Тёмная дикая ночь (СИ) - Калитина София

Нет, все же это не лучшее место, чтобы начать сдвигать границы этих по-прежнему платонических отношений.

– Идеально.

Она ловит взгляд бармена, машет ему, и мы молча ждем, пока тот насухо вытрет стакан, отставит его и направится к нам.

Происходящее ощущается свиданием.

– Тебе «Манхэттен»? – спрашивает Лера.

– Да, пожалуйста.

Она делает заказ для нас обеих, благодарит и поворачивается ко мне. А мое сердце хочет прыгнуть из моего тела. Боже мой. Вот, значит, каково это – окончательно потерять из-за кого-то голову? Когда сердце становится гибридом: наполовину моим, наполовину её. И грохочет так сильно, стремясь выскочить наружу. А грудь болит, желая впустить её сердце внутрь.

– Как ты себя ощущаешь из-за всего этого? – спрашивает Лера.

В то время как стук в груди усиливается до ощущения приближающегося обморока, удовольствие тянет за собой еще одно менее приятное чувство: страх.

Когда я слышу аромат хлеба, у меня текут слюнки.

Когда вижу карандаш, я тут же хватаюсь за него.

Но когда хочу кого-то, – нервничаю.

Что будет, если разум решит перестать вставать на пути? Или же сердце-гибрид иссохнет, оставив нам обеим такую же половину желаемого?

Должно быть, она ощущает мое напряжение, поэтому, одним пальцем касаясь моего подбородка, поворачивает мое лицо к себе и добавляет:

– Я имею в виду фильм, Сладкая Тася. И книгу. Сегодняшний вечер.

– Ой, – я чувствую себя идиоткой. Паника исчезает, и я так широко улыбаюсь, что смешу Леру. – Думаю, все довольно неплохо.

– Я едва была знакома с тобой, до того как все это началось, – говорит она. – Рэйзор вышел почти сразу после Вегаса, и с самого начала у меня ощущение какого-то вихря. И ты, похоже, поначалу не особенно верила, что это произойдет. Хотела бы я мельком взглянуть на Тасю до этих забот.

– Та Тася была студенткой, – напоминаю я ей. – Вся на нервах от экзаменов и платы за жилье.

Она кивает и переводит взгляд на мой рот. Никакого смущения; она делает это умышленно.

– Иногда я забываю, насколько ты юная.

Не знаю, почему, но мне нравятся её слова. Это ощущается извращенно, будто она меня немного растлевает.

– Я не чувствую себя такой уж юной.

Она медленно выдыхает через нос.

– Тебе пришлось рано повзрослеть.

– Тебе ведь тоже, да?

Я так мало знаю о её жизни до университета. Она никогда не рассказывала о братьях или сестрах, о родителях. Раз или два упоминала про бабушку с дедушкой, но допытываться не в наших правилах. По крайней мере, так было до сих пор. И мне хочется сломать эту традицию.

Лера смотрит мне в глаза, но мы обе поворачиваемся в сторону бармена, который ставит перед нами напитки.

– Счет не закрывать? – спрашивает он нас.

– Да, конечно, – отвечает Лера, достает кошелек и протягивает ему карточку.

Бармен отворачивается, и тут до меня доходит.

– Что? Подожди, – я завожу руку за спину, нащупывая сумочку. – Подожди. Это я должна угощать! Я ведь притащила тебя сюда.

– Тася, – говорит она, останавливая меня и качая головой бармену, чтобы показать, что она по-прежнему платит. – Постой. Не имеет значения, кто угощает.

– Имеет, но спасибо.

Лера усмехается.

– Всегда пожалуйста.

Виновато улыбаясь, я снова вешаю сумочку на спинку.

– Это странно – забыть, что я теперь могу заплатить за напитки?

– Я так не думаю, – она проводит кончиком пальца по краю стакана. – Господи, я помню, как долго отходила от мышления полуголодной студентки. Мой отец умер пять лет назад и оставил мне кое-какие деньги, – длинные пальцы обхватывают стакан, и, поднеся его ко рту, она делает глоток. Мне хочется попробовать виски с её губ. – Это было огромное потрясение. Я не видела его с семи лет. Жила у бабушки с дедушкой. Почти все детство думала, что отец сидел на героине.

Я моргаю, спешно пряча свой полный неуместной похоти взгляд.

– Что?

Она кивает.

– Поэтому когда со мной связался юрист сообщить о его смерти – плюс об отличной новости, что я унаследовала его деньги – я была в ярости. Он жил своей жизнью, успел заработать денег, скопить их, но даже не озадачился вернуться ко мне.

Я ощущаю начинающие выступать слезы, жар и ком в горле, когда на её лице вижу боль.

– Я не знала о этом.

– Ну, в любом случае, – она протягивает мне мой стакан и слегка чокается своим. – За то, чтобы находить своих людей!

Кивнув, я выпиваю вслед за ней, но почти не замечаю, как обжигает алкоголь. Её тоже бросили. Отец. И даже мать. Мы словно два спутанных друг с другом провода, искрящиеся током.

– Тася? – зовет она.

Я смотрю на неё и стараюсь улыбнуться.

– Да?

– Потанцуешь со мной?

Меня едва не душит собственный пульс.

– Что?

Лера смеется.

– Потанцуй со мной. Давай, поживи немного.

Она протягивает мне руку, и что еще я могу ответить после только что рассказанного, кроме как «Хорошо»?

Мы отставляем наши напитки, встаем и идем на танцпол. Помимо бармена, в баре еще три человека, и они ни черта не понимают, почему мы стоим в центре пустого пространства, глядя друг на друга.

– Тут нет музыки, – говорю я.

Она пожимает плечами.

– Ну и ладно.

И тогда включают музыку, слишком громкую, от чего мы обе вздрагиваем. Бармен делает потише, и по бару растекаются звуки Aerosmith.

– Да неужели? – смеюсь я.

Лера усмехается, игриво извиняясь.

– Уж что есть.

– Это почти настолько же плохо, насколько хорошо, – говорю ей, задерживая дыхание, когда она скользит рукой по моей талии, и ощущая прикосновение каждого пальца. Другая её рука ложится чуть ниже, на поясницу, которая внезапно становится местом пересечения всех нервных окончаний. Лера притягивает меня к себе. Я ощущаю её ремень у своего живота и как моя грудь прижата к её солнечному сплетению.

Ухватившись за её плечи, я вглядываюсь ей в лицо. Темные брови, искорки в глазах… Каким-то образом все эти отдельные черты сплетаются в самое важное для меня лицо на свете. В момент, когда Лера смотрит на меня, на мгновение её губы приоткрываются, и я замечаю, как потом сжимается её челюсть, и как пальцы сильнее впиваются мне в спину. Это – напряжение. Это, вот прямо сейчас, – похоть, и я в жизни ничего так сильно не жаждала, как её поцелуев. Такое желание почти болезненно. Внутри меня что-то бунтует, пронзая меня острой потребностью и заявляя, что спокойствия не будет, пока я не получу желаемое. Я в заложниках у собственного сердца.

Мы движемся, еле переступая и очень медленно поворачиваясь.

– Неплохо, – говорит она. – Я давно не танцевала.

Я продолжаю ждать, когда же наступит понимание, что происходящее – немного странно, но этого не происходит. Ощущение, будто я, перед тем как чихнуть, задержала дыхание.

– Дыши, Сладкая Тася, – шепчет она, и внутри меня что-то оживает.

Оказывается, я на самом деле не дышала. И просто бездыханно стою здесь, ожидая, что она меня поцелует, что мое тело расслабится, а время замрет, и тут внезапно ощущаю, каково это – быть в кого-то влюбленной.

– Я в ужасе, – произношу я. Мы сейчас так близко друг к другу, и хотя не могу покрыть поцелуями каждую черточку её лица, я ощущаю её дыхание и почти могу попробовать её губы с привкусом скотча.

Её взгляд путешествует по моему лицу, а голос мягко утешает:

— Я знаю, лапочка.

— Мне никогда не удавались отношения. Мне хочется,—говорю я и тут же быстро добавляю: — но это пугает.

— Знаю, — снова говорит она и прижимается поцелуем к моему виску. Одна её рука скользит вверх по спине и зарывается в волосы на затылке. — Но я просто хочу тебя. И мне не нужно, чтобы все было легко или идеально. Я не хочу ускорять события.

Вот оно: такое простое и откровенное признание. Её честность ломает плотину внутри меня, и я чувствую, как из меня рвется мое — грубоватое и сбивчивое.

— Мой первый раз был с самой настоящей наркоманкой, — выпаливаю я и чуть не плачу, когда она поворачивается и прижимается щекой к моей. Её ухо сейчас как раз у моего рта, и я шепотом признаюсь: — Она работала в 7-Eleven на углу и просто хотела кайфануть и потрахаться. Мы даже никогда толком не разговаривали.