Моя прекрасная преподавательница, или беременна от студента (СИ) - Санлайт Агата
— Алина? Как ваши дела? — приятный голос художницы звучал оптимистично.
— Жива, пока сессия не закончится. А там увидим, — усмехнулась я.
— Держитесь! Мы, отставные вузовские педагоги, с вами всем сердцем! Ну а я хотела пригласить вас на новогоднюю выставку графики в «Свете творчества».
— Это когда?
— Развеска через неделю. Вы можете просто завезти полотно и оставить там хоть сегодня. Сама выставка открывается 25 декабря.
— Боюсь, не попаду. У меня перед Новым годом сплошные экзамены и консультации.
— А разве они не после Нового года? Наше министерство образование снова решило всех удивить?
— Нам велено досрочно завершить учебный год в связи с близкой Универсиадой.
— Ну хорошо. Оставляйте картину. А на выставку придете как сможете. Она продлится до 23 февраля. Только не забудьте написать название, цену и дату завершения работы.
— Хорошо! Огромное вам спасибо!
Собираясь в университет, я судорожно прикидывала, какую же картину взять. Самой моей любимой, и, на мой субъективный взгляд, самой лучшей, был портрет сынишки. Но он висел на кафедре, в нашем с Настей Рудниковой кабинете.
Придется попытаться снять. Хотя я понимала, что это непросто. Вешал картину Василий Ефремович. А он ростом под два метра. Во мне же метр шестьдесят с кепкой.
Будь завхоз на работе, он помог бы всенепременно. Василий Ефремович — самый безотказный мужчина на кафедре. К несчастью, завхоз заболел, и когда он выйдет с больничного, никто толком не мог сказать.
Так что придется выкручиваться самой.
Я провела лабораторные работы и отправилась в кабинет, чтобы попытаться снять графический набросок.
Взяла стремянку, что много лет дежурила рядом со шкафом, разложила и осторожно взобралась наверх. Старенькая складная лестница пошатывалась. Наверное, от удивления, что ее, наконец-то, использовали по назначению. Многие годы она просто подпирала рулон ватмана, чтобы тот не упал со шкафа. Я подождала, пока стремянка остановится и осторожно потянулась к картине. Однако, как ни старалась, дотянуться до нее так и не смогла.
Я слезла со стремянки, чуть придвинула ее к стене и снова взобралась наверх.
С тем же успехом. Я даже до уголков рамки картины не дотягивалась.
Черт! Я застыла в нерешительности.
Начала проигрывать в голове другие варианты. Может отдать на выставку рисунок, который висит у меня дома? Это не портрет и не такой красивый… Но все же… Или нарисовать новый?
Нет, не вариант. На оформление новой работы в багетной мастерской уйдет не одна неделя. Тем более, в преддверии Нового года, когда многие художники готовят полотна к выставкам.
— Алина Хаматовна? Вам помочь? — я чуть не грохнулась вниз от голоса Вяземского и открытия, что он стоит прямо подо мной.
— И как же вы хотите это сделать?
— Давайте я сам попробую снять картину?
Идея показалась мне стоящей. Я осторожно спустилась с лестницы и приняла твердую руку Вяземцева, когда слезала с последних ступенек. О неподобающем поведении со студентом я в тот момент думала в последнюю очередь. Слишком уж шаталась старая лестница, чтобы заботиться об имидже. Уж лучше пасть в глазах коллег, чем упасть с метровой высоты и удариться головой о каменный пол.
Вяземцев придержал меня за талию и помог окончательно обрести твердую почву под ногами. С минуту помедлил и только потом отпустил. Я могла вырываться, но почему-то не стала. На всякий случай заперла дверь кабинета, хотя большинство коллег сегодня уже ушли.
Осталась только Настя Рудникова. Но у нее начался прием рефератов, так что раньше, чем часа через два я приятельницу не ожидала. На случай, если кто спросит — зачем я заперлась в кабинете, у меня была чудесная отговорка. Чтобы попить чай спокойно, не отвечая на постоянные вопросы чужих студентов — где тот или иной преподаватель. Перед сессией ежеминутные визиты двоечников, которые ни разу не были на занятиях и теперь срочно искали способ что-то сдать или договориться с педагогом, доставали всех ну просто неимоверно. Тем более, что студенты, не найдя нужного им препода, ломились во все кабинеты и просили его координаты. А объяснять без конца, что мы не даем номера других педагогов и, уж тем более, их домашние адреса, снова посылать прогульщиков и лоботрясов… к расписанию, надоедало всем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Так что именно сейчас вряд ли кто-то сочтет мою отговорку недостаточно веской.
Вяземцев взобрался на лестницу, дождался пока та перестанет шататься и попытался снять картину. Но и у него ничего не вышло. Шаукат, в отличие от меня, доставал до нижних углов картины. Однако, чтобы снять ее нужно было аккуратно взять за края и приподнять. В противном случае, портрет мог упасть на пол и конец рамке со стеклом. А тогда все наши телодвижения можно считать бессмысленными.
Шаукат это понимал, хотя я ничего не сказала. После нескольких попыток дотянуться до нужного места на носках, он спустился. И я думала — все, на этом помощь Вяземцева исчерпана. Да и чего я еще могу требовать от него? Взлететь на крыльях любви?
Шаукат молча убрал пошатывающуюся стремянку к шкафу и предложил:
— Давай ты заберешься ко мне на плечи?
— Вряд ли это поможет, — усомнилась я.
— У меня есть план!
Выглядел он вполне уверенно. Я оценила рост Вяземцева и прибавила к нему свой. Да нет же! Не достанем.
— Я встану на стул, — раскрыл карты Шаукат.
— А мы не грохнемся все вместе?
— Нет!
Он проверил несколько стульев на прочность и выбрал один — с металлическими ножками и сиденьем. Его никто не использовал, не желая морозить пятую точку.
Вяземцев деловито приставил стул к стене и жестом позвал меня. Я еще сомневалась. Но он посмотрел так… Не знаю. Словно очень обижен тем, что я не доверяю ему. И я сдалась. Да и почему-то мне хотелось довериться этому мужчине. Вот хотелось — и все тут!
Шаукат ногой придвинул ко мне табуретку.
— Забирайся!
Я поняла идею Шауката. Встала на табуретку, а Вяземцев присел рядом, так, чтобы я могла опираться руками в стену. Я осторожно залезла к нему на плечи.
Шаукат медленно выпрямился, позволяя мне все еще держаться за стену и также боком подошел к стулу.
Я стиснула зубы от страха, и Вяземцев усмехнулся.
— Ничего не бойся. Все будет хорошо.
— Надеюсь, не эти слова унесла на тот свет ваша последняя жертва? — не сдержалась, пошутила я.
— Нет! Она только крикнула «А-а-а!» — парировал Вяземцев и посерьезнев, добавил: — Алина. Я никогда не предложил бы вам то, в чем не уверен.
Он это так сказал, что мне стало невероятно приятно. Давненько мужчина так мне не говорил.
Я даже толком сообразить ничего не успела, как Шаукат ловко взобрался на стул.
Теперь я почти доставала до нужного места картины.
Однако несколько попыток снять ее не увенчались успехом. Я почти решила опустить руки и отказаться от участия в выставке, когда Шаукат сказал, что надо попробовать еще раз.
Внезапно он поднялся на носки, опираясь на стену. Я с ужасом взглянула вниз, наверх и поняла, что картина прямо перед моим лицом. Осторожно сняла ее, и Шаукат медленно встал на стопы целиком, слез со стула и присел, чтобы я спустилась на табуретку.
Когда мы оба оказались на твердом полу кабинета, я заметила, что Вяземцев тяжело дышит и даже раскраснелся. Наверное, от усилий! Мы тут такие акробатические трюки исполнили, что впору проситься в цирк!
Я от души поблагодарила Шауката и между нами состоялся смущающий, какой-то двусмысленный разговор. Я зачем-то напомнила Вяземцеву, что поблажек на экзамене не будет. Он согласился без особого расстройства. А потом я после некоторых колебаний поехала с Шаукатом до Галереи.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Последним аргументом в пользу Вяземцева и против такси стало его позитивное:
— «Свет творчества»? Я знаю эту Галерею! Ею владеет супруга Руслана Баженова-Вельского! Мы с ним не раз пересекались на светских тусовках!
Ага. Значит, Вяземцев был в Галерее и лучше меня знает — что там и как. Возможно, поможет мне разобраться — кому оставлять картину для выставки. Утром, второпях я не спросила этого у Елены и боялась беспокоить ее снова.