Сахар на дне (СИ) - Малиновская Маша
Потом были толпящиеся у щели в приоткрытую дверь палаты мама и Виктор, наверное, кто-то из друзей, но Алексей никого не впустил. Он сидел с новорождённой дочкой на руках у окна, пока я приходила в себя на постели и наблюдала из-под полуприкрытых век. И, наверное, не было картины прекраснее и естественнее. Взрослый мужчина и маленький белобрысый свёрток. Они смотрели друг на друга так, будто никого и ничего вокруг не существовало, будто даже меня не должно было быть в только им принадлежащем мире. Будто они знали друг друга всегда и вот снова встретились, чтобы больше никогда не расставаться.
Стоит ли говорить, что первым словом моей дочери было «папа»? Ей позволено всё.
— Лиса Алексеевна, тебе и одно печенье не позволено, — говорю, стараясь сделать лицо строгим, но дочь понимает, что моя улыбка прорывается наружу. — Ты снова избила в саду Ваню Миклушина. Зачем ты это сделала?
— Он сказал, что у меня уши торчат, — дочь делает невинное личико. А ведь ушки у неё и правда немного оттопырены — спасибо деду Вите. — И вообще, когда я сделаю себе такие же рисуночки, как у папы, ни Ванька, ни Никита ко мне даже не подойдут, чтобы сказать такое.
— Никаких рисуночков ты делать не станешь, — грозно говорит Шевцов, а сам щекочет ей пяточки. — Я покажу тебе другой способ, как объяснить этим… парням, что с Шевцовой Алисой Алексеевной шутки плохи.
Я строго смотрю на мужа, но снова смеюсь. Люблю их. А потом он опускает Алису на пол и притягивает меня к себе и целует. Кто бы мог подумать, что такой, как Алексей Шевцов, способен на такую всеобъемлющую нежность?
Помню первый день рождения Алисы. Тогда к нам в квартиру пришли наши друзья, мама с Виктором, а позади них почти возле самого лифта я увидела ещё одну высокую фигуру в плаще. Алексей тогда сжал легко мою руку, и я поняла, что с ним, вот так вот — за руку, смогу попытаться. Хотя бы попытаться.
Отец в тот вечер говорил мало, но смотрел так пристально на меня и на маленькую неугомонную малышку, что и моё сердце дрогнуло. Он, в конце концов, вернул мне моего любимого. Уже лишь за это я должна попробовать отыскать в своём некогда так сильно обиженном сердце хоть маленький уголок для отца.
Папа позвал после декрета меня работать в его клинике, и я согласилась. Теперь в кабинете заведующего грозного Фомы частенько звоночком разливался детский смех, а в уголках его строгих глаз поселились маленькие улыбчивые морщинки.
А ещё Алексей показал мне письмо своей матери, которое она передала ему в нашу с ней последнюю встречу. Там не было всего несколько слов о том, как сильно она его любит и просит простить за сломанное детство, а ещё там был рисунок — мой портрет, нарисованный шариковой ручкой.
Иногда я вспоминала историю нашей любви, начиная от измывательств в школе и заканчивая теми жуткими кадрами на ринге. Вспоминала свой страх перед ним и такие частые теперь моменты наслаждения. Как когда-то сердце трескалось льдом от холода его взгляда, и как сейчас истекает топлёным шоколадом от тепла в его глазах. Были боль и трудности, было совсем не просто отвоевать у судьбы свой кусок счастья. Но знаете, что? Если бы путь был известен заранее, а результат нет, то я бы всё равно рискнула нырнуть снова так же глубоко, чтобы достать до самого дна. Ведь всегда следует помнить, что сахар находится на дне.
Конец
