Роузи Кукла - Париж между ног
— Он мой друг, мой бой-френд и я ему вчера рассказала, и сама попросила помочь, особенно после того как ты мне и отцу предложила с тобой…
— Ну и он что? Откуда он знает?
— О, Пьер знает все! Он же работает журналистом при журнале Фашион-мода. И ему обо всех, и у него свои люди везде, и у того Кутюрье тоже. Так что Бест, если можно и его, если что, то к себе он ведь старается тоже.
— Это почему же?
— Ну я сказала ему, что ты из Москвы и что с мужем решили в Париже заняться высокой модой, и что, прости меня сказала ему, что ты миллионер, нет, что твой муж! Прости, что не надо так было?
— Насчет высокой моды не знаю, думаю еще, скорее возьмусь за трусы!
— Что за белье, кюлот, пантье? Прости, что такое трусы, это что же, нижнее белье женщин?
— Ну да! Есть у меня одна задумка, но пока давай завтра или когда она тебе сказала?
— Да Мадам, завтра в четыре часа по полудню позвонит, но вот когда и где, даже не знаю, куда она вас поведет?
— Нет, дорогая не меня, а нас поведет с собой, и ты вместе со мной!
— Ну я не знаю, а если это куда-то… Ты знаешь, ведь Халида манекенщица, и у нее знаешь какие могут быть мысли на этот счет? Потому что у них принято с девушками дружить. Только бы не в Ле Пулп!
— Ле Пулп? Это что?
— О, Ле Пулп! — Это ее папаша уже подключился, даже к нам повернулся от руля своего.
— Так папа! — Говорит, возмущаясь с ударением на последний слог, как тут принято у них. — Папа вы не мешайте, это не ваш бизнес! Везите домой. Да, а мне куда?
— Со мной!
Мари и вино
По утрам и вечером теперь мне с косой помогает Мари.
В это утро Мари не узнать, как вошла, так все Мадам да Мадам. Расстроилась и немного бледна.
— Ты как Мари? С тобой все в порядке. — Она мне: — Да, Мадам.
Но вижу, что какая-то не такая она и слишком часто я слышу от нее это мадам.
— Так Мари! Мне не ври! Говори в чем беда?
— Ах, Мадам! Вы расстроили меня вчера. И зачем Вам эта Халида? Она плохая, хитрая, жди от нее беды. Вы бы ее лучше оставили в покое? Вам не надо с ней встречаться.
— Ты что же, ревнуешь? — Расчесываюсь и смотрю в зеркало, так как она старательно избегает моего взгляда. — Ну и что ты мне еще скажешь насчет Халиды?
— Вчера Вы меня расстроили, а сегодня — родные. Мне стало грустно и одиноко. Что же мне делать? Я не хотела, но сейчас решила рассказать Вам, что у меня дома происходит.
И вот под ее рассказ уже убрана коса, расчески и щетки, и мы с ней сидим на диване, и она все мне о себе, о Пьере, своем отце, маме.
Я слушаю ее неторопливый и немного грустный рассказ о том, что даже в Париже, этом Вавилоне народов, все равно есть непонимание между национальностями, есть нетерпение к обычаям других народов, поведению и традициям другой нации в этом мегаполисе. Оказывается, Пьер недоволен тем, что хоть и Мари чуть ли не от рождения в Париже живет, но как обычная француженка себя не ведет. И к тому же отец ее:
— Никаких посягательств на девственность, только в браке, а если ослушаешься, то забирай свои вещи и уходи куда хочешь!
— Причем, мы все говорим отцу: я, Пьер, мама, ну что же это за дикость такая, а он все стоит на своем!
А тут Пьер мне поставил ультиматум: выбирай, или вместе живем, или я ухожу, не могу больше так. А то у меня говорит, как в той пословице получается: «Близко к церкви, да далеко от Бога», я же не мальчик, а мужчина взрослый, и ты самостоятельная уже, либо так как я говорю, и мы спим, либо оставайся с отцом.
— А ты что же с ним ни-ни?
— Ну как Вам сказать?
— И что? Ты ему никаких не разрешаешь вольностей и даже не решаешься на такую шалость как поцелуй?
— Ну, это у вас там поцелуй шалость, а тут ведь что ни говори, а тут француженки живут, потому и такой поцелуй.
— А понятно. Ну, так если уже ты ему поцелуй по-французски, то тогда только два шага.
— Ага, как бы не так, отец узнает — убьет. Он и так возмущается всяким показом, который видит вокруг, а тут еще я его дочь? Вы представляете, что же будет потом?
Потом она говорит, что Пьер уже ей в сердцах сказал, что у вас у славян все не так! Не такой бог, вера не та, обычаи дурацкие и вообще говорит я жалею, что я с тобой! Надо мной уже все смеются! Я это вижу и стараюсь идти ему навстречу.
А вчера вечером поволок с собой на пирушку журналистскую. А там, стыдно сказать — разврат да и только. Они выпили, а потом, как часто бывает у них хвастунов французских, решили определить кто из их подруг лучшая. Сначала я, как все, а потом они конкурс говорят, дефиле в неглиже. Я отвертелась сперва, сказала, что мне в туалет надо. А потом, когда пришла, то вижу, что они кастинг с ними на предмет того, кто с закрытыми глазами узнает своего? Ну, Вы понимаете, как это надо делать с завязанными глазами, стоя на коленях, открыв рот? А они каждой по очереди подносят свой пенис, мол, отгадай в поцелуе, где твой?
Я ушла и до сих пор Пьер не звонит.
— Как ты думаешь, я права? Или как?
Не смогла я ей подсказать, а только сказала, на потом оставим ответ, подождем от него первый ход.
— И в том, что он, а не ты это сделать должна так это и есть мой ответ.
Потом звонок Халиды. Мари отвечает резко, но как только я оборачиваюсь в ее строну, она смягчается, а потом говорит, что Халида приглашает завтра. А куда и что там будет, сказала, что перезвонит позже. Мари грустит, вижу, как она переживает за все. Решила ей сделать подарок и самой отвлечься. Но как ни тормошу ее, а мне не удается переменить ее настрой. И так практически целый день. Ну, а затем у нас разные дела. К вечеру вижу, что она все такая же подавленная, да и я не особенно радостная. Потому решаю поднять настроение нам обеим.
— Так, — говорю, — нельзя, сейчас мы с тобой кутнем вдвоем.
Только она говорит, — Я хочу дома и с Вами, а то вдруг Пьер позвонит?
Целое состояние отдала за бутылку вина! Потом мы с ней вдвоем за столом. Cвечи зажгли, пьем прекрасное вино.
Мари мне проводит урок и все говорит и говорит мне о вине как сомелье:
— Прежде всего, на этикетку смотри, чем лучше вино, тем скромнее этикетка. Вот у нашей бутылки надпись из трех слов. Первое шато, это замок, затем название замка Моунтон Родшильд, последнее слово — контроль, то есть такое вино, которое контролируют по происхождению. А вот и надпись мелким шрифтом Гранд-крю! Это о том, что такое вино самое лучшее. Ну и как тебе оно?
— Да вот сижу, тяну бокальчик, но пока что-то не догоняю?
— Погоди не тяни, а вот так покрути в бокале и понюхай его, а потом раз и сделай глоточек, но не пей, придави языком. Ну как?
— Как вода! Ой погоди, погоди, ну вот! М… да! Круто, особенно послевкусия вина. Вот сейчас это да! Ой, ой, ой! А что же мы пьем?
