MarInk - Жизнь в зеленом цвете - 5
Но всё это было мелочью по сравнению с тем, что Гарри оказался в полном информационном вакууме; он надеялся на письма от Фреда и Джорджа, у которых была возможность быть в курсе дела, но они слали уклончивые короткие послания. Одно, которое Гарри всегда носил с собой, звучало так:
«Привет, Гарри!
Как ты там? Эти козлы тебя не трогают?
У нас всё нормально. Дамблдор взял с нас Нерушимый Обет не рассказывать тебе ничего существенного, пока мы тут, а ты там, у магглов, поэтому мы не можем ничего написать - дескать, вдруг совы будут перехвачены... Всем остальным он просто запретил. Мама и папа регулярно ругаются с директором о том, чтобы забрать тебя, но тебе, мол, надо пробыть там ещё некоторое время. Если до середины августа они тебя не заберут, мы сами за тобой придём.
Придумываем тут всякие новые штучки для нашего магазина - здесь, где мы сейчас живём, самые условия для этого. Мы ведь не в Норе сейчас, а где, написать не можем… прости, пожалуйста…
С любовью,
Дред&Фордж».
Гарри читал немного про Нерушимый Обет и знал, что близнецы не могли его нарушить; Дамблдор, без сомнения, обладал большими способностями в припирании людей к стенке. Тем не менее, ему было тревожно, нервозно и досадно; из писем он понял, что вся семья Уизли плюс Гермиона находятся где-то вместе и заняты чем-то важным. Он же погибал здесь, драя посуду, гладя бельё, подстригая кусты и давя самоубийственные порывы. Гарри полагал, что если и было на свете что-то, чего он заслуживал, так это были новости о Вольдеморте, который мог творить, что хотел, потому что никто не верил в его возвращение, кроме нескольких человек. Здесь, в мирной ухоженной обстановке Прайвет-драйв, казалась мутной старой сказкой вся история, но стоило Гарри посмотреть в зеркало - на губы в трещинах, синяки под глазами, болезненно бледную и смуглую одновременно кожу, шрамы на лбу и скуле, почти маньячески блестящие глаза с красными прожилками в белке, занявшие чуть ли не половину заострившегося лица - как он сразу понимал, что таких сказок не бывает. А если б были, стоило бы хорошенько проклясть их сочинителя.
Каждую ночь Гарри просыпался до рассвета в холодном поту, шрам на лбу саднил - ему снилось двадцать четвёртое июня этого года. Снился Вольдеморт, круг Пожирателей, мёртвый Барти Крауч, какие-то тёмные коридоры, заканчивавшиеся тупиком, снились изнасилования - и то, что было совершено над ним, и то, что совершил он сам… но самым жутким, самым ненавистным кошмаром был мёртвый Седрик. Пустые тёмно-серые глаза, безжизненно обмякшее тело, удивлённо приоткрытые губы… почему, почему у мёртвых всегда такие удивлённые лица, что хочется упасть на колени и просить у них прощения? Гарри просыпался в слезах, с бешено бьющимся сердцем, с синяками, набитыми, пока он во сне метался по постели, задевая руками стены и спинку кровати, и долго переводил дыхание, а потом садился на подоконник и курил до рассвета, пока ставшая горькой слюна не густела, и привкус табака не поселялся на языке прочно и надолго.
Сигареты спасали его этим летом от перманентного слезоразлития и окончательного раскисания. Едкий дым, проникавший в лёгкие, милосердно затуманивал мозги ровно до такой степени, чтобы притупилась острота воспоминаний. Гарри потихоньку таскал сигареты у Дадли, который закупал их в таком количестве, что пропажа пачки-другой неизменно проходила незамеченной. Гарри не знал, крепкие ли они, да его это и не беспокоило. Вместо зажигалки он пользовался огоньком, вызываемым из ладони, окурки старательно закапывал в саду и курил только на подоконнике, чтобы дым уходил в окно; первая затяжка далась ему на удивление легко - он только кашлянул пару раз, приноравливаясь к новому вкусу и неожиданному тёплу насыщенного дымом воздуха, и курил дальше почти без затруднений. «Вот интересно, а если начать пить и колоться, мне это так же легко дастся?»
Дадли курил в основном ментоловые сигареты - должно быть, ему казалось, что это очень и очень круто. Гарри ничего не оставалось, как курить их же, и он временами ощущал себя большой ходячей жвачкой, настолько его волосы и одежда пропитывались неестественным запахом мяты. Поэтому почти каждая ночь заканчивалась тем, что Гарри мчался в душ и наскоро смывал с себя лишние запахи - не дай Мерлин, учует тётя Петунья или Дадли… «И будет большой и страшный * * * * * * »… Под душем были видны и шрамы на руке, нанесённые Гарри самому себе этой весной (днём они были закрыты растянутыми до предела рукавами футболки), и он задавался вопросом, много ли времени пройдёт, прежде чем его можно будет принять за помолодевшего Аластора Грюма. Нос пока на месте, да и обе ноги тоже… но при таком ритме жизни это не проблема…
Серая тоска повисла над Литтл-Уингингом, вползла Гарри в душу и устроилась там клубком; что-то должно было случиться, чтобы разогнать её, что-то зрело в густом зное, который можно было потрогать руками и аккуратно сложить в угол - пригодится котлеты разогревать... Что-то, похожее на грозу - но куда более осмысленное, чем гроза. Более пугающее, более опасное, более… продуманное.
Солнце всё клонилось к закату, неторопливо и вальяжно, словно красуясь, выделываясь невесть перед кем; в гостиной отыграли своё семичасовые новости. Гарри слушал их краем уха, надеясь хоть там почерпнуть информацию о Вольдеморте - в конце концов, вряд ли тот оставил бы магглов в покое только потому, что всего лишь с месяц как возродился. Какие-нибудь массовые убийства, необъяснимые несчастные случаи с большим количеством жертв… но самым трагичным сообщением был сюжет о попугайчике, научившемся кататься на водных лыжах. Как же надо было измываться над бедной птицей, чтобы выдрессировать её кататься на лыжах…
Внезапно тишину Прайвет-драйв прорезал хлопок, до боли напомнивший Гарри звук аппарации; он вскочил, как ошпаренный, вытягивая вперёд руку с огоньком, готовым в любой момент перерасти в полноценный язык пламени. Из-под стоявшей неподалёку на улице машины рысью выметнулась очумевшая от неожиданности кошка; из гостиной донёсся крик ярости, и дядя Вернон, не долго думая, высунул в окно свои лапищи и сжал ими горло Гарри.
Перед глазами у Гарри замелькали цветные круги - дядя давил, как клещами, мгновенно перекрыв Гарри доступ воздуха в лёгкие.
- Немедленно прекрати свои штучки!! - рычал дядя Вернон, своей яростной одышкой интенсивно раздувая волосы на затылке Гарри. - Убери ЭТО!!!
Под «этим», надо полагать, имелся в виду огонь; Гарри погасил его недюжинным усилием воли, но дядя и не подумал ослабить хватку. Глаза Гарри закатились, колени начали подгибаться… он рвал обеими руками пальцы дяди Вернона со своего горла, но никакого эффекта не добился. Тогда он позволил огню снова вырваться на волю - совсем чуть-чуть, совсем немного… Но этого хватило, чтобы дядя отпрянул с воплем, который не решились бы напечатать ни в одной книге, помимо специализированного справочника ненормативной лексики.
