Та, что меня спасла (СИ) - Ночь Ева
А ещё в рот ему заглядывает мать. Это она спасла меня. Появилась вовремя на пороге моей квартиры. Слишком удачно. И я пока не знаю, могу ли ей доверять. Положиться на неё. Мы не виделись двадцать лет – достаточно большой срок, чтобы пылать любовью и доверять.
Меня отравили. Скорее всего, на благотворительном балу. Жора считает, что покушаться могла и Тая. Моя жена, сбежавшая из дома. Так без вариантов увидят её уход все без исключения. И полиция в том числе.
– Жора, ты мне друг? – спрашиваю у Артемьева. Он смотрит на меня подозрительно и сурово. Складывает ручищи на груди. – Я не буду просить ничего запрещённого. Хочу лишь, чтобы ты мне помог.
– Ну? – сегодня он краток, как Эллочка-людоедка.
– Я помню твои слова о хорошем генотипе, душевной девушке Тае, – освежаю ему память. – И что из всех моих пассий она – настоящая. Что ты людей насквозь видишь.
– Я как и любой человек могу ошибаться, – сжимает он челюсти и чертыхается негромко.
– Она такая и есть, друг мой Георгий Иванович. И сейчас одна. Где-то там. Напугана, расстроена, возможно, беременна.
У Жоры тяжелеет взгляд. Дети – больной вопрос. Я знаю. У него с детьми не получается. Хоть они и женой надежды не теряют.
– Чего ты хочешь? – бурчит он, и я знаю: поможет.
– Мне нужно выиграть время. И два телефона с новыми сим-картами. Пожалуйста. И не спрашивай ни о чём, чтобы ненароком не сказать лишнего.
– За кого ты меня принимаешь, Гинц? – цедит он сквозь зубы. – Я, по-твоему, трепло?
– Через несколько часов здесь будут менты, следователь, или ещё какой хрен. И начнётся. Ты знаешь. Дай мне эти несколько часов. Я слаб, в обмороке, не пришёл в себя. Жизненные показатели не дают возможности для беседы. То же самое – для всех. Будь там хоть господь бог в белых одеяниях. С матерью я поговорю сам. Моя охрана уже в пути – будут стоять возле палаты.
Жора переступает с ноги на ногу и довольно трёт лысину.
– Я рад, что тебя ни одна отрава не берёт. А главное – мозг функционирует прекрасно. Будет тебе время. Телефоны. Всё, что хочешь. И жену твою могу поискать. У меня остались старые армейские связи.
– Не нужно. Я сам, – невыносима мысль, что её найдут раньше меня.
Первую смс я умудрился отправить со своего телефона. Не сообразил, что подставляю и её, и себя. Идиотская фраза, за которую я клял себя на чём свет стоит. Лишь бы дождалась, не отключилась. Но Тая была на связи. Не знаю, что она пережила за те несколько долгих минут, пока я смог снова с ней связаться.
Это как тонкая нить, протянутая между мной и ею. Как невидимая словесная цепочка, что связывает и делает ближе.
Я дал ей чёткие инструкции. Просил верить и доверять. И то же самое собирался делать и по отношению к ней. Иначе всё зря.
Мы выиграем время. А дальше… всё будет по-другому. Я готов ждать. Доказывать ей, что не очень хорошее начало отношений ещё ничего не значит. Главное – получить шанс всё исправить. Она мне его дала. Всё остальное – будем решать вместе, хоть и хочется мне снова взять быка за рога, завалить и всё сделать по-своему. Но я не обижу её.
Трогаю пальцами экран мобильника. Там её послание. Слова любви, на которые я так и не ответил. Не хочу их писать. Хочу проговорить вслух, глядя ей в глаза. Шептать. Завоёвывать свою женщину поступками. Стереть недоразумения и недопонимание. А дальше… дальше будет жизнь. Но для этого нужно много всего сделать, и я не собираюсь сидеть, сложа руки. И, чёрт побери, я выживу, чтобы осуществить все планы и мечты.
Неслышным зверьком в палату пробирается мать. Она качает головой и ловко управляется с капельницей. Оказывается, всё кончилось, а я и не заметил. Она вытягивает иглу одним движением. Слишком умело. Да, я помню: мать ухаживала за смертельно больным мужем. Многому, наверное, научилась. А сейчас возится со мной.
– Послушай меня, – говорю негромко, прикрывая глаза, – я скажу тебе правду. Возможно, она тебе не понравится. Есть моменты, что примирили меня с тобой. Я знаю, что ты не лгала. Я проверил. Мой отец тебя действительно бил. И зря ты думала, что никто этого не замечал. Подобному всегда находятся свидетели. Особенно в маленьком городишке. Там очень хорошо помнят, какой ты попала в больницу. И что отца ты даже в том состоянии прикрыла, не выдала, тоже помнят. Ты могла потерять ребёнка.
– Леон счастливчик, – у матери лицо становится мягким, словно изнутри его промыли до блеска и сияющей чистоты. – Он… мог погибнуть дважды. Тогда и позже, когда у меня была угроза выкидыша. А родился, как и ты – в рубашонке. Удивительно, правда? И Марк – тоже. Все мои мальчишки отмечены счастливой звездой.
Я сдерживаюсь, чтобы не ляпнуть какую-нибудь бестактность. Женщины порой склонны верить во всякую чушь. Но кто я такой, чтобы осуждать её за это?
– Я не знаю, могу ли тебе доверять, – говорю откровенно. Так, как есть выкладываю. – Я не тот, кто в одно мгновение меняет собственные принципы и привязанности. Наверное, слишком долго я тебя презирал. А ты пока не сделала ничего, чтобы я мог верить безоговорочно каждому твоему слову. Думай, что хочешь. Но сейчас самое время доказать, что… в общем, не надо ничего доказывать. Просто будь матерью и во всём поддерживай меня, даже если будет казаться, что я делаю что-то неправильно. Это не значит, что я прошу молчать и кивать головой на каждое моё слово. Можешь и спорить, и не соглашаться. Но главное – не мешать и поддерживать. Не осуждать и не выносить сор из избы. Ты понимаешь, о чём я?
– Не совсем, – у матери сухие глаза и дрожащие губы. Она не собирается плакать, но видно, что мои слова задели её.
– Сейчас будет слишком сложно. И много всякой грязи вокруг. А тебе придётся держать удар и молчать. Не быть наивной. Не делиться горестями с первыми встречными или милыми старушками во дворе, например. Не рассказывать всю эту историю двадцатилетней давности и о наших разногласиях. Просто закопаем всё, в чём не сходились, сейчас.
– Эдгар, – гладит она мою руку, – уж кто-кто, а молчать я умею. И прощаю тебе вот этот разговор лишь потому, что мы разучились друг друга чувствовать и понимать. Были слишком долго друг без друга. И потом. Я не хочу мешать. У меня почти есть работа. Детям назначена пенсия. Осталось лишь подыскать сносное жильё. Но я и с этим справлюсь. Ты прости, но возвращаться назад я не собираюсь. Хочу начать новую жизнь. Здесь.
– Ты её и начнёшь. Но с некоторыми поправками. Я не могу сейчас отдать тебе детей. Не могу позволить жить отдельно своей жизнью.
– Эдгар, – пытается она мне возразить, но я прерываю её.
– Я понимаю твоё стремление быть самостоятельной. И всё будет, как ты хочешь. Но позже. Вы сейчас тесно связаны со мной. И ты, и дети, и даже паршивец Леон. А вокруг меня что-то непонятное творится. И пока я не разберусь, в чём дело, не хочу, чтобы однажды меня шантажировали вами, вымогали что-то и ставили перед выбором. Я в любом случае выберу семью. Тебя и детей. И проиграю. Поэтому ты поселишься у меня. На время. И Леона заберёшь. Я ведь знаю: это он тебе всё рассказал?
Мать идёт красными пятнами. Подумаешь, тайну разгадал.
– Не надо бы, сынок, Леона, – бормочет она, подтверждая мои подозрения. – У него работа в Интернете хорошая. Квартиру снял. Ну, кому он нужен?
Я бы сам хотел сказать подобное. И кому-кому, а Леону мне больше всего хочется начистить рожу. Но есть факты, против которых не попрёшь: он мой брат. А значит – слабое звено. Мне сейчас главное спрятать все звенья, окружить надёжной стеной, чтобы ни одна сволочь к ним не подобралась.
– Потом будем разбираться с непростыми отношениями. Кто кого обманул, обидел, воспользовался ситуацией. И передай: если заартачится, я его на аркане притащу. Мне сейчас не до шуток и реверансов.
– А Тая? – задаёт она вопрос, на который ей бы я и не хотел отвечать. – Если даже Леона ты готов спрятать и защитить, как же она? Ты ведь хотел найти её? Отыщи, сынок, и пусть возвращается домой. Как ты говоришь, все в одном месте…
