Диана Бейн - Глаза ночи
Сейчас, поворачивая с шоссе на обсаженную деревьями улицу, которая соединяла жилые кварталы Редмунда с кампусом, Бренвен вспомнила, что Джейсон как-то в разговоре с ней высказал также презрение к своим коллегам-преподавателям. У Джейсона не было степени доктора философии, и она очень удивилась, когда узнала об этом. И он не собирался добиваться ее получения, ибо, как он сам сказал, если она не была ему нужна, чтобы получить эту работу, то тем более не нужна, чтобы ее удерживать. Он не беспокоился также об упрочении своей научной репутации — почти ничего не публиковал, как это делали другие профессора. «Я не могу тратить время на все это, — говорил он, — во всяком случае, не ради великой чести прочесть один-два курса за семестр».
— Боже мой! Как я могла быть такой глупой! — воскликнула Бренвен вслух.
Их дом из красного кирпича с белой отделкой, выделявшейся в свете уличного фонаря, находился уже в квартале от нее, и она замедлила ход автомобиля настолько, что он еле полз. Она только что поняла, что все время, с момента их первой встречи, думала о Джейсоне Фарадее как о профессоре колледжа. Но они не могли бы жить так, как они жили, если бы их единственным доходом было то, что Джейсон зарабатывал в качестве преподавателя, читая один-два курса за семестр! Она слышала термин «личный доход» в разговорах жен на преподавательских вечеринках и узнала, что он означает деньги, унаследованные от семьи — у большинства преподавателей Редмунда был подобный личный доход. Но не у Джейсона. Он происходил не из того слоя общества, где что-то передавалось по наследству. Значит, большинство своих денег Джейсон зарабатывал в Вашингтоне! Неожиданно слова Гарри о положении Джейсона в столице приобрели для нее новое значение.
Все ее мысли снова смешались. Она была склонна отбросить все, что Гарри, по его заверениям, узнал от своих вашингтонских друзей о деятельности Джейсона. Она знала, что Гарри склонен все излишне драматизировать; его идеи иногда завлекали его слишком далеко. Она не раз замечала это еще в Лланфарене. Ей было бы гораздо легче поверить, что Гарри просто от отчаяния слишком много нафантазировал по поводу финансирования, в котором ему было отказано по совершенно законным причинам, нежели в то, что Джейсон интриговал, строил заговоры и делал все то, о чем говорил Гарри. Но что, если Гарри был прав, что, если все эти его идеи — не просто измышления, а самая настоящая правда?
Джейсон был дома. Он оставил дверь гаража открытой для нее. Она аккуратно поставила свой «мустанг» рядом с серым «кадиллаком» своего мужа и еще немного посидела в машине, подготавливая как свою улыбку, так и свою историю. Как она ни пыталась, не могла заставить свое сознание проясниться. Что, если Гарри был прав? Снова спросила она себя. Она всем сердцем надеялась на то, что научится любить своего мужа. Что, если вместо этого она научится бояться его?
Джейсон Фарадей был разгневан. С ним это случалось часто. Он знал, что если когда-нибудь потеряет контроль над собой и позволит своему гневу выплеснуться в неподходящем месте и в неподходящее время, то может очень сильно уронить себя в глазах окружающих, и поэтому он четко себя контролировал. В настоящий момент он был разгневан поведением Бренвен. Его чувства кипели где-то на уровне четырех по десятибалльной шкале. Не так уж плохо. Но если она вскоре не появится дома…
Он свернул журнал «Тайм», который пытался читать, и с силой хлопнул им по журнальному столику. Еще раз: хлоп! Какого черта она где-то пропадает? Хлоп! На этот раз еще сильнее. Резкий громкий звук был приятен для ушей, а руки приятно покалывало от силы удара. Еще будучи ребенком, Джейсон обнаружил, что внутренние мучения можно облегчить, если мучить другие, более беззащитные, чем он сам, живые существа. Очень долго он втайне от других мучил и в конце концов убивал маленьких животных: лягушек, черепах, собак, кошек. Особенно кошек: он впервые убил кошку, когда ему было семь лет, и после этого повторял снова и снова, пока это не стало слишком легким делом, и он не почувствовал, что больше не удовлетворяет ту ярость, которая кипела у него в груди. Потом наступили тяжелые годы: хоть он и получал огромное облегчение, избивая младших, более слабых детей, но уже понимал, что это может навлечь на него большие неприятности. Счастливый, как казалось ему, компромисс был найден, когда в подростковом возрасте его гнев стал напрямую связан с его сексуальностью, и он сделал изумительное открытие, что существуют женщины, которые позволяют причинять им боль во время секса. Но лучше всего было то, что даже те женщины, которые не любили, чтобы им причиняли боль, потом никогда ничего не рассказывали. Став взрослым мужчиной, Джейсон научился контролировать свой внутренний гнев и жестокость, превратившись в опытного сексуального садиста — конечно же, тайно и с партнерами, которых он очень тщательно отбирал и которым очень хорошо платил. Он думал, что женитьба на Бренвен может изменить его, так как он был убежден, что действительно любит ее. Но сейчас…
Хлоп! Обложка журнала разорвалась пополам, пепельница и хрустальная сигаретница, стоящие на журнальном столике, подпрыгнули и звякнули, а «бурбон» чуть было не выплеснулся через край низкого стакана. С четырех уровень гнева поднялся где-то до семи. Джейсон улыбнулся мрачной улыбкой, которую Бренвен никогда не видела — пока. Его дыхание стало тяжелым и прерывистым, и он почувствовал, как зверь в его груди принялся искать выход наружу.
— И-и-их! — Резкий и уродливый звук вырвался из груди Джейсона. Он швырнул свернутый журнал через всю комнату с такой силой, что страницы даже не успели развернуться, и журнал с глухим стуком ударился о противоположную стену, а затем упал на пол.
Тяжело дыша, Джейсон охватил руками большую голову, с силой сжимая виски ладонями. Он плотно зажмурил глаза и увидел красные, желтые и оранжевые вспышки; подождал, пока этот фейерверк гнева не растает и не сменится обычным черным фоном. Затем открыл глаза, взял стакан с «бурбоном» и осушил его. Так, еще спокойнее. Он прошел в столовую, чтобы снова наполнить стакан из графина, стоящего на буфете, останавливаясь на пути, чтобы поднять разорванный журнал и бросить его в мусорное ведро.
— Сука! — пробормотал он и снова выпил. Зверь, живущий у него в груди, затих, но Джейсон чувствовал, как кровь гулко бьется в жилах. Мрачное, опасное биение. «Я слишком надолго оставил это, — подумал он, — слишком долго не давал этому выхода». Женитьба, любовь к Бренвен не избавили его от потребности…
Джейсон ощутил какое-то мазохистское удовлетворение при мысли о том, что брак не изменил его в той степени, в какой, как он сам думал, мог бы изменить. Его темным, мрачным страстям все еще требовался выход, он искал способа выпустить на свободу ярость, которая жила в нем, насколько он помнил, всю жизнь.
