Радужная пони для Сома (СИ) - Зайцева Мария

В этот раз уже осознанно, привлекая весь свой немалый опыт, кайфуя от небывалой отзывчивости, незнакомой покорности и будоражащего вкуса, сейчас приправленного незнакомыми нотками согласия. Добровольного согласия.

Радужка мягко стонет мне в рот, вцепляясь пальчиками в плечи, выгибаясь так, что все внутри гореть начинает.

Это уже знакомая мне дорожка, сладкая и до безумия желанная.

Чуть-чуть напора — и она подо мной, на диване. Беспомощно смотрит ничего не соображающим взглядом, настолько беззащитным, что в любой другой раз это бы побудило меня быть жестче. Настойчивей.

Но сейчас…

Что со мной происходит такое? Почему так осторожно? Почему так? Она меня заколдовала, что ли, сейчас?

Мысли эти где-то на подкорке, далеко-далеко, не тревожат, а просто присутствуют, показывая, что я еще не совсем отъехал.

Я их не думаю, я просто про них знаю.

А думать я сейчас не способен. И планировать что-либо — тоже.

Она подо мной, такая мягкая, такая доверчивая… Как можно сейчас этим пользоваться?

Я и не собираюсь.

Я просто… Чуть-чуть… Немножко…

Кажется, я что-то такое говорю ей, мягким, едва слышным шепотом, прямо в губы, перед тем, как поцеловать. Опять погрузиться в нежный рот, словно в пропасть упасть, полную кайфа и сладости.

Радужка не сопротивляется, она обескуражена и растеряна. И хочет меня. Точно хочет. Я не проверяю, это даже в голову не приходит пока, слишком грубо…

Я просто знаю.

Ее пальцы в моих волосах, машинально сжимаю обе ладони и фиксирую по обе стороны от головы. Мне хочется полного погружения. В нее.

Сейчас.

Девочка, я хочу в тебя. Хочу до конца… Пожалуйста… Сейчас…

Голова отключается совсем от покорности, согласия… Такого никогда не было со мной… Это впервые… Такой кайф…

Неожиданный толчок в бок, мокрый нос в лицо, визг с обиженным скулежом!

Да блять!

Резко отрываюсь от одурманивающих губ, смотрю в полные безумия и непонимания глаза Радужки.

Переход от сладкого кайфа в реальность настолько резкий, что не сразу понимаю, что случилось.

И только вторично сунутый мне в лицо мокрый нос приводит в чувство!

Псина, мать ее!

Шарик гребанный!

Неблагодарная скотина, обломавшая весь кайф!

Ебать, я его спас, я его и убью!

Глава 23

— Ты что-то давно вписки не делал, Виталь… — голос одной из сестер Васильевых звучит мягко-мягко, интимно, я бы даже сказал. И в другой ситуации, или, что вернее, в другой жизни, я бы уже повелся. Красивые девочки, эти сестренки. И отзывчивые. Мы с ними отжигали много раз, прямо есть, что вспомнить…

Но теперь разве что только вспомнить, да.

Потому что на что-то серьезнее вообще не тянет.

Смотрю на тонкую ладонь, опасно подбирающуюся к ширинке, вдыхаю сладкий аромат духов… И понимаю, в очередной блядский раз понимаю, что не вставляет.

Вот вообще.

Все на месте же.

И знаю, что, стоит захотеть, сестрички будут в моей кровати уже через час.

Знаю.

И… Не хочу. Вообще не хочу. Абсолютно.

Потому что рука не та. И запах не тот. И все не то.

И совершенно не хочется мне, чтоб эти руки и этот запах перебивали тот, что сейчас есть на мне. С утра самого, когда удалось поймать Радужку у раздевалок и чуть-чуть потрогать.

И кайфануть от этого так, что никакой секс втроем с двумя развратными зажигалочками и рядом не стоит!

Понимание этого вставляет так сильно, что даже сердце замирает.

Все эти дни, что мы с Радужкой “дружим”, это ее слово, если что, не мое, я в каком-то дурмане нахожусь, в легком кайфовом эндорфиновом бреду.

Вот как пошло оно с того момента, когда поцеловал ее на диване у себя дома, так и длится, длится, длится…

Словно затяжная прелюдия перед сексом, от которой получаешь кайф не меньший, чем от самого будущего события.

В тот день, когда Шарик, без базара, самый придурастый пес на свете, прервал нас с Радужкой на очень интересном моменте, она сбежала из моего дома с такой скоростью, словно за ней людоед-изврат гнался, из тех, кто сначала жертву жрет, а потом оставшееся на десерт трахает.

Я не стал останавливать, потому что сам слегка охерел от случившегося. От своей реакции на нее, от своего отношения к ней.

Я словно в момент превратился в гребанного принца из сказки, который хочет от принцессы только на руках ее таскать, а не трахать.

Я реально хотел ее таскать на руках. И таскал бы, кайфуя до одури…

Думаю, это тоже своего рода изврат, но мне было круто.

Она сбежала, а я еще долго валялся на диване, пялился в потолок и лениво почесывал пузо мелкого террориста, обломавшего практически стопроцентный трах.

Настроение было странным, но настрой — определенным.

Мне хотелось дойти до финала и посмотреть, что же там, за чертой.

В тот же вечер я переслал Радужке фотку, где грустный Шарик сидит перед дверями и смотрит в даль далекую.

И подпись: “Мы в ответе за тех, кого приручили”

Радужка ответила тут же, я радостно зацепился, и понеслась…

На следующий день мы встретились в универе.

Не наедине, а просто взглядами пересеклись в толпе. И это было сродни удару. Такому, медленному, но забирающему воздух из легких ко всем херам…

Мы смотрели друг на друга, а словно… Ну, не знаю… Целовались. На расстоянии.

Я тогда раздышаться смог только на паре уже, поймав себя на том, что тупо лыблюсь и пялюсь в окно. А перед глазами ее лицо в облаке радужных волос… И губы, чуть натертые… Это я постарался накануне…

С тех пор так и пошло.

Бесконечная переписка, и случайные встречи в универе.

Ко мне Радужка после всего случившегося не приезжала, хотя из фоток грустного Шарика можно уже было составить галерею.

В универе мы не могли толком видеться, потому что длинный придурок блюл ее так, словно она не сестра его, а породистая кобыла, которую нельзя пускать в свободный выпас.

На учебу и с учебы он ее довозил, жестко контролируя расписание и угрожая вложить ее папахену, если вдруг перестанет слушаться.

Я так понял, что в семье Радужки случился серьезный разговор, в ходе которого вся мужская часть уяснила: если не взяться за дело жестко, то девочка перестанет быть их нежной принцессой.

Потому, если не мог длинный приехать, то заезжал ее отец, на редкость серьезный мужик с жестким взглядом.

Короче, мне оставалось только со стороны смотреть на это все и охереневать от происходящего.

А тут еще и Немой с Алькой, походу, разбежался, и по этому поводу ходил со злобной рожей. Учитывая, что она у него и в обычное время — не сахарок, то можно представить, как от нас отлетали желающие просто потрепаться за жизнь. Лескус, к которому Алька не то, чтоб вернулась, но знаки внимания принимала и даже разговаривала, наоборот, не затыкался, Вилок с привычной для него тупой мордой, поддакивал и согласно ржал над плоскими шутками. И это дополнительно все выбешивало.

Вообще, странное состояние было все это время: с одной стороны, непонятный для меня эндорфиновый кайф, стоило просто взглядами в толпе с Радужкой пересечься, а с другой — дикая неудовлетворенность и злоба даже, потому что выхода пока что из ситуации не видел.