Вик (ЛП) - Аврора Белль
Мое выражение лица было ошеломленным, я сделала крошечный двойной вздох.
Простите, мэм?
Кара не говорила о браке. Это была буквально единственная вещь, которой она была рада больше всего, когда ушла из своей семьи, что ее не будут принуждать к браку, поскольку она никогда не хотела быть привязанной к кому-либо. Она назвала это смертным приговором. И вот она говорила о том, чтобы найти себе мужа.
Невероятно. Я была ошеломлена и потеряла дар речи.
Каким-то образом этот сломленный и весь в шрамах мужчина невольно восстановил скрытую и настороженную часть сердца Кары.
Вопрос был в том, позволит ли он ей восстановить поврежденную часть его души?
Глава 9
Настасья
В ту секунду, когда я проснулась с сильной головной болью, я должна была догадаться, что что-то не так. Лоб наморщился, когда я распахнула шторы и, прищурившись, посмотрела в серое утро. Крупные капли дождя упали на мое оконное стекло. Возможно, это тоже должно было меня насторожить.
В такие дни, как этот, дождь имел смысл. Солнцу было бы трудно пробиться сквозь тьму, преследовавшую меня.
Я была на середине потягивания, моя майка поднялась, обнажив голый живот, когда я услышала это.
— Привет, дорогая.
И я замерла. Мои глаза немного расширились, но я сохранила свой хладнокровный вид. Мой разум, однако, гудел. Глубокий жужжащий звук заменял каждую мою мысль. Статическая обратная связь. Гвозди на классной доске.
О Боже.
Она вернулась.
— Я вижу, что, хотя ты и выросла, в тебе все еще есть дерзкая, незрелая черта.
Мои пальцы дернулись. Я с трудом сглотнула, но повернулась, чтобы посмотреть на нее, сидящую на краю моей кровати, положив одну ногу на другую, в чопорной позе, выглядевшую образцом уравновешенности, одетую в ту же одежду, в которой она была в день отъезда. И мое сердце запнулось.
Женщина повернулась, и я сделала короткий вдох.
Я была похожа на нее. Сейчас гораздо больше, чем тогда.
В ее легкой улыбке был упрек.
— Игнорируешь свою мать. Действительно?
Уходи. Если ты не заговоришь с ней, она оставит тебя в покое.
Замерев на месте, я не могла пошевелиться, когда на меня нахлынуло отчаяние.
Нет. Нет, нет, нет.
Я думала, что мы уже прошли это.
Отвернувшись, я потрясла головой, пытаясь прояснить мысли, сосредоточилась прямо перед собой, на стене, а затем мои ноги двинулись в сторону ванной. Оказавшись внутри, я огляделась и вздохнула с облегчением, когда увидела, что она не присоединилась ко мне.
Я глубоко вздохнула, не обращая внимания на то, как колотится мое сердце, взяла зубную щетку трясущейся рукой. Я двигалась, машинально чистя зубы, размышляя, какое сегодня число.
— Скажи мне, rypka (прим. — рыбка). Где твой дорогой красавчик Виктор?
Мои движения остановились, когда я посмотрела в зеркало и обнаружила, что она стоит в моей ванной, с любопытством оглядываясь по сторонам. И когда она снова посмотрела на меня, в ее глазах был блеск. Ее красные губы изогнулись вверх, изображая улыбку, но было в этом что-то зловещее.
— Ах да. Ты прогнала его.
Прежде чем смогла остановиться, я грубо произнесла.
— Я рассталась с ним.
Поймав себя на этом, я тут же почувствовала себя глупо, опустив лицо и расстроенно покачав головой.
Черт побери. Я разговаривала с плодом своего воображения.
— Думаешь, это важно? Дорогая, будь честна. Если не со мной, то с собой. Он никогда не был достаточно хорош для тебя.
Моя зубная щетка со звоном упала в раковину. Руки, лежавшие теперь на туалетном столике, дрожали.
— Это не правда.
— Действительно?
Виктор был добрым, веселым и милым.
— Он хороший человек.
Моя мать медленно приблизилась, ее каблуки мягко цокали, она выдержала мой пристальный взгляд и подошла ближе к моей спине.
— Так почему ты отталкиваешь и отталкиваешь, и отталкиваешь его, Настасья?
Я открыла рот, чтобы заговорить, но обнаружила, что у меня нет на это хорошего ответа. Молчание между нами продолжалось, казалось, несколько дней.
— У меня есть теория, — сказала она.
Мои губы сжались. Конечно, она у нее была.
И затем она повернулась, прохаживаясь по всей ванной, пока говорила.
— Я хорошо тебя знаю. Лучше, чем ты хочешь признать это. Ведь мать знает своего ребенка.
Абсолютная наглость. Моя челюсть напряглась.
Как будто она знала Льва! Я тихо закипала, вцепившись в край туалетного столика так сильно, что побелели костяшки пальцев.
Словно услышав мои мысли, она остановилась, а когда ее глаза остановились на мне, она растерянно улыбнулась, как будто все знала. И эта ее улыбка… она была смертельно опасна.
— Твои братья знают, что ты скучаешь по мне? Они знают, что у тебя все еще есть мои вещи? Фотографии, открытки и письма? Что ты часто возвращаешься в прошлое? Что нюхаешь мои духи и носишь мои украшения, примеряешь платье или два?
Выражение моего лица было пустым, я ненавидела то, как сердце наполнялось стыдом.
— Знают ли они, что ты думаешь обо мне и плачешь? Что жалеешь, что не смогла обнять меня в последний раз, даже после всего того, что я сделала с твоим братом? Что ты наблюдала, как меня так отвратительно тащили из моего дома, зная, что они всадят мне пулю между глаз? — Она подождала мгновение. — Они знают?
Конечно, нет. Как я могла признаться в таком?
Она посмотрела на меня сверху вниз.
— Настасья. Они были бы в ярости. А ты — опозорена. — Мать маленькими шажками направилась к ванной, с достоинством усевшись на фарфоровый бортик. — Нет, ты ни за что им не скажешь, потому что знаешь, что они никогда не поймут. Но я пойму. Ты знаешь почему?
Я покачала головой.
Ее гордая улыбка одновременно и согревала, и охлаждала.
— Потому что ты такая же, как я.
— Нет, это не так, — прошептала я. Страх, вызванный ее заявлением, был подавляющим.
Она отмахнулась от моего слабого ответа.
— Отрицай, сколько хочешь. Факты говорят громче твоих вялых протестов. Теперь еще раз спрошу: где Виктор?
— Мы расстались. — Мой голос дрожал.
— Нет. — Мать подняла руку, нежно помахав пальцем в воздухе. — Ты порвала с ним, потому что в глубине души ты продукт моего чрева и, следовательно, меня. Потому что для тебя важно социальное положение. А Виктор Никулин никогда не был достоин моей дочери.
Она ошибалась.
Я нахмурилась.
— Перестань.
— Нет денег. Нет достойного жилья. Никаких перспектив. Это важно для тебя, дорогая.
Все не так.
— Это не так.
Она слегка наклонилась вперед, делая ударение на каждом слове.
— Тогда почему ты не с ним?
Моя грудь болела.
— Потому что…
— Из-за чего? — подсказала она.
Было трудно дышать.
— Потому что…
Ее глаза сверкнули.
— Скажи это!
— Потому что любовь к нему убивает меня!
Слова вылетали из моего рта, как пули из пистолета. Я задыхалась от осознания того, что это была смерть, которую я охотно приняла бы, если бы только он был у меня.
Мое дыхание сбилось, когда из глаз потекли слезы.
Мое сердце разрывалось от шальной мысли.
Почему он не любит меня?
— Это убивает тебя. — Ее кивок был торжественным. — Он — яд. Болезнь в твоих венах. Заболевание, передающееся половым путем, и ты раздвинула ноги, пригласив болезнь к себе. Он слабенький котенок в мешке, опускающийся на дно океана, и он забирает тебя с собой.
Мои глаза затуманились. Я прохрипела:
— Ты не знаешь его так, как я.
Глаза матери потемнели.
— Я знаю, что он сквернословящий, неотесанный, избалованный…
Гнев вспыхнул глубоко внутри меня.
— Перестань.
— … высокомерный, эгоистичный…
Этот гнев быстро превратился в ярость.
— Мама, остановись.
— …безответственное, жалкое подобие мужчины.
Я открыла кран и прополоскала рот, прежде чем плеснуть холодной водой на лицо. Я разозлилась:
