Обнаженная. История Эмманюэль - Сильвия Кристель
Теперь я сплю у него, я разделила с ним ложе, жар его тела и кусок его жизни.
Хюго нравится мое простодушие, моя молодость, мое нахальство и то сияние, которое вокруг мелких звездочек всегда ярче, чем вокруг больших писателей. Это объясняется простой природой коллективной мечты. Мечтают быть звездами, быть юными, красивыми, богатыми, свободными, единственными, любимыми. И я была такой. Я пробуждала мечты.
Хюго — отец, какого я хотела бы иметь, и любовник, о котором я мечтала. Отец-любовник. Сочетание тонкое и сильное, желанное, с бездонным эхом за пределами пристойности — там, где любовь выходит уже за границы реального. Идеальный отец, внимательный, педагогичный, снисходительный, он здесь, рядом, зрелый мужчина, уверенный в себе, отменно учтивый, любовник с телом таким же крепким, как его дух, точный в поступках, нежный и благородный, с большим сердцем, с чуть суховатой душой человека, познавшего многое. Хюго насущно необходим мне. Мы неразлучны.
Различия между нами нравятся Хюго, я его забавляю. Он в полном расцвете своих сорока лет, энергия — как у молодого, но тело кажется слишком опытным для его возраста. Сдержанная мудрость старика сочетается в нем с безумной свободой ребенка. Детство он помнит так ясно, как будто оно и не проходило. Оно не ориентир, оставшийся далеко в прошлом, Хюго сам есть детство, он соткан из него. Он носит в душе глубокий след слишком ранней драмы. Тело у него мускулистое, шершавое — под такой оболочкой нелегко угадать нежную, изящную душу. Хюго очень долго приглядывается к людям, ему надо все прочувствовать. Он тщательно препарирует ближних, их жизнь, их душевные движения и запоминает каждую деталь, помещая ее внутрь своей необъятной памяти: там у него волшебный ящичек, который он иногда открывает. И тогда из ящичка ключом бьет множество эмоций, от которых вокруг становится светло. Точные слова, выстраиваясь в ряды, образуют тонкую дурманящую мелодию редкой силы, знакомый и чистый мотив детских страданий.
У Хюго было детство отвергнутого.
Отданный в пансион восемнадцатимесячным, он начал жизнь одиноким. Он не осознавал собственного одиночества, потому что ему, крошечному, пока не было известно ничего другого. Одиночество стало для него почти естественным, сперва оно сотворило и сохранило его, а потом разрушило: Хюго мужал, понимая, что жизнь может складываться совсем иначе.
Отец Хюго тоже делал книги. Он их издавал. Между ними мог бы сложиться прекрасный союз — единство формы и глубокого содержания. Но Хюго ненавидел отца. Чтобы защититься от него, он ходил в кружок по боксу, думая о противостоянии, которое существовало лишь в его мозгу и в его сердце.
Хюго писал о своем одиночестве, о метаниях, о пережитой скорби, о своей экзальтированной, неутолимой жажде жизни. До самих корней страдания он докопался в «Страстях по Бельгии» — лучшем его романе, там действительно все о нем самом.
У отвергнутого ребенка есть и преимущества. Преждевременный опыт в сочетании с богатыми природными задатками благоприятствуют неудержимому творческому порыву, и внутренний огонь тогда переливается невиданными оттенками. Искусство — грустная штука. Художников нужно любить.
Хюго совершеннейший прожигатель жизни. Он умеет приумножать ее радости, был отцом, много раз — мужем, он художник и коммерсант, очень опытный любовник. Он перепробовал все. Хюго был моим несколько лет.
Я развлекаю Хюго на полную катушку. Его окружает группа друзей-«интеллектуалов» — так они сами себя называют, а за ними повторяют все остальные. Они часто говорят учеными фразами. Обыденная речь вызывает у них усмешку. Кажется, они всезнайки. Все о чем-то рассуждают, производят на меня сильное впечатление, и это им приятно. Они умны, а я красива: у нас разные амплуа. Они завистливы, и во мне им нравится только красота. А я их развлекаю, ведь мисс ТВ Европы не умеет делать ничего другого. Я как притягательная и популярная вершина. Иногда в их взглядах я читаю желание, вижу, как дрожат их тела. Эти люди меня раздражают. Возбуждая их, я попадаю в самое яблочко, издеваюсь над телами, которые в них гораздо сильнее, чем дух.
— С тобой нельзя показаться в приличном обществе! — нежно пеняет мне Хюго.
— Почему это нельзя? Если всюду выпускать одних интеллектуалов, на улицах станет слишком грустно! Да они просто опустеют!
Я забавляю Хюго. Я умею влиять на него, у меня большое знание жизни и мужской природы. Внешне я бываю неловкой, но у меня врожденная, отточенная сноровка.
Я молода, обретаю известность, прохожие на улице обращают на меня внимание, и это мне нравится. Порывы других, обращенные к тебе, передают какую-то жизненную силу, и это само по себе прекрасно, как ласка. Сколько я повидала интеллектуалов, так и зачахших без славы, без ласки.
Еще чаще, чем интеллектуалов, я видела людей эгоцентричных. Каждый ищет самый действенный способ показаться интересным, вызвать любовь.
Со мной нельзя показаться в приличном обществе? Возможно. Зато со мной так интересно, что пламенный спорщик, нежный пересмешник Хюго все время меня куда-нибудь водит. Он показывает меня, не слишком разумно теша свое тщеславие самца. С моей помощью он демонстрирует мощь своей натуры, свой вкус к обыденной жизни, к плоти, ко мне. Мы ходим во все рестораны, ночные клубы, во все модные заведения. Галантный, он входит туда первым и потом пропускает меня в центр светового круга. Ему нравится, когда мной любуются другие, он любит всеобщее внимание, которого ему иногда недостает. Ему нравится человеческая фривольность и эти коллективные порывы, в которых — истина.
Хюго — кладезь знании. Человек огромной культуры: знаток литературы, философии, истории, мифологии… Он любит рассказывать мне о древних богах, уродливых и чарующих идолах сверхчеловеческой комедии.
Он называет меня «современной музой», не репродукцией, а находкой.
На улице Раамграхт появилась Элли. Ворвалась, как торнадо, и сказала мне: «Ну-ка выйди, малышка, дай взрослым поговорить». Хюго вежливо и спокойно выставил ее, напомнив, что раз уж отвалил такие деньги, то заслужил покой. Элли ушла в отчаянии, грустная. Я была поражена. В этой сломленной женщине, так внезапно утратившей весь свой блеск, мне угадывалось собственное будущее. Хюго попросил меня остаться у него.
Больше всего ей хотелось вернуть Хюго. Вот какую навязчивую идею она скрывала под шикарными туалетами и под апломбом. Эта женщина, красивая и восхитительно живая, видела у
