Алисса Наттинг - Тампа (ЛП)
Раннее утро в средней школе имени Джефферсона — самое соблазнительное время. Семь тридцать утра. Мальчики еще сонные, их тела все еще на разных стадиях утреннего возбуждения. От моего стола я могла бы видеть, как они смущенно пытаются укротить под партой свой сопротивляющийся орган, не желающий опускаться.
Второй плюс — возможность послеурочных занятий. На заднем дворе стоят передвижные классы на колесах с запирающимися дверями, а если включить кондиционеры, то будет совершенно невозможно услышать, что творится внутри. На июльском заседании кафедры никто из учителей не хотел брать «мобильный блок» — это означало необходимость каждое утро идти в здание школы, чтобы воспользоваться ванной, а во время дождя бежать с зонтом, чтобы отпереть дверь. Но я, как прилежная отличница, вытянула руку, вызвавшись в добровольцы. «Я рада помочь коллективу», — заявила я, ослепительно улыбаясь. Лицо заместителя директора Розена покрыл красный румянец: я бесстыдно опустила взгляд прямо на его промежность. Подняв голову, я сжала губы и, встретив его лицо, улыбнулась понимающей улыбкой. «Конечно, мои слова заставили тебя подумать про групповой секс», — успокоительно передавала я ему взглядом, — «Это не твоя вина».
«Очень мило с вашей стороны, Селеста», — кивая и пытаясь сделать запись, он уронил ручку и, пытаясь поднять ее, нервно прокашлялся.
«Как я и говорила…» — раздался сзади голос Джанет Фейнлог. Джанет, учитель мировой истории, преждевременно лысела. И просиживание всего времени дома над своими фолиантами только добавляло контраста между редеющими волосами и просвечивающей белой кожей черепа. Как и большинство физических недостатков, оно не шло в единственном числе. Компрессионные колготки против отеков добавляли ее лодыжкам и икрам характер рифленого картона. — «Аудитории должны распределяться по стажу».
«Согласна», — поддакнула я. — «Я тут новенькая. Это будет вполне справедливо». И я одарила Джанет дежурной улыбкой, на которую она не ответила. Вместо этого она вытащила из сумочки желтый платок и прокашлялась в него, словно я была противным куском слизи, который можно изгнать прочь, если просто высморкаться.
То, что у меня будет мобильный класс, означает, что он перейдет под мой полный контроль. Повесить бы на окна непрозрачные шторы, принести мои любимые духи и разбрызгать их на рабочий стул. Я буду преподавать английский и литературу в восьмых классах, и хотя я еще не знаю, какие парни будут моими любимчиками, я уже гадаю по именам с помощью мини-приемов вуду, по чернильным пятнам на стульях между ногами, даже по влажности моих пальцев. Я пишу их имена на доске в первом ряду, надеясь, что эта магия заставит их сесть именно на те места, куда подскажут им гормоны, хотя глаза их и не увидят ничего подозрительного. Я ласкаю себя, сидя за столом, до тех пор, пока не становится больно, а стул пропитывается влагой. Надеюсь, что феромоны сохранятся в воздухе и расскажут избранным ученикам то, о чем я не могу сказать словами. Сижу на краю стола, скольжу вперед, опускаюсь. Мои половые губы в опасной близости от острого угла. Чувствую, как моя нагота соприкасается с твердым слоем лака. Эти углы… Это небезопасно: если я встану, в любой момент они могут поцарапать мое бедро.
Прямоугольный плоский деревянный стол достаточно велик, чтобы на него лечь, и это выглядит символически: гладкая поверхность, с четырех сторон окруженная острыми углами опасности, как напоминание о тех гранях, за которые не стоит заступать. Каждый раз в эти дни, когда я приходила в свой класс, я ложилась на этот стол, прижималась спиной к прохладному дереву и, смотря на необлицованный потолок, сдвигала и раздвигала ноги, словно делая «снежную бабочку». Когда я садилась, я нарочно делала так, чтобы угол больно задевал мой зад, отчего я испытывала удовлетворение, отчасти компенсирующее мучительное ожидание начала занятий. Каждый раз, когда я выключала вентиляцию перед тем, как уйти, это было подобно отключению генератора моих фантазий. В наступающей тишине изменялась и сама комната — воображаемый аромат подросткового пота исчезал, поглощенный запахом деревянного ламината на стенах. Плавающая в солнечном луче меловая пыль оседала на прежнее место, ее сгустки напоминали окаменевших в янтаре жуков, рассматриваемых на свет. Пока вентиляция работала, они ошалело гонялись друг за другом. Перед выходом я каждый раз подставляла язык в этот медовый свет, ловя частички и надеясь получить удовлетворение от этого занятия, даже если те были слишком малы, чтобы можно было их почувствовать.
* * *К пяти часам утра моего первого дня преподавания в школе от ожидания меня стало лихорадить. Включив воду в душе, я поставила одну ногу на столешницу, проверяя состояние промежности до тех пор, пока зеркало не затуманилось и не прикрыло ее цензурой. Насколько я смогла разглядеть, до того как испарина покрыла зеркало, мои накрашенные ярко-красным ногти оставили пять царапин, которые я сделала себе ночью. Мои гениталии истерзаны и опухли. Раздвигаю их пальцами, они похожи на расщепленное сердце. Наклоняюсь и приподнимаюсь на цыпочки, чтобы получить полное представление. Начинаю ощущать нарастание гнетущей паники из-за того, что створки моих органов осязают лишь друг друга вместо извивающихся, как насекомые, тоненьких мальчишеских пальцев. Встаю под теплую струю воды в надежде почувствовать облегчение. Думаю о мальчиках, от которых меня отделяет лишь пара часов. Фруктовый гель для душа на моей груди насыщает воздух опьяняющим ароматом. Улыбаюсь, представляя, как они почувствуют запах моего яблочного шампуня, которым я вымыла свои белокурые волосы. Хотя на деле он довольно горький — я испробовало это, когда один из локонов упал к моему рту, и я стала сосать его вместе с пеной. Вскоре я почувствовала такое сильное головокружение, что пришлось сесть на пол душевой кабинки. Неуклюже вытащив душ из держателя, я направила струю прямо себе между ног, точно так же, как надевают кислородную маску, выпавшую из потолка в самолете во время разгерметизации — ничего не чувствуя, но питая испуганную надежду на выживание.
Перед выходом проверила прогноз погоды, и сердце упало — обещают высокую влажность. Поежилась, представляя как к концу дня растекается мой макияж и волосы становятся похожими на всклокоченную кипу перьев. Как назло, из комнаты вышел Форд — голый, с полустоячим членом, протопал к окну с видом на восход и протяжно зевнул. «Доброе утро, деточка», — сказал он. — «Чудесное утро», — отозвалась я, захлопывая за собой дверь на выходе.
Не удивительно, что в школьном холле было невыносимо жарко. Мы собрались у директора Дигана, который, не теряя времени, произнес нам вдохновляющее напутствие. Как и во всех своих речах, он ежеминутно опирался на риторический прием повторения «Я прав?» после каждого предложения. «Боже», — обмахиваясь произнес рядом со мной мистер Селлерс, учитель химии. — «Как будто сегодняшние дети недостаточно вооружены. Мне сейчас придется идти в класс с мокрыми подмышками». Джанет продолжала громко хрустеть. Сначала мне показалось, что она горстями глотает сухой завтрак, но вскоре я поняла, что это аспирин.
