Вопреки, или Ты меня не купишь (СИ) - Билык Диана
— Это вряд ли.
Я устало выдохнула и посмотрела в окно, где солнце пышно распустило лучи, и поняла, что близится мой финал — свадьба скоро начнется, и старую жизнь придется отпустить, мечты закопать, а сердце раздавить в кулаке.
— Я тоже вышла замуж за незнакомого и не очень привлекательного мужчину, — ярилась мама. — Зато твой дедушка сколотил на этом браке состояние, которое твой отец разбазарил.
— Я бы никогда… — мне хотелось многое сказать. Словно после правильных слов смогу не чувствовать себя продажной сучкой.
Я выхожу замуж по договоренности ради родного человека, самого важного в жизни — отца. Будто такое оправдание поможет смириться с тем, что я набрасываю на шею петлю и согласна подчиняться чужому мужчине, которого не знаю. Я ведь должна спасти папину компанию. Должна?
— Я бы никогда не пошла замуж из-за денег, — слова навылет, будто прострелили грудь. Меня сжало, руки взмокли, я немного отступила и вцепилась пальцами в комод, чтобы не упасть.
— Но идешь, — мама жестоко ухмыльнулась, а мне от ее слов стало еще больней. Неужели она не понимает, чего мне стоит этот шаг?
— Ради семьи, — меня потряхивало, бросало в жар, как будто я пекусь на сковородке. С усилием улыбнулась себе в отражение, пересохшие губы треснули.
Я справлюсь. Даже если всю жизнь придется притворяться прилежной женой.
— Ради папочки, ты хотела сказать, — мама умеет кольнуть поглубже. Это еще не все, на что она способна. — Его слово для тебя всегда что-то значило, — она цокнула языком и махнула ладошкой «пока», будто простилась со мной навсегда. — Меня же ты всегда держала на вытянутой руке. Или думаешь, я не замечала?
— И нужно вспомнить об этом именно сейчас, — я оторвалась от комода и, опустив руки по швам, сжала кулаки. Тонкая, воздушная ткань платья коснулась кожи, меня неприятно тряхнуло — все тело в жутком ознобе от мучительного ожидания неизвестного. — Можно подумать, что тебе не все равно.
Расправив дрожащими руками заломы на белой многослойной юбке, я отошла от комода и снова замерла напротив зеркала.
Кукла. Настоящая, бездушная, пластмассовая… дрянь.
Пальцы покалывало ручной вышивкой, дорогой чешский стеклярус и бисер нежно переливались от малейшего движения. При наклоне корпусом корсет сплющивал грудь, пошло выделяя полушария и едва не выталкивая из плена острые напряженные соски.
«Шлюха — дочь знаменитого Брагина, вышла замуж за баснословно богатого, но неизвестного общественности олигарха, чтобы спасти утопающий бизнес отца».
Именно так напишут газеты. Именно так растопчут мою душу, замарают…
Не о такой свадьбе я мечтала. Не о таком счастье грезила. Но поздно метаться, когда уже вышел на эшафот.
Глава 2
Есения
— Мам, оставь меня в покое… Очень прошу.
— Моя дочь замуж выходит с лицом бледнее, чем у мертвеца. Не отстану. Да, я волнуюсь. И мне, представь, не все равно!
— Сомневаюсь.
— Я бы никогда не предложила тебе такой брак.
— Хватит.
— Я бы лучше бизнес загубила, — мама решила замучить меня нелепыми оправданиями, — чем тебя подкладывать под незнакомого мужчину.
Я покачала головой. Какое противное вранье.
И колкие слова сами выпорхнули изо рта:
— Ты это и сделала, когда трахнулась с главой холдинга — папиным конкурентом, и наш уютный мирок рухнул. Может, это ты слила ему важные документы? А? — я редко бываю жестока, обычно умалчиваю негодование или обиды, но сегодня мне можно все, даже исполнить маленькую прихоть — побыть стервой.
Мама сдержала удар, даже не вздрогнула, стояла возле меня березкой и спокойно смотрела сквозь отражение.
А я ехидно продолжила, очень уж хотелось расправы:
— Или ты думала, что я по голому заду его не узнаю?
— Молчи… — мама на глазах преобразилась, взгляд потемнел. — Как ты могла такое подумать? Я ничего не сливала! — не сказала, а прошипела.
Она таращилась на меня сквозь зеркало, ее фарфоровое лицо покрылось алыми пятнами, а руки сжались в кулаки и побелели.
— Я так тяжело тебя рожала, молоком кормила до года, как примерная мать, сопли вытирала и ночами не спала, когда ты болела… Неблагодарная.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Ты изменяла мужу у него под носом с его конкурентом и врагом, — парировала я, будто это равноценные вещи. Глупо, согласна, но в тот момент, мой мир дробился на куски, и виновата во всем она! — Ты изменяла человеку, который дал тебе все. Не больно ты растекаешься благодарностью.
— Это другое, — мама помрачнела и осунулась. — Это нас с тобой не касается.
— Для меня не другое! Это! Предательство! Твой муж — мой папа. Любимый и единственный. — Жутко хотелось влепить ей по лицу ладонью, чтобы запомнила, как больно она делает другим, осознала, как неправа… Но чтобы не сорваться, я завела руку за спину.
Месть и злость не поможет нашей семье. Я все равно изменить ничего не могу, мне придется выйти замуж.
— Эн, я не прошу понять, прошу… — мама впервые увела в сторону загнанный взгляд. — Прости, что ты видела это. Я не хотела…
— Я не прощу тебе измену, — мне вдруг тоже захотелось зашипеть, но воспитание отца не дало выйти из себя — я намного сильнее всего этого. Потому я договорила спокойно и ровно: — Никогда не прощу, но и напоминать не буду. И сдавать тебя не стану в надежде, что ты…
Я посмотрела ей в глаза, они сверкали, будто там притаились слезы. Никогда не видела, чтобы мама плакала.
У нас дома слезы бывали только по поводу радости, папа запрещал нытье и уныние.
— Обещаю, доча, — кивнула мама. — Обещаю.
— Хватит обещаний, — я заломила пальцы. Они неприятно покалывали, словно перемерзли. — Просто попытайся.
Мама закусила губу и медленно хлопнула густыми ресницами. И почему я ей не поверила?
Руки от переживаний стали жутко холодными и влажными, дрожали безудержно. Соединив их в замок перед грудью, я тяжело выдохнула.
Вот бы улететь в Париж, спрятаться в любимой кафешке с чашечкой горячего имбирного чая, послушать, как щебечут французские птицы, как смешивается городской шум с постукиванием каблучков прохожих, как лирически смеется молодая и влюбленная девушка в легком платье, что спешит на первое свидание. Вот бы посмотреть ей вслед и умереть от зависти.
Мне придется закрыть сердце на замок, мечты сжечь и пепел развеять над Елисейскими полями.
Почему именно там? Не знаю. Наверное, греки лучше знали, где покоится счастье. Где нет болезней, нет страданий, нет забот. И там, где, как воспевают древние легенды, — вечная весна.
— Уходи к гостям, — через силу обратилась к притихшей маме. — Я сама здесь справлюсь. Аня уже все сделала с макияжем и прической, сейчас вернется с фатой. Уходи. Прошу тебя. У-мо-ля-ю. Мне неприятно стоять с тобой рядом.
Мама болезненно поморщилась, а я не смогла остановиться. Будто поезд, катилась с откоса, прямо в любимый домик, угрожая его разрушить.
— Мне противно, что я согласилась папе помочь вот так — фактически предложив себя. Противно, но другого выхода нет. Мы останемся на улице, если я этого не сделаю. Твои брюлики, операции, дорогие шмотки, путешествия — все на кону. И не смей говорить, что тебе это не нужно!
— Эн, — мама повернулась ко мне, разорвав взгляд через зеркало, и я впервые увидела на ее лице сочувствие. — Я не уйду, потому что понимаю твое смятение. Я была такой же юной и неопытной, когда шла под венец. Мне тоже хотелось встретить принца, верить в любовь, а я вышла за твоего отца, — последнее вымолвила загробно низко и бросила быстрый взгляд в окно. Вороватый такой, с надеждой. Словно солнечные лучи, что с утра неласково обжигали кожу, помогут ей искупить свой грех.
Я, не сдержавшись, прыснула. Можно подумать, ее в жены какой-то монстр взял.
— Не смеши! — ярость и обида сквозили из каждого моего слова и вздоха. Если бы не ее интрижка, может, все сложилось бы иначе. Пусть лучше заткнется, потому что я точно сорвусь. — Жених на пятнадцать лет меня старше! Папа был твоим ровесником. Он был красивым и надежным, впрочем, это и сейчас не изменилось. И ты хочешь сказать, что я иду по твоему пути?