Юрий Слёзкин - Рассказы
— Это кто же такой?
— А вы бы его сами спросили,— отвечает Марьянка в явном расстройстве чувств — и сейчас же в слезы.— Только и умеете лаять почем зря, нет мне от вас жизни спокойной. Мамоньку в гроб угнали, так и меня туда же. Пусть себе все пропадет, не хочу этого терпеть больше. Нате вам горшки ваши, получайте барахло свое, управляйтесь сами себе на здоровье.
И с этими словами передник с себя скинула, ухват на пол, дежку {33} со скамьи долой, солонку высыпала, что дальше-то больше: в слезы прямо-таки навзрыд, рекой Вавилонской, без всякого удержу. По правде вам скажу, я этих слез сызмальства боюсь. Ну прямо-таки даже не знаю, что с собою делать. Бывало, супруга моя взвоет, а у меня душа пополам. Чувствую: и на этот раз не совладать: взял табурет да табуретом об стол — раз, раз! Нет, думаю, шалишь — перестучу. Дочь воет, а я тарабаню.
Ну а с печи голос:
— Можно бы, папуленька, и потише! Надобности нет никакой меня оркестрой будить. Будьте, однако, здоровы.
Глава втораяТут вы и замечайте, как все пошло.
Смотрю я: сидит на печи орясина {34}, ноги свесил, сапожищами по почипку шмурыгает, кулаками зеньки трет, лохмы сучьями-дыбором, в одежде этакое несообразное смешение военно-гражданское, на груди — пулеметное скрещение, разинул ртище медной кастрюлей — ну просто трогладит трогладитом! {35} Однако с большим почтением.
— Вы, папашенька,— восклицает,— не сумлевайтесь насчет моих намереньев и общего положения дела. Я вашей дочери, как особе женского роду, открыться не имел оснований, почему обстоятельства своего посещения выразил кратко, однако, пригрозив за крик вывернуть ей брюхо наружу, сообщил о желании покушать, что тотчас же и было исполнено в точности. Так что, дорогой папашенька, вы на дочь свою родную не обижайтесь, а вам за угощение спасибо. В настоящем разе предлагаю вам выслушать. Для спокойствия вашего спервоначалу заявляю, имею быть покорным вашим слугой, честным, доблестным бандитом из банды Печеного, а сына вашего единоутробного Гриши Мыльняка — названным братом. С сим вместе от Гриши поклон высокоуважаемому папаше и единородной сестрице. А теперь разрешите почеломкаться {36}.
Посудите сами, какие на этакую речь могли быть с моей стороны возражения? Однако, обнявшись с названным сыном, ждал я соответствующих разъяснений, а Марьянка так даже совсем отвернулась, но уважаемый гость продолжал с полной откровенностью:
— И еще просил наш любезный Гриша вам репортовать, как, лишившись на прошлом годе места в милиции за сокращением штатов и присвоение двух четвертей самогону {37}, он в отчаянии подался в яры {38}, где с божьей помощью по сей день пребывает. А страдная, боевая, честная наша бандитская доля ему пришлась по сердцу, и думает он в ней послужить на славу народа до конца дней. Но будучи примерным сыном, затосковал по любимом папаше. Надобно ему с вами свидеться по семейному делу без промедления. Впрочем, самому отлучиться из леса никак невозможно — могут опознать и на честный ваш родительский дом навести сомнение. Тут он меня обнял и сказал: «Родимый братец мой названный, Василь Балык, потрудись на доброе дело. Имеем мы стоянку недалеко от святого места моего рождения всего до завтрашнего утра, а неизвестно, когда в эти края приведет Бог вернуться. Пойди заместо меня в отчий дом, поклонись родителю моему в ноги и с сердечным убеждением склони его на свидание со мною. А наутро мы его отпустим обратно с подарками. Что же касается угощения, то ты не сомневайся, названный брат Василь Балык. Отец мой и сестрица ничего не пожалеют». Ну, я так, конечно, и поступил, потому что для брата моего Григория Мыльняка у меня ни в чем отказу нет, а за угощение вторичное спасибо.
Все слова эти названный гость отрапортовал стоймя, как есть с полным почтением, а на последнем слове упал мне в ноги. Ну само собою понятно, при таком поступке мое родительское сердце облилось кровью, и, поднявши хлопца за плечи, я с полным удовольствием посадил его на лавку без всякого внимания к его отвратному обличию, а скорее даже напротив. Тут мы в молчании предались печальным мыслям, а Марьянка моя, отойдя к оконцу, тоже плакала.
Однако в скором времени решение мое стало твердо,— родительское сердце не камень, и хотя в желудке у меня пустые кишки болтались, подобно флагу на ветре, но, смею вас заверить, настроение мое воспряло, и, помолившись на святых Татьяну и Григория, я надел кобеняк {39}, галоши и вышел разом с Василием Балыком на двор. А общее атмосферное состояние было, надо вам сказать, такое, что добрый хозяин шелудивого пса не выгонит!
Тут мы, перескочивши через прясла, огородами для большей тайности выбрались в поле и межами пустились к ярам. Но все-таки голод — не тетка, да к тому же с прохода кишки утряслись в полную меру, и стало меня брать сомнение. Так что на пятой версте я даже совсем обомлел.
— Позвольте,— говорю,— почтенный бандит Василий Балык, мне пока что передохнуть, принимая во внимание мой преклонный возраст и голодное состояние. Я хотя и весьма счастлив был угодить вам ужином, однако, лично не евши с полдня, порядком ослаб. К тому же желательно было бы получить от вас более точные разъяснения касательно моего сына, а вашего названного братца Григория Мыльняка.
Только Василий Балык ропота моего даже вовсе не принял во внимание.
— Ничего, папашенька,— отвечает, идя своим ходом,— это сущие пустяки, напрасно время терять, а от пустого брюха только шаг легче. Насчет же точных разъяснений, так это вас опять же любезнейший сын самолично удовлетворит.
Ну что же тут станете делать при таких обстоятельствах? Поднял я кобеняк выше колена, подобрал брюхо, скрепил сердце и этаким манером добрых еще семь-восемь верст отмахал безропотно, так что когда нас окликнули, меня точно из сна вытряхнуло.
А тут передо мной незнакомые личности.
— Вот,— говорит Василий Балык,— привел я Григория Мыльняка батьку. Представьте его по назначению. Мое вам, папашенька, спасибочко за компанию, счастливо оставаться, очень меня в сон ударило, прощавайте.
И с этими словами сгинул во тьме.
Незнакомые личности подхватили меня под локотки, спустили на дно оврага да прямо-таки пихнули куда-то в яму.
Спервоначалу я и разобраться не мог, до того меня сдурило, ну а после вижу — полыхает лучинка, сидит под нею некоторая особа в сивых усах, сам я будто стою в земляной горенке — пещера не пещера, а похоже что и пещера.
— Приветствую вас, гражданин, с прибытием,— говорит особа крутым басом,— как вам дорога показалась?