехожу к более конкретным вопросам, которые, как я подозреваю, имеют важное значение в сложных взаимоотношениях Теи с собственной памятью.
— Наверное, из-за его смерти, — предполагает она. — Моя психика не справилась с потерей.
— Это ты так решила? Или со слов матери? — уточняю я, догадываясь что блок в ее подсознании действительно есть. И он там появился не без посторонней помощи.
— Не помню, не уверена… Не спрашивай… Я не хочу… — Алатея начинает нервничать, по ее телу проходит мелкая дрожь, контролирующие датчики выдают тревожные сигналы.
Переглянувшись с Артемьевым, я нехотя меняю тему:
— Случались еще моменты, которые ты не помнишь?
— Да, несколько раз я забывала события одного или двух дней, но потом память возвращалась. У меня ретроградная амнезия, Леон.
— Откуда ты знаешь диагноз, Тея? — настаиваю я, примерно догадываясь, как было на самом деле.
— Мама… она водила меня к своему врачу.
— Имя вспомнишь?
— Да, конечно, — кивает она, взглянув мне в лицо прояснившимся взглядом. — Морозов Игорь Сергеевич. Он и сейчас занимается ее лечением. Что-то не так? — в ее голос просачивается тревога.
— Расскажи мне про аварию, Тея.
— Еще раз? — недовольно хмурится она.
— Да, — односложно отвечаю я.
— Мы ехали с гастролей… Дорога пролегала через горы…, — запинаясь, Тея снова погружается в воспоминания. — Два фургона и три легковых автомобиля…. — Снова перерыв. Дыхание частит. Веки подрагивают. Каждое слово дается ей через силу. — Элен сказала, что ее укачивает на переднем сиденье и попросила меня поменяться с ней местами. Машина притормозила, и я пересела вперед. А потом… — короткая пауза, сдавленный стон. Артемьев вновь жестами требует переключиться на менее травмирующий эпизод, но я намеренно тяну. — Резкий занос. Я услышала грохот и скрежет металла. Автомобиль протаранил ограждение и завис над пропастью…. Элен… Боже, Элен, — Тея сдавленно всхлипывает, по щекам стекают целые реки слез.
— Заканчивай, Леон, — уже вслух настойчиво говорит док.
— Нет. Тея, продолжай, — блокирую его вмешательство, не сводя пристального взгляда с заплаканного лица.
— Она не успела пристегнуться… Ее больше нет. Это я…я должна была умереть, — надрывно рыдает Алатея.
— Это не твоя вина. Никто не мог предугадать, что машину занесет. Роковая трагическая случайность. Слышишь меня, Тея? — уверенным ровным тоном произношу я.
— Да, — слабым голосом соглашается Алатея и внезапно затихает. Расфокусированный взгляд устремлён сквозь меня. Она не здесь.
— Что происходит с тобой? Ты ударилась?
— Нет, я закрыла лицо ладонями… и услышала ее голос.
— Чей? — поддавшись вперед, я накрываю ладонью влажную от слез щеку и поворачиваю ее лицо к себе, но она не видит меня. — Чей голос, Тея?
— Не бойся, моя маленькая. Обещаю, мы скоро уедем, — на распев шепчет Алатея, а меня пробирает дрожь от жутко знакомой интонации ее голоса. — Мы отправимся путешествовать по всему миру. Вдвоём ты и я, а потом он обязательно найдет нас и защитит. Он будет любить нас обеих, Лея.
— Лея? — похолодев, спрашиваю я. — Мама называла тебя Лея?
— Нет, никогда, — высвободив пальцы, Алатея дотрагивается до местечка у себя за ухом, а потом резко застывает и устремляет на меня полный негодования взгляд. — Ты всё наврал про аварию, Леон. Я никуда не сбегала и не пыталась тебя убить.
— Пыталась, — я несильно сжимаю ее скулы. — Ты отравила меня, Тея. Это неоспоримый факт. Поэтому сосредоточься и вспоминай, что было после той аварии.
— Ничего, я очнулась здесь. В этом гребаном бункере, — яростно шипит Алатея. — Голая, связанная, с пустотой в голове. Потом появился ты, твой голос… Ты говорил мне абсурдные дикие вещи, называл чужим именем, обвинил в чудовищных преступлениях. Но я ничего этого не делала… Я просто хочу уйти… вернуться домой, к своей жизни, обнять свою маму…
— Успокойся, — прерываю поток бесполезных воспоминаний и вопросительно смотрю на Артемьева. Тот выглядит растерянным и… смущенным. Впервые наблюдаю подобное выражение на его лице.
— Она не помнит, Леон, — категорично заявляет он, отводя взгляд в сторону.
