Обнаженная. История Эмманюэль - Сильвия Кристель
— Сильвия, это знак! — говорит она мне на ухо.
— Надеюсь, вы будете голосовать за меня?
— Я бы очень хотел это сделать, но за представителя своей страны голосовать нельзя.
— А вы как-нибудь сплутуйте!
Он смеется и продолжает разговор. Я знакомлю его с созданием, что сидит слева от меня и приближается к точке кипения. Он галантно протягивает маме руку. Мама дергается, нервно хлопает ресницами, краснеет и едва не лишается чувств.
Лондон, отель высшего класса «Уинстон Черчилль», который мать исследует с видом профессионала: отель произвел на нее сильное впечатление, и она цедит сквозь зубы, ощупывая складки занавесок:
— Дворец, можно сказать… А он хорошо организован, твой конкурс. Тебя, знаешь ли, принимают с почетом, это почти дворец…
Ванна вся в серо-белом мраморе, который мать поглаживает с необычайной нежностью.
Я решаю принять ванну с пеной, вылив туда содержимое одного из пахучих флакончиков изысканной формы. Сейчас задеру кверху ноги, которые будут торчать из мыльной пены, а в руки, с которых прямо в ванну падают белые хлопья, возьму бокал шампанского, увенчанный шипящей шапочкой, — вот тогда я пойму, что в жизни бывают сладкие минуты.
Даже не затаив дыхания, ничего из себя не строя, я просто завяжу волосы на затылке, чтобы не намочить их, и лягу головой на подушечку-губку. Ожерелье блестит, и в каждой грани каждого камня отразится вся эта картинка, которую я уже мысленно себе представляю. Я ищу шампанское.
— Шампанское? Но ведь за него придется платить!
Мать норовит спустить меня на землю.
Я ей не отвечаю и продолжаю поиски.
— Может, лучше посмотришь это?
Мать привезла книги о Лондоне, его истории и деловой активности, и еще о Нидерландах со времен нашествия варваров…
— Мама, тут не состязание учительниц, а телевизионное зрелище. Я должна попытаться быть самой красивой, самой привлекательной. Мне нужно привлечь внимание, завоевать успех. Я наполню свое маленькое шоу огнем. Судьи выберут меня, они не найдут никого достойнее. Это мой час, моя удача. Я стану звездой.
— Звездой?..
Мать в тихом недоумении. Звезды бывают американские, итальянские или французские, но уж никак не нидерландские. Это вопрос натуры и культуры. Мы народ не экстравагантный, не эгоцентричный, наоборот — трудолюбивый, торговый, дисциплинированный, мы самая строгая из всех монархий. Народ заурядный и земной, хоть земли у него и мало, иногда покорявший моря, но никогда не хватавший с неба звезд. Мать верит в меня, повторяя снова и снова, что у меня есть все мыслимые таланты, но быть звездой — дело совсем иное. Она говорит, что со времен Ван Гога не припомнит ни одного голландского имени, известного за границей. У меня нет шансов.
— Вот увидите, мама, я стану звездой, это будет моей профессией!
— Но такой профессии нет!
— А моей будет!
Я больше не слушаю. Все с себя снимаю и аккуратно складываю. Прикрываю наготу мягким махровым пеньюаром. При входе — стильные дверцы шкафчика, вмонтированного в стенку. Я распахиваю и захлопываю их, зачарованная открывающейся внутри маленькой комнаткой без окон, с рассеянным светом, с ящичками из светлого дерева и вешалками, на которых выгравировано название отеля.
— Это называется дрессинг-рум! — орет мать, стараясь перекричать телевизор, который включила на полную громкость, — ее привычка еще с тех времен, когда отец, сидя рядом с ней у телика, то и дело жаловался, что ничего не слышит.
Я думаю, что в этой «дрессинг-рум» вполне уместилась бы и она тоже.
Я нашла шампанское! Мать вздыхает. Я пытаюсь одним уверенным движением откупорить прохладную бутылку, прятавшуюся в маленьком холодильнике под телевизором.
— А это называется мини-бар! — мать продолжает строить из себя гида. — Ты хоть остановись на половине бутылки. Не уподобляйся клиентам, которые выпивают все до капли, думая, что это включено в счет!
Я бросаю взгляд на цены, элегантным почерком указанные в маленьком меню, но ничего не смыслю в фунтах стерлингов и не расположена к подсчетам в уме. Я наполняю два фужера до краев и ставлю бутылку обратно в холодильник. Мать, не отрывая глаз от телеэкрана, берет протянутый бокал. Я, замедляя шаг, направляюсь к ванной, где уже тихо журчит вода и клубится пар. Мать поворачивает голову и смотрит на меня. Ах, так я все-таки поинтереснее телевизора. Я иду по комнате походкой канатоходца. Я изображаю манекенщицу, я играю. Мои ягодицы нежно соприкасаются, я раскачиваюсь, вихляя бедрами, завожу одну руку далеко за талию, а в другой у меня фужер, из которого я пью, мягко поднимая лицо навстречу свету люстры, демонстрируя безупречный профиль. Иду уверенно и гордо, не сгибаясь под весом невидимой короны, и вхожу в свой жаркий и влажный рай подобно королеве, вступающей в собственные владения. Мать громко хохочет. Я хлопаю дверью.
Вода обжигающе горяча, сердце стучит, как барабан на ярмарке, пот стекает крупными каплями. Я пью, мягко освежая все еще прохладным шампанским разгоряченное горло. Зеркало густо запотело от пара. Кое-где по нему стекают вниз толстые ручейки воды, и я приближаю лицо совсем-совсем близко. Приклеившись носом к зеркалу, я наблюдаю, как конденсируется пар, как образуются капли. В этом запотевшем, испещренном ручейками зеркале я вижу себя лишь смутно. Пишу поскрипывающим пальцем свое имя на мутном стекле, а потом прижимаюсь губами к еще не тронутому под подтекающими буквами участку. Налегаю сильнее и аккуратно отрываюсь от зеркала. Все изгибы моих губ — на оставшемся отпечатке, который я со смехом стираю локтем. Стираю свое имя, стираю и пар, чтобы подарить зеркалу свое полное отражение, и вижу у себя за спиной лицо матери, которая ошеломленно качает головой и мягко причитает:
— Малышка моя, я не знаю никого, кто бы так любил самое себя…
Ее суровый вид меня смешит.
— Я уж говорила вам, что это совсем не так. Я не люблю себя, я себя открываю, я рассматриваю себя как можно ближе, я ведь и вижу-то только вблизи.
Представление в прямом эфире ведет знаменитая Кэти Бойл. Нас собрали за несколько часов до начала. Мы в последний раз репетируем наши выходы и ответы. Неделя прошла в съемках киноэпизодов в Лондоне: Сильвия у Биг-Бена, Сильвия в Национальной галерее перед «Ирисами» Ван Гога, Сильвия на плечах у пилота Формулы-1, утомленная Сильвия, скрестив руки, лежит в постели.
Мать провела эту неделю восхитительно. Для родственников предусмотрена отдельная программа. Мать чувствует себя как рыба в воде,
