GrayOwl - Звезда Аделаида - 2
Так и не убежавшая Луна всё услышала. Так она может не просто принадлежать любимому человеку, но и исцелить его, отдав то, что покуда есть у неё - девственность, не нужную никому более, даже Нимфе? Да и сама она по своей воле лучше бы осталась, как Нимфадора, её наперсница и любовница «понарошку», в старых девах, чем вручила бы свой дар кому-то ещё, кроме… него, своего любимого, Ремуса Джеральда Люпина.
Она остановилась и пошла назад, к защемлённой на мантию двери и отворила её… На неё блестящими, отражающими Полную Луну, глазами, с огромным вожделением и… в то же время, неизбывной нежностью смотрел огромный, очень красивый волк. Она вдруг, из-за этой нежности, хоть и звериной, но такой притягательной, что у неё не было сил сопротивляться ей, храбро шагнула навстречу зверю…
Вблизи от её руки клацнули огромные челюсти…
… Адриана незаметно для себя начинала злиться на столь коварного супруга, каким оказалась её комнатная собачка, её Северус. Вроде, как он присмирел после серии «Повелеваю» и выполнил всё, что было нужно Адриане - говоря современными словами - секс, секс и ещё раз секс. Но он ведь даже собирался - негодный возлюбленный, коего без ума любила умелая ведьма - подложить её, высокорожденную патрицианку и чистокровнейшую ведьму под какого-то худородного маггла, разумеется, из дома Снепиусов, своего сводного братца, и то ещё хорошо!
Конечно, братья в тот знаменательный день избавления от плода - ах, да умница Северус, хоть и больно было вельми и вельми! - понарассказывали ей, ослабевшей, на обратном пути во временно «свой» дом - фи, такое несравнимое с их настоящей роскошный усадьбой убожество! - о стихийном маге - любовнике её Северуса. Но тогда у Адрианы даже не было сил, чтобы привести собственных братьев в здравый рассудок, ей не до того было - доползти бы только до временного жилища на плечах своих пьяных братьев.
Какой ещё такой, неизвестный Сабиниусам, кудесник, к тому же управляющий Стихиями, что за все годы жизни отца тот не встретил ни одного такого же, Повелителя Стихий?
Но теперь Северусу не поздоровится, если он пробудет с любовником, каким бы стихийным магом - да сказки это, глупые, детские сказки! - ни оказался, свыше десяти минут… А уж за это время мужчины, да ещё и любящие, вовсе не сочтут возможным насытиться близостью. Разве что поговорить по душам успеют, да легонько поцеловаться. Но разговор - это можно, это слишком по-детски запрещать даровитой ведьме.
А вот о большем, хоть и о ласке пениса твоего, принадлежащего отныне только ей одной, Северус, супруг возлюбленный самой сильной ведьмою Альбиона, Адрианою Ферликциею, и думать не смей. Не то запросто семя всё, до конца, вытечет на простыню, и кровь пойдёт из причинного места, и никто, кроме самой ведьмы Адрианы, чрезвычайную малость своей ненависти подарившей и своему супругу, эту кровь остановить не сможет. Ведь у неё даже чародейская палочка мужа, такого неустойчивого в своих колебаниях! Вот только если тот, второй, и впрямь стихийным магом окажется, да, тогда ей не поздоровится…
Да нет, чушь всё это, бабьи россказни на ведьминых посиделках, на которые для Адрианы, дабы не было ей скучно, созывали патрицианок - ворожей, зачастую даже из плебса. Простых колдуний, только и умеющих, что порчу наводить, не зная, как снять её, негодную да любовными приворотами баловаться, дабы «хвост» у высокорожденных патрицианок длиннее стал.
- Да где же он? - уже начала волноваться внешне безучастная ко всему, кроме прядения, думала Адриана. - Неужли сумел упиться до состояния собаки - того, что и в опочивальню переодеться во всё новое, свежее прийти не может? Или не хочет? Хочешь - ходи во вчерашнем, коли таковы законы дома Снепиусов, а я вот уже задала прачкам жару.
А Северус прилёг отдохнуть в покое брата, пока благотворное Обезболивающее заклинание действовало, а его названный брат Квотриус занимался поисками Адрианы. Нашёл он её чрезвычайно быстро. Но всё это шоу с прядением мягкой, тонкорунной шерсти, не портящей руки, оставляя их мягкими и плотными, приятными на ощупь, было предназначено, конечно, не для него.
- Ох, ну и страшна же то, при свете дня особенно! Как демон Аида, даже с прекрасной ламией её не сравнишь. - было первой его мыслью. - И уж никак, ни при каком малом освещении мне не могло понравиться, хоть на миг малый, это мягкое, расплывшееся тело с такой личиной? Ведь было то же самое с бывшею нелюбимою наложницею моею - Каррою.
- Так же была она мягка, да упитанна, и губки, как у этой подлой гадюки, наславшей проклятие страшное на нас с Северусом, да, на нас обоих, пухленькими были в начале, а во что эти губки превратилась всего через четыре года, а то и меньше? Да, меньше, даже три года были необходимы Карре, чтобы окончательтно потерять формы, но пользовался я ею, дабы унять тогдашнее любовное, неотступное, неотлучное желание моё к высокорожденной мачехе, коя оказалась столь жестокой ко мне, а апосле - и к памяти матери моей. Ведь едва увидала она меня в виде мертвеца ходячего, как тут же обложила, выражаясь столь нелюбимым мною языком черни, но в данном случае необходим он, как последнего нищеброда…
- Кто ты есть, о высокорожденный патриций? - осторожно вопросила подошедшего внезапно Квотриуса Адриана.
Она уже по ведьмачьей сущности знала ответ, но ей просто по-женски стало интересно, как ничтожный полукровка представит себя пред нею.
- О Адриана, я есть Снепиус Квотриус Малефиций, и пришёл я требовать у тебя, жена нечестивая брата моего любимого высокорожденного по отцу высокорожденному же Снепиусу Малефицию Тогениусу, дабы отдала ты мне, принадлежащее нам с мужем твоим то, что делим мы в минуты опасности, не смущаясь ни на миг и не задумываясь, не колеблясь - чаровнический жезл, выражаясь языком вашей семьи.
Ну же, женщина, ты знаешь, да и я тоже, что прячешь ты вещь эту во многих складках одежд твоих многослойных, женских - хоть бы паллу сполоснуть приказала рабыням - прачкам, не то от неё так смердит засохшей кровью, смиренница показная! Охочая до мужчин похотливая сука - вот, кто есть ты на самом деле!
- Не тебе меня, высокорожденную патрицианку, поносить и вопрошать о действиях моих чародейских, тебе неведомых. Тебе ли, простецу худородному, вопрошать о деолах великих, кудесничес…
- Хватит, женщина, довольно я слушвал твои, прежде всего, для себя опасные речи! Я тоже кудесник, но не простец, хоть и худородный, как изволила ты, неблагородная в душе и в помыслах своих, напомнить мне, забывающему о происхождении своём лишь в объятиях Северуса, брата моего возлюбленного высокорожденного, но столь снисходительного к ничтожному полукровке, что оторопь берёт меня всякий раз, как овладевает он мною. Но боги благие и милосердные, не то, что ты, о женщина, наградили меня способностью не только чародействовать, но и Стихии, столь суровые на деле и страшные, призывать!
