Людмила Молчанова - Трудные дети (СИ)

   - Я уже давно не уличная девочка. Отпусти меня, Залмаев. Это даже не смешно. Восемь лет...

   - Вот именно! - через спокойный тон прорвался гневный и вибрирующий рык, от которого ходуном заходила грудная клетка, и эта дрожь передалась и мне, превратившись в квинтэссенцию ужаса. - Вот именно. Восемь лет, в течение которых ты обманывала меня. Ты обманула меня, Саша. Восемь лет ты водила меня за нос. Смеялась надо мной. Успокойся! - резким голосом прикрикнул мужчина, когда я начала извиваться, чтобы оказаться подальше от него. - Ты восемь лет дурачила меня, солнышко, и теперь спрашиваешь, что мне нужно и о чем я хочу поговорить? О многом. Я хочу поговорить о многом.

   - Я не смеялась над тобой. Я просто хотела жить.

   Марат наклонился очень близко к моему лицу, и затылком я вжалась в твердую стену. Было острое желание влиться туда и стать ее частью, чтобы он не смог меня достать.

   - Мне плевать, - выдохнул он на ушко, и от его дыхания зашевелились тонкие волоски, а по голой спине, за которую он до сих пор держался, прошла. - Мне плевать, что ты хотела, милая. Ты обманула меня. Что мне нужно? О, многое. Но не сегодня, солнышко. Ты устала, у тебя...- на этих словах он неприятно усмехнулся, - стресс. К тому же пьяна. У меня много вопросов. Мы их отложим.

   - Я не собираюсь....

   - Тшш, - оставалось хватать ртом воздух. - Не нужно, Саша. Я пока что не собираюсь делать тебе больно.

   - Ты права не имеешь! - зашипела рассерженной кошкой и выдернула одно онемевшее запястье, которое тут же закололо от прилившей крови. - Ты не имеешь права вот так врываться в мою жизнь и ее рушить! Восемь лет прошло! Угомонись сам и оставь в покое меня!

   - Чью жизнь? - спокойно уточнил Залмаев, и я растерянно моргнула, потеряв нить разговора.

   - Что?

   - Я спросил - чью жизнь? В какую из жизней Саши я не имею права врываться? Не расскажешь?

   Он говорил об этом как о шутке. Он высмеивал то, что мне пришлось четырежды меняться, четырежды себя рвать и ломать. Убивать и делать с собой нечто невообразимое. Это даже хуже, чем пластическая операция. Я потеряла себя саму, давно потерявшись в себе и в масках. Не знала собственных желаний, кажется, вообще не имела их, стала каким-то джинном непонятно для кого и для всех. Мне пришлось насиловать саму себя просто для того, чтобы выжить. Александрова, Лилева, Волкова, Герлингер...Кто следующая Саша?

   Это очень неприятно. Я не буду говорить про боль, потому что только телесная боль стоит внимания, но это неприятно. Это как умирать, раз за разом болезненно умирать и снова оживать, будучи совсем неуверенной, получится у тебя или нет.

   А ему смешно. И просто. Он за полчаса вытащил мое уязвимое место на свет и теперь тыкал в него, игрался с ним, более умело, чем раньше, и безусловно больнее.

   - Я тебя ненавижу, - помолчав, выдохнула ему в лицо.

   Залмаев отлип от меня, развернул к себе спиной, быстрым движением застегнул молнию, при этом больно задев кожу и зацепив несколько прядей, и отряхнул мое пальто. Вырвал из ослабевшей руки связку ключей, открыл входную дверь, но стоило дернуться, как он предупредительно сжал мой локоть, запрещая двигаться. Потом без труда открыл вторую, втолкнул ее внутрь и издевательски вежливо отвесил полупоклон.

   - Я тебя тоже, милая. Прошу.

   Он отпускал меня просто так. Сам отпускал, хотя я мысленно приготовилась...ну, не знаю. Кричать, сражаться и бороться. И конечно, трудно было представить, что после таких слов Марат просто развернется и уйдет. Я не понимала мужчину, который говорит, что ненавидит, который зол на меня и испытывает желание свернуть мне шею, а потом вежливо улыбается, открывает мне дверь и просит пойти отдохнуть. С затаенным страхом лупила глаза на Залмаева и не понимала его. А он искренне потешался над моей реакцией.

   - Ну же, - подмигнул и кивков указал на дверь. - Так и будешь стоять здесь? Со мной? Или же пригласишь меня в дом? Чаю попить?

   Ни за что. Сделала рывок, но тут же остановилась, прищурив глаза, и пристально уставилась на мужчину. Искренне ждала подвоха и не понимала, почему он не двигается. Он обманывал меня, просто должен был обмануть, но я не видела, в чем. Наконец, вбежала в дом, хлопнула входной дверью, которую Марат сразу отпустил, и завертела всеми замками.

   - Я не прощаюсь, солнышко, - послышался за дверью густой и многообещающий смех. - До встречи.

   Дождавшись, когда хлопнут створки лифта, я без сил сползла по двери и устало спрятала лицо в ладонях. Уж лучше бы Залмаев сразу меня убил. Но он ясно дал понять, что будет мучить, пока я не сдохну под пытками. И похоже, они начались.

   Глава 64.

- Я люблю жизнь. Это она устроила эту (приятную) встречу.

Александр Вампилов "Из записных книжек"

   Оксана

   Я в последний раз бросила взгляд в зеркало и придирчиво осмотрела себя, привычным жестом поправив сложную прическу и в который раз усмехнувшись своему настоящему цвету волос. Седая. Сколько мне было, когда появился первый седой волос, а за ним почти сразу - еще один и еще, пока вся голова не приобрела старческий серый цвет? Пришлось краситься, хотя я этого жутко не хотела и не любила. Было немного странно просить парикмахера, девушку моего возраста, возможно, чуть старше, спрятать седину.

   - Давайте черный. Темный шоколад, например, - предложил мастер и продемонстрировал нужный оттенок. - Вам пойдет.

   - Нет.

   - Да вы не волнуйтесь, - она поняла мое желание как страх радикальных перемен. - Вам действительно пойдет.

   - Я сказала нет, значит нет.

   С тех пор приходилось регулярно ходить по салонам и закрашивать седые корни. Марат не знал. Я не хотела демонстрировать ему свой недостаток. Поэтому раз в месяц ездила к знакомому мастеру и придавала седым волосам золотисто-русый естественный цвет. Как раньше.

   В моей жизни все изменилось. С того самого момента, как девочка, которую я любила, которую вырастила и воспитала, предала меня и нас всех. Сколько лет, казалось, прошло, Саша давно на том свете, но вот воспоминания все равно не уходят, остаются выжженными в памяти и почему-то очень яркими.

   Многое из того злополучного вечера стерлось. Как вырезали. Но зато я отлично помню каждое слово, произнесенное ее ртом, кривившемся в горделивой усмешке. Каждый взгляд и картину, которую девушка рисовала крупными и щедрыми мазками для моего воображения, не жалея красок. Помню хищное и темное выражение лица, когда она избила меня. За всю жизнь Саша была первым и единственным человеком, поднявшим на меня руку, даже в детстве родители не трогали меня и пальцем. Она намеренно издевалась надо мной тогда, старалась уязвить и сделать больно. И у нее получалось.