Ты мой закат, ты мой рассвет (СИ) - Субботина Айя
Из дома.
Жаль, что так же просто нельзя свалить из всего этого дерьма.
Я не люблю скорость. Тем более, когда водишь не резвого жеребца, а старого коня, который, как в поговорке, борозды не портит, но и, если стегать слишком сильно, чего доброго сдохнет.
Мое старое амерское «ведерко» слушается руля, спокойно и уверенно выгребает из сугробов в сторону серого города. Хуй знает, что буду делать и, самое главное, каким боком мне вылезет бессонная ночь. Но вся эта херота выбросила в кровь столько адреналина, что я не усну даже если влить в меня лошадиную дозу снотворного. Может, правда. Сразу копыта отброшу.
Я знал, что утреннее происшествие просто так не закончится. Все женщины одинаковы, даже те, которые «не такие». Даже мой Очкарик.
Наверняка выпроводила меня на работу и у нее был почти целый день, чтобы повспоминать, придумать, додумать и нафантазировать. Состроить громадину скандала и подготовиться встретить меня во всеоружии. И я был бы последним мудаком, если бы считал, что не заслужил этого. Так что на всякий случай приготовил пару аргументов в свою защиту.
Но приезд матери нарушил планы сражений в нашей маленькой необъявленной войне.
Интересно, если бы мы правда сорвались друг на друга как злые собаки, это было бы хоть немного похоже на «Мистер и Миссис Смит»? Сначала ругань, стрельба, прицельный обмен едкими комментариями и пожеланиями счастливой смерти, а потом - разорванные шмотки, искусанные губы, засосы и сломанная мебель.
В моей голове Йени не очень вязалась с образом крутой телки с двумя пистолетами-пулеметами в стиле Лары Крофт.
А сейчас, когда фонари вдоль дороги превращаются в бесконечный желтый поток, кажется, что я что-то упустил.
И где-то натупил.
Снова сорвался, хоть пообещал себе быть терпеливее. Но это ее одолжение... Да ну на хуй!
С досады стучу ладонями по рулю. Тачка ни в чем не виновата, но как же хочется материться до сорванного горла: «Что, блядь, у нас снова не так?! Какого же хера ты снова закрылась, как чертова матрешка?!»
Жаль, что даже если я прямо сейчас вернусь домой, достану Очкарика из-под одеяла и буду трясти, пока не отвалятся руки, она все равно не откроется. Так и будет сидеть в своей запечатанной раковине, как улитка - до весны или до лета, или вообще всю жизнь, потому что я не умею читать мысли. А тем более бродить в лабиринтах ее замороченного характера в полной темноте и со связанными руками.
Не вернусь сегодня
Сиди в своей скорлупе, устрица. Сорян, но тебе достался мужик, который не умеет ползать на коленях с розой в руке. Не нравится что-то - на хер с пляжа, как говорится.
Но проходит, кажется, час с небольшим, а я чувствую себя заебаным на всю голову. Не хочется ни в стриптиз, ни просто снять телку на ночь. Хочется домой.
Вытрясти из Очкарика всю дурь.
Проораться как следует.
Может хоть тогда нам обоим станет легче.
Может хоть тогда мы, наконец, поймем - хотим ли быть вместе, принимаем ли друг друга или наш «брак» навсегда превратится для меня в несколько месяцев самых странных отношений с логичным финалом в виде развода.
Поэтому, хоть на часах уже за полночь и куда проще остаться переночевать в своей холостяцкой квартире, до которой как раз всего-то пара кварталов езды, я выруливаю обратно.
Домой.
Выяснять отношения с женой.
Хули там, первый раз в жизни буду скандалить как семейный человек.
А так хотелось верить, что я все-таки нашел свой покой с зеленым глазищами и веснушками.
Глава двадцатая: Антон
Я даже не удивляюсь, что свет горит в окнах первого этажа. Тускло пробивается сквозь полуприкрытые жалюзи. Овчарки научены - ночью на своих лай не поднимают, хоть путаются под ногами, как будто я каждый раз должен вываливать им мешок костей.
Поднимаюсь на крыльцо, проклиная снова начавшийся снегопад. Если так будет все ночь, хрен я завтра выеду.
Придется нам с Очкариком громко мириться пару суток. Как в том фильме, где парочка застряла в горах. Не помню, с кем я тогда встречался, но было смешно, когда меня потащили на сопливое кинцо с целью выжать слезу, а кинцо в итоге превратилось в хардкорное месиво.
Открываю дверь нарочно громко. Звеню ключами.
Но в ответ ни единого звука.
Бросаю куртку прямо на пол, стаскиваю ботинки и тоже оставляю их валяться где-то на половине пути в гостиную. Обычно не такой евин, но сегодня правда заебался и тупо хочется вообще на все забить.
Заглядываю в комнату.
Очкарик лежит на диване, с маленькой подушкой под щекой и под тонким пледом. Тусклый свет ночника прохладной полутенью лежит на ее щеке. На полу рядом -раскрытый ноутбук.
Делаю шаг.
Она всхлипывает во сне: тихо и сорвано.
Подтягивает покрывало на угловатое плечо, собирается, словно очень замерзла.
Ну конечно, блядь, она же лежит голая.
Стараясь не греметь, поднимаюсь наверх, беру одеяло и снова на первый этаж.
Останавливаюсь рядом, пяткой захлопываю крышку ноутбука и задвигаю его под диван.
Укрываю Очкарика одеялом.
Подтягиваю повыше на плечи, когда она снова всхлипывает во сне. Совсем как маленькая.
Сейчас только замечаю, как сильно она похудела за этот месяц. И раньше была кожа и кости, а сейчас щеки впали и под глазами темные круги.
А в ямке в уголке глаза - влага.
Моя замороченная писательница плакала одна в пустом доме, пока я бегал, кажется, от самого себя.
Что-то натягивается внутри меня. Давит на ребра изнутри, как монстр из «Чужого». Тянется сильнее и сильнее. Дотягивает до пика. И тихо рвется.
Сползаю на пол, опираюсь спиной на край дивана.
Как же тихо вдруг. Слышно, как медленно и с перебоями бьется сердце.
Как же я заебался быть крутым мужиком, которого не поймать и не скрутить в бараний рог.
Как же тупо хочется расслабиться, стащить свои шкуры, вынуть шипы и просто быть собой.
Пустить в душу вот эту замороченную дурочку, дать ей суетливо навести там порядок и уют, согреть, залюбить меня так, как она умеет.
А вместо этого снова ору, снова играю в брутала.
Я слышу, как малышка едва слышно шевелится под тяжелым одеялом.
Тянется ко мне, обнимает сзади за плечи.
Какие у нее руки тонкие, ничего не стоит сломать любым рывком. Трусливо, но настойчиво тянет на себя. Да пошло оно все.
Откидываю голову назад, куда-то ей на плечо. Она вот тут - дышит мне в висок, трется мокрым, как у котенка, носом, но обнимает так крепко, что приятно колет под сердцем.
— Малыш, что мы творим? - риторический вопрос, кажется.
— Учимся любить как дикобразы, - шепчет моя маленькая испуганная дрожащая жена. - Несмотря на колючки.
— Херовый из меня защитник. Прости, малыш. - Утром еле вытолкал похожие слова из глотки, а сейчас запросто.
— Мне не нужен другой, вредный ты мой мужчина. Никто не нужен. Только ты. -Дрожит и стучит зубами, но продолжает упрямо тянуть на себя. - Иди ко мне.
И меня утаскивает в нее, как в черную дыру - всего сразу.
Даже не пытаюсь понять, какие законы физики мы ломаем, умещаясь на не очень широком диване вдвоем. Обнимаем друг друга руками и ногами, сплетаемся и переплетаемся. Ее голова у меня на плече, но все равно мало - запускаю пальцы ей в волосы, за затылок прижимаю к себе, пока на коже не появляется отпечаток мокрых от слез губ.
Горло сводит тысячей невысказанных слов. Я не хочу наше тупое соглашение.
Я хочу с ней семью: долбаные Новогодние праздники, лепить снеговика, просто валяться в кровати все выходные.
Выбросить кожу непробиваемого терминатора.
Потому что это - мой дом, моя женщина и здесь я в безопасности, можно больше не притворяться бессердечной тварью.
Потому что моя маленькая отважная писательница спасет меня от мудака, которым мне пришлось стать, чтобы выжить и закалиться.
Потому что... наверное... я все-таки и правда ее люблю.
