Шахразада - Красавец горбун
– Не бойся, прекрасная. Я буду очень осторожен.
С изысканной заботой Тети начал продвигаться вперед, медленно, медленно скользя внутрь… В какой-то миг Анат ощутила только пульсирующую целостность, когда он наконец вошел полностью.
Тети замер, чтобы молодая женщина смогла насладиться этим первым мигом соединения, лаская нежными поцелуями ее лоб, щеки, губы.
Но в следующее мгновение он начал двигаться, то немного отступая, то снова устремляясь вперед. Руки тем временем ласкали ее груди, нежно массируя мягкую плоть. Анат задрожала и вскрикнула, когда новая вспышка пламени родилась глубоко внутри, внизу ее тела.
К изумлению молодой женщины, внутри нее снова стал нарастать огненный вихрь. Внезапно ее охватило пламя. Обнаженная кожа Тети обжигала ее, его тело заставляло ее пылать. Дыхание превратилось в короткие судорожные глотки воздуха, а бедра сами по себе начали двигаться, пытаясь слиться с мужем в едином, таком прекрасном ритме.
Так же мучительно задыхаясь, как и Анат, Тети поднял голову, чтобы взглянуть на прекрасное лицо жены. Он хотел увидеть вершину ее наслаждения, понять, быть может, соединиться с чувствами своей жены, хотел видеть, как пылает от страсти ее кожа в изумительном чуде их соития.
Однако сам он чувствовал, что уже почти не в силах сдерживать себя, что его голод и желание уже столь велики, что вот-вот прорвутся наружу. Тети изо всех сил старался не спешить, пока Анат стонала под ним, но когда она выгнулась ему навстречу и закричала, он с хриплым криком отдался на волю страсти, изнемогая и содрогаясь от такого же испепеляющего наслаждения, какое испытывала она.
Сокрушительный, обжигающий взрыв заставил Тети судорожно ловить губами воздух. Он почти обрушился на жену, хотя и постарался уберечь ее от тяжести своего тела, и теперь лежал, не в силах пошевелиться, пока внутренний огонь понемногу стихал.
Но найден ли ответ на вопрос? Увы, этого не знал Тети, хотя чувствовал, что на миг соединился с чувствами своей жены, став одновременно и мужчиной и женщиной, беря и отдаваясь в огне страсти и наслаждения.
– Это пламя. Это огненное… волшебство… – прошептала Анат.
Тети слабо улыбнулся. Огненное волшебство. Должно быть, это и есть ответ… Огонь истинного чувства может соединить мужчину и женщину, но, увы, не может дать им стать друг другом и познать мысли. Лишь в недолгие мгновения истинной близости им дано соединиться, но лишь в недолгие мгновения…
Наконец маг вернулся в реальный мир из мира прошлого. Бедр-ад-Дину очень хотелось бы разглядеть лицо мага, но, увы, уже много лет у него не было лица. Но юноша подумал, что наверняка в глазах мудреца сейчас стоят слезы. Ибо как должен быть сладостен тот миг, когда ты чувствуешь другого всем своим существом так же, как самого себя!
Макама семнадцатая
– Сегодня на рассвете мы наконец пристанем к острову, где подданные царя аль-Михрджана разводят крылатых коней.
– О Аллах, наконец! Я так устал болтаться посреди океана…
– Терпение, мой друг. Сегодня, думаю, не последний день нашего странствия. Ибо не может быть, чтобы обладание драгоценным крылатым конем оказалось столь простым делом…
– О маг, ты опять меня пугаешь. Я вновь начинаю опасаться, что цена окажется непомерно высока.
– Быть может, и так. Но, думаю, и на этот раз дело будет не в цене. Думаю, с животным не так просто совладать. Это ведь живое существо, и потому его нрав может преподнести не один сюрприз…
От порта по улице, что вела к дворцу царя аль-Михрджана, тяжело шествовал горбатый старик. Каждый шаг давался ему с необыкновенным трудом. Одышка не давала насладиться зрелищем богатых широких улиц, а тяжелый посох, казалось, не помогал идти, а лишь сильнее пригвождал к месту.
Бедр-ад-Дин же получал от прогулки невыразимое удовольствие. Его радовали и чистые широкие улицы, и запахи незнакомых яств, что доносились из дверей трактиров и харчевен. Приветливые лица людей, а особенно светящиеся весельем лица женщин, щедрость спокойной жизни… Все это бальзамом лилось на измученную предчувствиями и опасениями душу.
«О Аллах милосердный! Да даже если я навек останусь горбуном, я благодарен тебе, коварная Зинат, за то, что увидел столько стран и городов. За то, что нашел самую лучшую из женщин и стал ее мужем…»
«Это очень мужественные слова, друг мой, – услышал Бедр-ад-Дин голос мага. – За это действительно следует быть ей благодарным. Теперь я вижу, что ты готов к встрече с царем аль-Михрджаном. Ибо появишься перед ним не униженным просителем, а человеком, достойно несущим тяжкое и, что самое главное, незаслуженное бремя!»
Распахнулись тяжелые двери, и путник ступил в пронизанный заходящим солнцем главный зал церемоний. Увидев изможденного странствием старца, царь встал ему навстречу.
– Да будет милостив к тебе Аллах, о путник! Легок ли был твой путь к берегам нашей прекрасной земли?
– Да будет благословенен мир под твой рукой, о добрый и щедрый царь аль-Михрджан! Счастьем было ступить на землю твоего острова и наслаждением стало пребывание здесь!
– Что же привело сюда тебя, о путник?
Но Бедр-ад-Дин, опускаясь на винно-красные подушки, прекрасно рассмотрел участие и сочувствие на лице царя. Конечно, не каждый же день какой-то несчастный уродец просит аудиенции у владыки богатой и мирной державы. Добрый царь даже скривился, словно от боли, наблюдая за тем, как пытается устроиться на подушках его странный гость.
– О царь аль-Михрджан! Сейчас солнце, что согревает твой щедрый и богатый остров, опустится в теплые воды океана, и ты увидишь разительную перемену. А после я расскажу тебе все остальное.
– Да будет так, о путник, – произнес донельзя заинтригованный царь.
Монеты в обширном кошеле гостя тихо зазвенели. Быть может, маг предупреждал Бедр-ад-Дина о неведомой опасности… Но, похоже, он не знал, как отнесется к перемене в облике гостя царь, и потому слегка волновался.
Гасли в зале солнечные лучи, опускались сумерки. Вот последний луч, скользнув по драгоценным камням в навершиях церемониальных пик, стоящих у стены, покинул главный зал. Слуги зажигали масляные светильники, и царь с удивлением и страхом наблюдал, как в колышущемся пламени исчезает горб, распрямляются плечи, разглаживаются морщины гостя. И вот уже молодой и статный красавец гордо и свободно воссел на подушках прямо напротив ошарашенного царя аль-Михрджана.
– Кто ты, гость? Ты великий колдун? Ты пришел, чтобы отобрать у меня царство?
– О нет, добрый царь! Я не великий колдун! Мне не нужно твое царство! Я просто несчастный, околдованный коварной джиннией, на которую наложил проклятие одиночества сам Сулеман ибн Дауд (мир с ними обоими). Слушай же мою печальную историю!
