Дева в беде, или где будем принца делать, женщина? (СИ) - "Vuya"
А Дэекен тем временем отправлял в последний путь отца, который решил сразу после смерти жены последовать примеру Итариллэ, и уснуть в ветвях Древа жизни, чтобы не страдать дольше нужного. Именно такова печальная участь бессмертного связавшего себя со смертным, уйти в тоске по покинувшему мир любимому. Урок этот Дэекен запомнил на всю жизнь. Любовь к человеку оборачивается для бессмертного смертью в тоске.
Комментарий к По матери.
генеалогическое древо Дайаненов и Серселенов
https://live.staticflickr.com/65535/50300944616_3c6a3b255c_b.jpg
========== Последняя надежда. ==========
«Люди молятся за вас, ваша светлость», — говорили ему при его дворе, слишком часто и слишком настойчиво для того, чтобы он мог не обращать внимания на происходящее.
Дэекен Серселен по жизни считал, что хорош не тот правитель, о котором молятся, а тот которого вспоминают пореже на рыночных площадях, по кабакам, на трактах, и особенно в церквях. Не без основания остроухий герцог Речных земель полагал, что если люди и молятся о чем-то, то обычно это урожай, и дождь, удачные роды, и отличные карты, ну, а если в молитвах поминается правитель, то в сердцах ему просят не здоровья, а кары небесной. Он и сам к своему стыду, частенько молился о Этнэ, бабке малолетнего Императора Аэда, той самой, что сейчас печатью дочери-регентши вершила судьбу Империи, и просил он, чтобы старая карга провалилась под землю, поскорее и навеки вечные. Однако Дэекен понимал, что даже если его желание исполниться, и Этнэ в ближайшее время все же отдаст богам душу, ему это поможет мало. Между ним и троном Империи законно находился лишь Аэд, не очень крепкий здоровьем мальчик.
И потому это: «люди молятся за вас, ваша светлость», — сейчас воспринималась им особенно остро. Как будто конь бьет о землю копытом, хрипит и ржёт, изгибая шею, ему бы сорваться в галоп, но ездок тормозит, натягивая удила. «Стоять, спокойно, спокойно!» — вот что, по сути, ему приходило на ум в ответ с тех самых пор как Орсе, Верховная жрица Великого открыла свой рот на Белой площади столицы.
«В столицу следует призвать Серселенов!» — возгласила она, и тем самым раззадорила всех коней в герцогских конюшнях.
Кони рвались вперед, из тихого и благодатного Нонасира в столицу, за властью, за деньгами, за роскошью, положением, за как им казалось новой, другой, лучшей жизнью. «Ослы, вы, а не кони, ослы и бараны», — думал про себя герцог, и молчал, сохраняя присущую ему отстраненность, чуть склоняя голову в знак почтения и благодарности молитвам о нем.
Дэекен считал, что без столицы его жизнь прекрасна. Ну, а что? Речные земли всегда были плодородными, лучший климат Империи обеспечивал прекрасный урожай. По берегам самых крупных рек и Змеязычного озера безбедно жили рыбацкие деревни. Леса у подножья Солнечных гор кишели крупной и мелкой дичью. Мед на пасеках буквально не переводился. Южная граница Империи с Хаярном была торговой, не военной. Белый пик занимали гномы, которые всегда щедро платили за пшеницу и овес, драгоценными камнями и металлами, еще щедрее они были, когда дело касалось солода и хмеля. Хрустальный перевал давал возможность сообщения с эльфами, что было важно не только для торговли, например мукой, но более всего в моменты эпидемий, потому что в маре не было лекарей лучше — детей Ивэ. Речные земли процветали даже в те моменты, когда остальная Империя еле сводила концы с концами. Дэекену в этой идиллии оставалось справно собирать и считать налоги, что делали, конечно, его мытари и казначеи. Собирать дружины для служения короне, что делали его вассалы. Решать крупные споры между вассалами, что конечно же выполнял его секретарь в суде. Ну, а пить, кутить, охотиться и развлекаться от своего имени, участвовать в турнирах анонимно, шляться инкогнито по злачным местам и борделям его светлость предпочитали самолично. Причем инкогнито соблюдалось так тщательно, что каждый трактирщик на центральном тракте, каждый владелец мало-мальски приличной таверны знал, что среди невзначай, совершенно без предупреждения и преждевременного появления слуг, завалившихся к нему аристократов, самый высокий, с волнами каштановых волос, неподобающе нормальному человеку, густых и блестящих, вот этот самый мужчина с необычного цвета глазами, он кто угодно, но не его светлость герцог. И если ты будешь так разумен, что ни разу не обратишься к этому мужчине, не будешь пялиться на него, и только если в качестве присказки ненавязчиво упомянешь, что молишься за щедрого и доброго, его светлость герцога Серселена и весь его род, то тогда можешь выставлять счет в два, а то и три раза выше, нежели он должен быть, подавая при этом самые свои дорогие напитки и закуски. Никто не заметит. А от щедрости души, и чтобы не упасть достоинством в этих самых необычного цвета глазах, даже самые скупые обычно, графья да бароны оставят тебе за радушие столько денег, что хватит еще на пару месяцев роскошной жизни, даже если выручки эти пару месяцев не будет вовсе.
Нет, его светлость, герцог не был пьяницей и повесой, не был глупым и расточительным, просто он, что таить греха, был очень ленив. Причем он точно знал, что лень основной его порок. Иногда бывало, что бесцельно неделю валяясь в постели читая вновь прибывшие книги и запивая их хорошим вином, он вдруг начинал ощущать некоторые покалывания совести и даже решал, что пора бы встать и пойти сделать что-нибудь очень полезное для своих людей. И даже вставал, шел, рассуждая о том, что же он бы мог такого сделать для народа, и почему-то обсуждая этот вопрос со своим дорогим другом, а сейчас буквально правой рукой Сеймуром, всегда останавливался на… ярмарке. Для людей ярмарка, для господ турнир, для близкого окружения охота, а иногда кутеж по тавернам и борделям. Так и получалось, что до реальных дел его светлость так и не доходил, подрастеряв весь свой запал творить благодать на третьем поединке, второй шлюхе, или убив одного оленя.
Опять же, не то, чтобы Дэекеном можно было управлять, вовсе нет, да и если ситуация действительно случалась сложная, его светлость отрывал свое мягкое место от мягких подушек, и ситуации разрешал с умом. Он всегда вовремя успевал поставить заслоны и закрыть ворота городов при распространении болезней, не допуская моров, решал самые сложные конфликты между своими графьями и баронами, когда казалось перемирие невозможно и будет междоусобица. Однако делал он это действительно по принципу, ладно, раз уж никто больше не может, то сделаю я.
И именно, потому что он мог все это себе позволить, Дэекен Серселен ничего не хотел менять. Ведь если ему придется когда-либо вести войны и заниматься проблемами всей империи недель на полежать у него просто не будет. Анун не Речные земли, там на границе за Льдянкой, дальше «Последнего оплота» извечная война с орками. Там постоянные пиратские набеги на острова, там голод и мор вспыхивает стихийно то в одних Землях, то в других, и далеко не каждый правитель так предусмотрителен, как сам Дэекен. Там периодически нищенствуют городами, вымирают деревнями, да даже в столице и то не спокойно, то бунты, то погромы, то пожары. Если к этому еще и прибавить пару лет кровопролитных войн за трон, которые надо будет учинить, чтоб на этот трон сесть, даже в случае смерти Аэда, ситуация вырисовывалась плачевной. Империя виделась Дэекену не желанным призом, не целью, а петлей на шее, удавкой и его погибелью.
И все же несмотря на все нежелание Империей владеть, владеть ситуацией в Империи герцог Серселен был обязан, и потому вести из столицы и не только он получал исправно. Любое недомогание юного Императора или членов его семьи, любые их перемещения, встречи, переговоры и даже тайные собрания, все описью лежало в сундуках Серселенов, или было частью золы в их каминах, глаза и уши Дэекена были всюду. Аэду стоило чихнуть и Дэекен знал об этом, а надо сказать чихал Аэд часто, даже слишком. Ребенок столь близкородственного брака был слабым при рождении, не набрал он здоровья ни за год своей жизни, ни за десять, ни за тринадцать. Аэд был бледной тенью своих предков, больным беспомощным мальчишкой в тяжелой короне. Частые хвори, постоянные лихорадки, извечная немощность, и этот мальчик был единственной гарантией Дэекена на спокойную жизнь.
