Господин директор (СИ) - о’Лик Франсуаза

— Я сказал НЕТ.

Егор закатит глаза:

— Ладно, ладно. Можешь выключать своего внутреннего командоса.

Я внимательно посмотрел на него, удостоверился, что он говорит серьезно, и вновь сел рядом.

— Весь бизнес ломаешь, — пробормотал Егор и добавил еще тише. — Я потом у Варвары все равно спрошу разрешение.

— Блядь, только попробуй, — я резко повернулся к нему и с силой схватил брата за плечо, чуть выворачивая его.

— Да что такого-то, командос?!

— Не хочу, чтобы на фото любимой женщины дрочили пол-города! — рявкнул я в ответ. — Это нормальная причина, блядь?! Убедительная?!

Егор выпучил глаза от удивления.

— Любимой женщины? Командос, ты болен.

— Если бы, — я с раздражением оттолкнул его плечо и откинулся спиной на камень.

Это — не болезнь, от которой можно вылечиться. Это — настоящие чувства, от которых все внутренности завязывались узлом.

Варвара

В чем измеряется время в заточении в отсутствии часов или окна? В бесконечной веренице мыслей. Что было бы если бы… Почему именно со мной… Как пережить происходящее…

С последним было сложнее всего. Я не знала, чем себя занять, чтобы не сойти с ума. Спорт? Да, пусть с наручниками, но хоть что-то. Пытаться считать дни? Да, хотя даже на стене царапать палочки не чем. Придумывать и воображать? Это сколько угодно, но поможет ли мне это сохранить рассудок?

От скуки я начала умножать и делить в уме. Ненадолго занимало, но смогу ли я провести так целый год?

В прошлый раз я, помнится, иногда оставляла что-то из еды, чтобы хоть чём-то занять руки. Например, макароны засыхали, и перебирая их я, можно сказать, медитировала. Но после сна обнаружила, что их забрали. Никаких развлечений! Даже сухих макарон.

Вообще, кормили меня достаточно вкусно и сытно, но было сложно оценить в полной мере работу повара, будучи прикованной цепью к стене. Как будто мало было наручников!

Глухонемая женщина, которая приносила и забирала поднос, смотрела на меня с бесконечной жалостью, чем знатно злила меня. Меньше жалости, больше действия! — хотелось мне крикнуть ей. Как, интересно, ей объяснили моё присутствие здесь?

Шесть или семь приемов пищи спустя я сидела на полу, уперев локти в кровать и пыталась причесать руками волосы. Они были уже грязными, и мне страшно хотелось в душ. Я как раз вспоминала свой шоколадный шампунь, как вдруг услышала странный шум в доме. Что-то упало, потом снова. Раздались хлопки больше всего похожие на выстрелы. Рваные крики, снова падения, удары. Что-то происходило в доме, и я с тревогой смотрела на дверь. Нападение? Или помощь? Меня найдут? Или не заметят?

Спустя пару минут мне наконец были предоставлены ответы на вопросы. Дверь с грохотом отлетела в стену — её выломали и сорвали с петель. В комнату ворвались три мужчины в форме спецназа. Их лица скрывали маски, в руках они держали разное огнестрельное оружие, и все трое внимательно смотрели на меня. Один из них чуть склонил голову и сказал, видимо, в рацию:

— Заложник у нас.

— Жива? — послышался треск из динамика.

— Да, — коротко ответил мужчина и затем спросил меня. — Идти можешь?

Я прочистила горло.

— Да, но… — я шевельнула руками, показывая наручники и цепь.

Второй мужчина быстро вытащил из кармана маленький топорик и одним махом перерубил цепь по середине.

— С наручниками разберёмся на улице, — сообщил он мне.

Я кивнула и встала, не задавая лишних вопросов.

Мы гуськом пошли из комнаты. В доме будто ураган прошёлся. Запах пороха, перевёрнутая мебель. Разбитые окна, статуэтки, вазы, валялись вещи. Я аккуратно шла, стараясь ни на что не наступить, ведь я была без обуви. Поэтому я не сразу заметила дыры от пуль в стенах и лежащих на полу людей, с растекающимися красными лужами. Где-то в глубине дома продолжалась перестрелка, и я поняла, что там прячется отец. Никаких эмоций по этому поводу не было. Только надежда — чтобы он не сбежал.

Входная дверь была выбита, а ворота, похоже, были и вовсе взорваны. За воротами стояли тонированные джипы, полицейские машины, машины скорой помощи. Меня подвели к последней и передали на руки врачам. Меня начали осматривать прямо там, на улице — светили в глаза фонариком, считали пульс, давление, задавали вопросы, а я… Я улыбалась, не веря в происходящее. Дышала свежим воздухом и не могла надышаться. Смотрела на деревья, людей, дорогу, на вечернее небо и не могла налюбоваться.

— Варвара, вы меня слышите? — допытывался медик, ощупывая меня. — Вас избивали? Наносили телесные повреждения? Насиловали?

— Что? — не скоро опомнилась я. — А, нет, нет.

— Руки, — один из спецназовцев подошёл ко мне и расстегнул наручники.

Я со вздохом облегчения потёрла запястья. До чего же прекрасное чувство свободы!

— Спасибо! — поблагодарила я мужчину.

Он ничего не ответил, развернулся и ушёл. Я проследила за ним взглядом и вдруг увидела как из дома вывели отца. Он был ранен, рукав рубашки окрашен красной кровью. Но на лице была по-прежнему его привычная властная маска. Будто его не силой выводят из дома, а наоборот он еле дождалсяя, когда подадут машину. Он увидел меня, но никак не отреагировал. Ни один мускул не дрогнул, ни одна эмоция не проскочила! Как если бы я была лишь деревом в его дворе.

Отца усадили в машину, но я не смогла увидеть остальное — на меня вихрем налетел директор и сжал так сильно, что у меня чуть кости не треснули.

— Куколка! — выдохнул он мне в ухо.

Я прикрыла глаза и улыбнулась. Почему-то именно в этот момент, когда тело было зажато между рук директора, когда я чувствовала его тепло и его дыхание, именно в этот момент я поняла, что спасена. Что я не проведу год в запертой комнате, что на руках не будет наручников, что я не сойду с ума. И от осознания своей полной свободы я вдруг взяла и разревелась. Или может от осознания, что меня спасли, что директор рядом. А может от всего вместе.

Директор не ожидал подобных чувств, я видела это по промелькнувшей панике в его глазах. Может он решил, что я уже сошла с ума?

— Я-я в по-порядке, — заикаясь и давясь рыданиями, сказала я.

Директор прижал меня к себе и стал гладить по волосам и по спине. Кто-то накинул мне на спину плед, и директор замотал меня в него. Он шептал мне какие-то утешительные слова. А потом и вовсе подхватил на руки и утащил в свой рэндж ровер. Багажник был открыт, и директор сел прямо на бортик вместе со мной.

Я залила слезами всю рубашку директора и никак не могла остановиться. Должно быть это стресс, отстранённо подумала я.

Вечер плавно перетек в ночь, а место действия перетекло из дома отца в отделение полиции. Меня допрашивали несколько людей. Они представились в начале беседы, но я не запомнила ни имена, ни звания. Один из них был настолько мил, что принёс мне непонятные тапочки и стаканчик кофе из автомата. Я была рада и этому вниманию и постаралась рассказать всё, что могла. Они спрашивали про моё заточение, про бритоголового, про отца. На самом деле почти все вопросы были про отца и про его криминальные дела. Я была в недоумении — я совсем ничего не знала, я ведь просто сидела в комнате! А перед заточением практически свела общение с отцом на «нет». Один из полицейских сжалился надо мной и сказал, что моё похищение — лишь незначительная часть огромного дела против моего отца. Они вели его давно, но кто-то по-крупному сдал отца на днях, так что у полиции появилось много материала. Выяснив, что я действительно ни черта не знала, а лишь скромно преподавала английский язык в школе, меня отпустили.

Я вышла из отделения на рассвете. Воздух был насыщен запахом опавших листьев. Пряный и тёплый, он буквально опьянил меня. Я долго смотрела на светлеющее небо на горизонте. Я ведь думала, что уже лишилась этой простой красноты!

Сбоку подошёл директор, и я взглянула на него.

— Спасибо, — шепнула я, боясь разрушить окружающую магию.