Время расплаты (СИ) - Еленина Юлия

Потом заехала в магазин, в аптеку и попала дома под раздачу. Женя выглядел уже лучше. Все-таки сон действительно лекарство.

Если честно, я думала, что будет хуже. Но обошлись малой кровью. А я даже обрадовалась, что ли… Он злился больше из-за того, что волновался за меня, а не из-за того, что я его накачала снотворным. По крайней мере мне так показалось.

А потом я увидела дополнение к татуировке… Я помню, когда он набивал ее. Сам нарисовал эскиз — цветок лилии. А теперь его обвивала змея. Кобра, судя по раскрытому капюшону. Выполнено все было в черном цвете, только глаза-бусинки змеи были ярко-зелеными. Тут даже не намек, а прямой текст.

Я хлопнула дверью ванной и, забрав пакеты из коридора, пошла в кухню.

Как-то отдает семейным скандалом. И имею ли я вообще право злиться за татуировку? Хотя это скорее была даже не злость, а обида. Вот так, значит?

Поставив чайник, я начала разбирать пакеты и услышала за спиной:

— Лиля, ты чего дуешься?

Дуюсь?

— Ничего, — ответила, не оборачиваясь.

— Слушай, я нарисовал и набил это пьяным. А потом осталось просто. Красиво же.

— Ага, Пикассо отдыхает. Очень милая ассоциация со змеей.

Я услышала, как Женя подошел ко мне ближе, и напряглась. Он повел пальцами от плеча по руке, едва ощутимо, но так приятно, что снова захотелось заурчать довольной кошкой.

— Понимаешь теперь, что я чувствовал, когда ты уехала?

Черт возьми! Он так спросил, как будто я бежала в аэропорт, опережая машину такси.

Обернувшись, я посмотрела на Женю и, хоть думать и говорить, когда он так близко, было сложно, спросила:

— Слышал когда-нибудь про синдром Котара?

— Что?

— Это… Как бы понятнее объяснить? Это психопатологический синдром, который может проявляться в разных бредовых идеях, но часто больному кажется, что он мертв. Представь себе живого человека, который считает себя разлагающимся трупом. Примерно так я себя чувствовала тогда. Не тебе одному было хреново, Женя. И давай уже отложим линейку и перестанем мериться уровнем боли.

Ответом на мою реплику была едва заметная улыбка. Когда он улыбался так, приподнимая лишь один уголок губ, то походил на обаятельного мерзавца из женских романов. И по законам жанра от этой улыбки должны замирать сердца хороших девочек.

У меня всегда дыхание перехватывало, стоило Жене так улыбнуться. Вот и сейчас я даже забыла, о чем мы разговаривали, пока он не спросил:

— Не хочешь рассказать, куда ездила? И сделай кофе заодно.

— Вот тебе вместо кофе.

Я достала из пакета бутылку гранатового сока и протянула Жене. Он, явно не понимая, посмотрел на меня, нахмурившись.

— Я понимаю, если бы хоть коньяк…

— Помогает при кровопотерях, — пояснила я.

— А ты точно психиатр?

— Диплом показать?

Женя отошел к столу и, открыв бутылку, налил сок в стакан. Сделав несколько глотков, снова повернулся ко мне:

— Знаешь, это… Мило, что ли? Ну, что ты так обо мне заботишься.

— А до этого никто не заботился? — спросила я и только потом подумала, что вряд ли хочу знать ответ на этот вопрос, но слово не воробей.

— Мама. Или ты о женщинах? Блинчики на завтрак они не готовили и брюхо мне не штопали.

Была в этих словах какая-то доля иронии, но шуткой они точно не были. Не хочу продолжать этот разговор и думать, с кем он спал и как проводил время.

Я перевела тему и рассказала обо всем, что узнала от человека Богданова. Когда закончила, Женя спросил:

— Заметки покажешь?

— Сейчас.

Сходив в коридор, достала из сумки кипу листков и, вернувшись, села рядом с Женей за стол. Почерк был так себе, да и записи хаотичными, но мы смогли разложить все в хронологическом порядке. Записывал неизвестный соглядатай не все, некоторые дни вообще были пропущены.

Меня заинтересовали пометки «психиатрическая больница» и «морг». Если бы еще кто знал, зачем отец туда ездил… Вряд ли по каким-то рабочим вопросам.

— Что думаешь? — спросил Женя.

Я ткнула пальцем в привлекшие мое внимание записи и ответила:

— Вот это интересно.

— Врач, который ездил в психушку и морг? Это вполне может быть логично.

— Но проверить стоит, — настаивала я.

— Я знаю патологоанатома, который здесь работает, — задумался Женя. — Если он, конечно, не уволился. Константином Ивановичем зовут. Номера телефона его у меня только нет.

Отодвинув от себя пустую чашку, я устало потерла переносицу и решила, что два часа ночи не самое лучшее время для размышлений.

— Пойдем спать, — сказала, поднимаясь, и наткнулась на вопросительный взгляд.

Вот ляпнула. Прозвучало наверняка двусмысленно.

— Вместе? — снова одним уголком губ улыбнулся Женя.

— Я не это имела в виду.

— Наверное, я лучше поеду.

— Куда? Ни в коем случае за руль нельзя.

— Если бы не гранатовый сок, то я бы решил, что хочешь меня соблазнить, поэтому и не отпускаешь.



Глава 11 Женя

— И как мне с этой хренью в душ сходить? — ткнул я пальцем себя в бок.

Лиля протянула руку, чтобы дотронуться, но ее пальцы так и застыли в паре сантиметрах от моей кожи.

— Я купила водонепроницаемый пластырь, только надо на ночь обработать.

— Поможешь?

Она подняла на меня глаза и медленно кивнула. Да, теперь я не истекаю кровью, а Лиля не в ступоре оттого, что я завалился к ней в таком состоянии — и все пропитано другими эмоциями. Все кажется интимным… И не только сексом пахнет в воздухе — еще и привязанностью, а может, любовью.

Пока Лиля проводила с моей раной какие-то манипуляции, я закрыл глаза. Остались лишь тактильные ощущения. Боль, смешанная с приятными прикосновениями пальцев. Я определенно за тринадцать лет стал мазохистом.

— Чему ты улыбаешься? — спросила Лиля, закончив, но ладонь не убрала.

Я, не открывая глаз, положил свою руку поверх ее и спросил:

— Ты осуществила свою мечту?

И продолжил, идиот, издеваться над собой.

— Нашу, Женя. Она мне не нужна была без тебя.

— И все-таки, — продолжил я, как будто вошел во вкус, даже получал извращенное удовольствие от каждого ее слова, что резало меня. — Ты была в Париже?

— Я была во Франции, — ответила она наконец-то. — В Марселе, в Орлеане, в Лионе… Но в Париж я не смогла поехать. Без тебя.

— Sans toi je ne suis pas moi (фр. без тебя я не я), — ответил, даже сам не поняв, что на французском.

— Ты помнишь! — удивилась Лиля.

— Каждый урок. Мне нравились твои поощрения за правильно выполненные задания.

И вдруг пришло осознание, что мне не больно вспоминать. У меня, наверное, настолько прочно связались понятия «боль» и «воспоминания», что я не мог их разделить и воспринимать по отдельности.

А ведь боли были на самом деле фантомными. Я сам себя убедил в этой ассоциации, чтобы не думать, насколько был счастлив.

Лиля убрала свою руку из-под моей и сказала:

— Я принесу обезболивающее.

— В этот раз без снотворного? — открыл я глаза.

— Только если с чем-нибудь для понижения уровня сарказма.

Я поднялся с дивана и, усмехнувшись, пошел в ванную. С ума сойти! Мы только встретились, а как будто и не расставались. Я был одержим Лилей тринадцать лет, и все так просто решилось. Пусть еще не до конца, но первые шаги оказались проще, чем я предполагал.

Может, я сумасшедший, если думаю, что все слишком просто, но диагноз сам себе не поставлю. Может, я совсем не знаю эту женщину, но хочу в ней видеть ту девочку, которую любил. Даже до сих пор люблю. Или люблю только то, что было когда-то между нами?

Что ж, не диагноз, но вывод: я запутался…

На кухне было темно, в зале — пусто. Лиля застилала кровать в комнате, в которой я никогда не был. Комната родителей.

— Лиля, — позвал я, и она обернулась, снова задержав взгляд на моей татуировке.

— Прямо в блистере, чтобы ты не сомневался, — кивнула Лиля на прикроватную тумбочку, на которой лежали таблетки и стоял стакан воды. — И еще… — добавила, как будто сомневаясь, говорить или нет.