Сахар на дне (СИ) - Малиновская Маша
Таксист не спешит, и я наблюдаю, как по лобовому ползут капли дождя. Так интересно. Словно гравитация — это не про них. Дождь идёт сверху, а струйки тянутся вверх — их гонит ветер. Неестественно. Как в наших с Лексом отношениях. Сводные брат и сестра, отдавшиеся друг другу без остатка. Ну, по крайней мере, я сужу по себе. Нормально ли это, правильно? Наши родители женаты. Общество такое осуждает, хоть мы и не кровные. Я всё ещё помню брезгливость в глазах Алины тогда на вечеринке и отвращение во взгляде Терентьева. Но они не знают. Им не понять.
Сердце начинает ныть, истекать, уподобляясь дождю, когда машина въезжает на территорию Серебряной Рощи. Помню, как шесть лет назад также меня привезла сюда машина, когда я — робкая и чужая этому месту, впервые встретила колючий взгляд тёмных глаз, помню, как оторопела, услышав первую угрозу в его комнате. Ведь теперь я знаю его совсем другим. Знаю, как он может смотреть, отчего душу затапливает нежность, а может так, что внизу живота разливается огонь. А может обдать едким холодом. Иногда ему и смотреть не надо. Достаточно простого «занят».
Виктор встречает меня у крыльца и тепло обнимает.
— Пойдём скорее в дом, Ягодка, все уже собрались.
Все. И он? Ну конечно, это же его отец.
Но спросить не решаюсь у Виктора.
Внутри тепло и уютно, как и было всегда. Играет спокойная музыка, плывут неспешные разговоры. Людей действительно не так уж и много, если учитывать статус Виктора Шевцова.
Ко мне подходит мама, нежно целует в щёки. Потом подходит бизнес-партнёр Виктора — Ермолаенко-старший. С неприязнью отмечаю, что его сын тоже здесь. Он салютует мне бокалом, расположившись у дальнего окна гостиной. Антон беседует с… Алексеем, чей взгляд прикипает ко мне. Уголки его губ дёргаются. Шевцов отставляет бокал на подоконник и делает шаг в мою сторону, но я демонстративно отворачиваюсь и подхожу к другой группе гостей. Унять бы только в пальцах дрожь.
И не только в пальцах. Одно дело было думать о Шевцове и его молчании, но совершенно другое — увидеть его. Господи, он от меня метрах в шести, а мне кажется, я чувствую на шее горячее дыхание. И его руки на моём теле. Там…
Залпом выпиваю бокал шампанского и ловлю удивлённые взгляды маминых подруг.
— Только с тренировки, — улыбаюсь во все тридцать два.
Всех приглашают к столу. Двоюродный старший брат Виктора стучит ножом по ножке бокала, привлекая внимание гостей и призывая к тишине. Я сижу по левую руку от Виктора после мамы, а Шевцов расположился как раз напротив. Я стараюсь не смотреть, но ощущаю вес его взгляда. Он давит, жжёт. Мимолётно вскользь цепляю его глазами, скорее даже рефлекторно. Приходится сглотнуть, потому что чёрный взгляд глаз напротив словно лезвие.
Он зол. С чего бы? Не понравился ингор? Так я просто занята, Алексей. Вот так. Поворачиваю голову и обнаруживаю слева от себя Антона Ермолаенко. Чёрт! Ну и соседство. Пожалуй, вечер будет долгим.
35
Звучат тосты и поздравления. Шампанское теплом разлилось внутри, заставляя щёки потеплеть.
— Прекрасно выглядите, Яна, — негромко говорит Антон. — Похорошели со школьных лет.
Наверное, из вежливости он должен со мной общаться, но мне это неприятно. Всплывают воспоминания о том вечере. Ермолаенко почтительно обращается ко мне на вы, но это не скрывает его хищного взгляда.
Понимаю, что Алексей внимательно следит за нашим разговором. Прямо за столом он расстёгивает рукава своей чёрной, идеально выглаженной рубашки и закатывает их до локтей, обнажая тёмные рисунки. Мне тоже жарко. Я устала и хочу освежиться.
— Прошу меня извинить, — встаю, едва дождавшись окончания одного из тостов.
Тороплюсь в ванную на второй этаж. Ту, что в моей комнате. Я уже шесть лет не живу в этом доме, но она всё равно остаётся моей. Иногда я ночую здесь, когда Виктору и маме удаётся уговорить меня остаться на ужин.
Тоже закатываю рукава и открываю кран. Подставляю ладони под холодную воду, набирая в пригоршню, а потом опускаю лицо. Плевать на макияж, потом подправлю. Сквозь журчание воды слышу тихий щелчок. Не успеваю и обернуться, как сзади меня обнимают сильные руки и прижимается к спине сильная грудь. Грейпфрут и кожа — знакомый до боли запах.
Нет уж, Шевцов.
Резко разворачиваюсь в его объятиях и протестующе выставляю ладонь.
— Убери руки, Алексей, — стараюсь, чтобы голос звучал твёрдо.
— Сюда иди, — Шевцов говорит приглушённо, даже как-то угрожающе.
— Нет. Уходи.
— Яна! — он не повышает голос, но от интонации напрягается всё тело.
Я сглатываю. Не собиралась устраивать сцен. Да и смысл? Я не девушка ему.
— Не играй со мной, Алексей, я не кукла, — только бы глаза остались сухими, позора слёз сейчас перед ним я не перенесу.
— В том то и дело, бестолочь, что я никогда не играл с тобой. Никогда. Всегда всё было честно.
— Неделя прошла, — мой голос вот-вот дрогнет. — Неделя, Лёш. Я так не хочу, понимаешь?
— Я же написал тебе, что занят. Это действительно было так. Я приехал за два часа до торжества.
— Но ты же мог сказать мне, хотя бы что-то сообщить?
Я не могу больше. Не понимаю его видения ситуации. Охватываю себя руками и отворачиваюсь. Сейчас хочу остаться одна.
Но Лекс никуда не уходит. Он снова обнимает меня и прижимается губами за ухом. Вдоль всего позвоночника бьёт разряд, а потом растекается тепло.
— Я пиздец как хочу тебя, — жаркий шёпот прямо в ухо сводит с ума. — Чуть с ума за эту неделю не сошёл.
— Нет, Лёша.
— Да.
— Нет, отпусти.
— Да твою ж мать! — я вздрагиваю от стали в голосе, полоснувшей по слуху. — Я правда пытался, Яна. Но с тобой иначе, наверное, нельзя.
Я не успеваю ничего понять, как оказываюсь прижата грудью к прохладному кафелю. Алексей одной рукой сжимает мои запястья над головой, а второй дёргает замок на джинсах.
— Прекрати, Шевцов, я не хочу!
— Да? — его рука ныряет под моё бельё, и я задыхаюсь. — Именно поэтому ты такая влажная? Потому что не хочешь?
Горячий шёпот заставляет кожу на шее покрыться мурашками. Своей ступнёй он подбивает мою и блокирует меня, оставляя стоять с широко расставленными ногами. Отводит бёдра немного назад, всё ещё прижимая запястья к стене. Какая унизительная поза, лишающая даже шанса на сопротивление.
— Поэтому ты целый час изводила меня за столом, улыбаясь Ермолаю? — его руки начинают двигаться у меня в трусиках, заставляя мелко задрожать. — Потому что не хочешь?
Он сильный. Я словно в тисках зажата, а при любой попытке вырваться, он усиливает давление там… Чёртов Шевцов! В джинсах становится слишком жарко, и я изо всех сил пытаюсь сдержать стон, но он прорывается сквозь сжатые зубы хриплым дыханием.
— Так всё ещё не хочешь? — голос обманчиво вкрадчивый, а рука замирает. И вместе с ней замираю и я. Слышу треск — это моя гордость покрывается трещинами, словно мыльный пузырь на морозе, а потом осыпается невесомыми льдинками.
— Хочу… — с губ срывается постыдное признание, и я закрываю глаза.
Алексей ничего не отвечает, он отпускает запястья и кладёт мои ладони на кафель. Спускает джинсы и бельё. Что я творю? Что он со мной делает?
— Стой смирно.
Проталкивается медленно, но загоняет плоть до конца, заставляя всю болезненно сжаться вокруг него. Наказывает. А потом начинает двигаться. Больно же. Больно. Но в то же время хочется ещё. Внутри всё вибрирует, а он двигается бёдрами резче. Специально.
Шевцов перехватывает меня под грудью и выпрямляет, наваливается всем весом, прижимая к стене. А потом продолжает. Зарывается носом в шею и шепчет что-то нечленораздельное, прикусывает зубами плечо. Он словно забывает обо мне, просто движется, толкается резко и глубоко дышит. Напрягает предплечье, что поперёк моей груди. Да так, что не продохнуть, вжимается всем телом, заставляя почувствовать его мужскую силу, силу желания обладать — древнюю, как сам мир. Почти рычит на ухо и резко выходит, кончая на пол.
