Любовь цвета боли (СИ) - Жилинская Полина

Во дворе, тихо урча двигателем, нас дожидаются два внедорожника. Подхожу к пассажирскому сиденью и даю команду немного опустить его. Укладываю Олю полулежа, беру из рук у Руслана пакет со льдом, обмотанный в полотенце, и прикладываю к поврежденному боку. Пристегиваю ее, обхожу машину, сажусь за руль и выезжаю со двора.

Следом замечаю выехавшую машину парней и Руслана верхом на байке. Вырулив на трассу, втапливаю педаль газа в пол и несусь по ровной дороге, периодически поглядывая на притихшую Олю. Она лежит немного на боку, отвернувшись к двери. Растерянно провожу ладонью по волосам, затем легонько касаюсь женской напряженной спины.

— Ты как, Оль?

— Лучше всех, по мне разве не видно?

— Не видно, поэтому и спрашиваю. Я не хотел, чтобы так вышло.

— С такими темпами я, кажется, не доживу до окончания нашего договора.

Сжимаю зубы, чтобы не выругаться вслух. В женском голосе явно звучит обида с нотками обвинения. Как будто это я столкнул ее с чертового гамака. Убираю руку и крепко сжимаю руль, внимательно слежу за дорогой, так как на лобовом стекле появляются первые крупные капли дождя. Через некоторое время слышу догоняющий нас звук сирен, требование сбавить скорость и прижаться к обочине.

Притормаживаю, но не останавливаюсь, давая возможность патрульной службе рассмотреть номера. Слышу вновь настойчивую просьбу прижаться к обочине. Новенькие, что ли? Немного напрягаюсь только из-за того, что везу Ольгу, которая в данный момент взведена до предела. Съезжаю на обочину и глушу двигатель, машина парней тормозит в нескольких метрах позади, Руслан останавливается рядом с ними и, не заглушая двигатель, лишь поднимает стекло шлема.

— Оля, будь хорошей девочкой. Договорились?

Расстегиваю ремень и поворачиваюсь к ней. Малышка никак не реагирует, продолжая с безучастным видом смотреть в окно. Выхожу из автомобиля и блокирую двери от греха подальше. На улице накрапывает противный мелкий дождь. Передо мной тормозит патрульная машина.

— Здравствуйте, Макар Сергеевич, извините, не признали сразу. Думали, залетные носятся, подвергая жизни граждан опасности.

— Ничего, безопасность в наше время не навредит, — сдерживая рвущееся наружу раздражение, отвечаю сквозь зубы.

Достаю из кармана портмоне и отсчитываю две пятитысячные купюры. Нет сейчас времени на светские беседы. Инспектор сразу начинает заискивающе бегать глазами. Внезапно его взгляд останавливается за моей спиной и замирает. По лицу вижу: что-то вводит его в замешательство. Разворачиваюсь и вижу чудную картину: Оля с остервенением бьет пакетом со льдом по стеклу водительской двери и что-то надрывно кричит. Инспектор мельком переводит на меня озадаченный взгляд и снова смотрит на девушку.

— Не понял! Что это с ней? — спрашивает, не отводя взгляда от фурии, в которую превратился мой ангел.

Ольга же с завидной регулярностью, как заведенная, бьет пакетом по стеклу, пока тот не разрывается у нее в руках. На мгновение замирает, с досадливым замешательством на лице исчезает в недрах автомобиля.

— Кодироваться везу, вот и возмущается слегка, — отвечаю, не сводя взгляд с автомобиля и прикидывая, что она там может делать.

— Сильно пьет? — явно сочувствует мне мужик.

— Вообще по-черному закладывает. Она и сейчас, вон, видишь, не в адеквате.

Достаю из портмоне еще пару красных купюр и добавляю к двум предыдущим, отбивая охоту задавать вопросы.

— Женский алкоголизм — страшная вещь, — сочувствующе вздыхает инспектор. — Не смею вас больше задерживать, счастливого пути, Макар Сергеевич.

Разворачивается и идет к своей машине, садится, едва засунув большой живот на переднее сиденье. Плавно трогаясь с места, разворачивает автомобиль и уезжает в обратном направлении.

Не признал, как же.

Перевожу взгляд на свою машину — и как раз вовремя. Внутри всё холодеет. По глупой случайности я забыл вынуть из бардачка пистолет. Ольга, держа за дуло оружие, размахивается и бьет по стеклу. Оно выдерживает, так как бронированное. Тогда девушка замахивается и бьет еще несколько раз. Подхожу вплотную к водительской двери, попутно сняв блокировку центрального замка, и резко распахиваю водительскую дверь.

Оля отскакивает на пассажирское сиденье и направляет дуло пистолета мне в грудь с диким страхом в глазах.

Ну, ё-моё, опять, что ли?

Нащупывает ручку со своей стороны и вываливается на улицу, не сводя ошалелого взгляда с меня и не опуская оружия.

Замечаю движение со стороны машины парней и машу им, командуя отставить. Те замирают, но руки со стволов на поясе не убирают.

— Оля, отдай мне оружие, — вкрадчиво прошу перепуганную девушку.

А у самого, кажется, сердце не бьется. И мысли мелькают: лишь бы не поранилась. Вспоминаю, что там полная обойма, но, к счастью, он стоит на предохранителе.

— Я сейчас уйду, не ищи меня, — медленно пятится. — Давай забудем о существовании друг друга. Ничего не было. Я уже всё забыла и никуда не пойду жаловаться. Мне не нужны деньги, ничего мне от тебя не нужно. Просто отпусти меня.

Слегка склонив голову, оценивающе присматриваюсь к Ольге. Взгляд цепляет, как напрягается ее шея при каждом всхлипе. Как бешено пульсирует венка у уха, едва заметно дрожит нижняя губка. Как легкое дуновение ветра треплет выбившуюся из косы прядь золотистых волос.

Пистолет дрожит в подрагивающих ладонях, взгляд голубых глаз наполнен горьким отчаянием. Я ей верю. Верю, что не доложит на меня. Да и плевать я хотел на доносы. Сил и денег хватит заткнуть всем рты. Но с каждой секундой понимаю — не отпущу. Моя.

Да, пусть я конченый эгоист, бездушное грязное животное, но вряд ли она даст мне шанс доказать нам обоим, что и звери иногда всё же люди. Ведь не подпустит к себе и на пушечный выстрел. Сейчас она вынуждена терпеть мое общество, а на свободе, в привычной обстановке, и не взглянет даже.

Делаю уверенный шаг вперед, глаза напротив распахиваются неверяще.

— Я выстрелю! Клянусь тебе, я выстрелю, если еще хоть на шаг приблизишься ко мне, — кричит надрывно, нарушая тишину пустынной трассы.

— Стреляй! — отвечаю, раскинув руки в стороны, и подхожу еще на шаг ближе.

Точеный подбородок дрожит, слезы катятся по бледным щекам. Оля отнимает одну руку от пистолета и с остервенением стирает их.

— Видит Бог, я не хочу этого делать! Я не хочу быть похожей на тебя! Но я не могу. Я не могу вернуться в этот склеп. Я устала и просто хочу домой!

В следующий момент она начинает плакать навзрыд. Так горько, так обезоруживающе обреченно. Внутри всё переворачивается. За грудиной отдает глухой болью, настолько ранимой и несчастной она выглядит в этот момент.

Б**дь почему? Почему мы не встретились при других обстоятельствах? А внутри всего корежит, выворачивает от бессилия и непонимания как все исправить. Как вытравить из её памяти всё то дерьмо, через которое она прошла?

— Малышка, опусти пистолет и выбрось его к чертям. Обещаю, что не сдвинусь с этого места и мы спокойно поговорим.

Упрямо машет головой и отступает.

— Нам нечего обсуждать, Макар, ты, видимо, не понял. У нас есть два пути. Либо ты меня отпускаешь, либо я стреляю.

Опаньки.

Внутри накрывает чувством адреналина и восхищения белокурой бестией. Научилась уже, значит, как нужно разговаривать с серьезными дядями.

— Хорошо, иди, — киваю, сцепив челюсти, и машу рукой на дорогу.

Всхлипывает громко, недоверчиво глядя на меня. Проходит около десяти шагов, не поворачиваясь спиной и всё так же держа дуло направленным в мою сторону. Затем разворачивается и двигается прочь, крепко сжимая ствол в маленькой ладони.

Смотрю вслед хрупкой босой девушке, а внутри всё горит огнем протеста. Нельзя отпускать ее. С каждым шагом Ольги ощущаю, что теряю что-то важное, но неимоверным усилием воли заставляю себя оставаться на месте.

Сам не понимаю, какого хера я творю и чего жду. И как вообще докатился до такой жизни. Но, видимо, так будет лучше для нас обоих. Нужно прекратить всё это безумие, пока не поздно. Не место ей рядом со мной. Слишком мы разные. И слишком ненормально я реагирую на нее и на ее слезы.