Ты мой закат, ты мой рассвет (СИ) - Субботина Айя
В голове еще немного вязко после моего «радужного спасения», но даже в таком состоянии я хорошо понимаю, что материальный вопрос не встанет между нами еще одним камнем преткновения.
Их и так достаточно.
Мне бы как-то разобрать те, что есть. Хорошо бы спину не переломить.
Но по крайней мере сейчас можно притвориться Скарлетт и воткнуть в свою голову ее вездесущую фразочку, ставшую, кажется, обязательной в лексиконе каждой женщины после двадцати: «Я подумаю об этом завтра».
— Ну скажи уже что-нибудь, - подталкивает Антон, пока я потихоньку отхожу от пережитого стресса.
— Я рада, что ты... Что для тебя это не проблема.
— И никогда не будет проблемой, если ты не начнешь тыкать мне в лицо своим крепким финансовым тылом.
— Я вообще фрилансер, - улыбаюсь в ответ. - Мой финансовый тыл в любой момент может остаться без штанов. Сяду тебе на шею и буду вязать носки.
— Тогда придется сделать с тобой то же самое, что в древние времена делали с немощными стариками: вывезти в лес. Зачем мне, в самом деле, жена, которая не меняет машины три раза в месяц.
Все же пережитый стресс дает о себе знать, потому что нужно больше времени, чтобы переварить услышанное и понять, что сегодня мой майор настроен на злые шутки.
— Тогда придется сделать с тобой то же самое, что в древние времена делали с немощными стариками: вывезти в лес. Зачем мне, в самом деле, жена, которая не меняет машины три раза в месяц.
Все же пережитый стресс дает о себе знать, потому что нужно больше времени, чтобы переварить услышанное и понять, что сегодня мой майор настроен на злые шутки.
Но уже сейчас можно, наконец, выдохнуть.
Где-то внутри меня - кровоточащая рваная рана размером с котлован от тунгусского метеорита. Я сделала это сама: добровольно, намеренно, осознанно. Винить мне некого.
Потому что выбор - уйти гордой и независимой и сойти с ума от одиночества, или остаться и... хотя бы просто попытаться жить, как все, оказался абсолютно очевидным.
Тогда, в больнице, я сказала, что, если нужно - могу любить за двоих. Я не врала и не лукавила.
Я знаю, что болезненно сильно к нему привязана, болезненно сильно привязана к
«нам».
И знаю, что слишком сложная и тяжелая, чтобы кто-то по доброй воле, в здравом уме и крепкой памяти мог меня полюбить. Иногда нужно уметь открывать глаза, даже если они зашиты шелковыми нитками и веки рвутся в кожаные лоскутки.
Антон никогда не говорил, что любит меня.
Никогда не давал повода думать, что это может произойти.
Упрекать его мне не в чем.
Но пока есть хотя бы крохотный шанс стать путь просто... уютной домашней женщиной для моего уставшего майора - я буду держаться за него изо всех сил.
Как буддистские обезьянки: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.
— Очкарик... Прости. Что не забрал тебя и за... утро. Я хуево поступил.
Я так резко вскидываю голову, что немеет затылок и зрение на пару секунд теряет резкость.
— Я не хотел сделать тебе больно. Ничего бы не было. Просто я, честно, малыш, заебался быть мужем без жены.
— Ты не виноват, - тороплюсь вставить я. - Я не должна была... бросать... одного... тебя.
Слова становятся поперек горла. Хоть умри - а толком ни вдохнуть, ни выдохнуть.
— И я не виноват, и ты не виновата - блядь, да хватит уже! - Он злится. Очень. Уши закладывает. - Нет у меня никого для «там»! Мне тебя хватает мозг выносить с песнями и плясками.
Я запечатываю рот двумя ладонями.
И на меня снова нападает глупая икота.
Антон хмуро зыркает на телефон и молча уходит.
Но возвращается через минуту, уже в куртке и ботинках.
— И не вздумай спать на диване, поняла?
— Даже днем? - еле-еле, почти шепотом. - Я люблю наш диван. Вот прямо сейчас пойду и задрыхну. Останешься без ужина.
— Днем - можно. Спящая, блин, красавица. Все, уехал.
Я все-таки не могу удержаться, чтобы не окрикнуть его в спину. И на немой вопрос в любимых карих глаза, стараясь подавить тяжелый приступ икоты, говорю:
— Хорошего дня, муж.
Он все еще злится, но все равно не может спрятать улыбку.
— Хороших снов, жена.
После его ухода в доме становится очень тихо.
Первые минуты я переминаюсь с ноги на ногу, как будто впервые в этих стенах. Страшно сделать любое лишнее движение, чтобы не испортить что-то хрупкое, прямо здесь, что еще висит в воздухе и приятно щекочет где-то внутри нежным теплом.
Всегда есть масса решений: правильных, не правильных, вписывающихся в чью-то жизненную парадигму или подходящих только тебе, шокирующих остальных нелогичностью или глупостью.
Мои решения наверняка не самые правильные. Достойные женщины поднимают голову, собирают вещи - хотя, забирать мне нечего, я пришла с прошлым, половина которого превратилась в битое стекло где-то на дорожке к дому - и уходят, сохраняя достоинство, независимость и, наверное, собственное сердце.
Я так не могу и не хочу.
Я хочу так. как хочу; нас. рядом, хотя бы просто... как чуть больше, чем друзей в обертке брака. Это не так уж много. Только выдумщицы хватаются за иллюзии, ну и что?
Я смогу любить за двоих.
По крайней мере, какое-то время. Надеюсь, достаточное, что бы мы смогли потихоньку пойти навстречу друг другу. Снова.
Во второй половине дня, когда у меня готов длинный список всего, что нужно купить к Новому году и пара идей, как можно украсить дом, которые нужно обсудить с Антоном, я слышу злой лай собак за окном. Когда возвращается мой майор, овчарки обычно почти ласково тявкают и немного скулят, совсем не как сейчас, явно на чужака.
Пока иду к двери, улыбка до ушей: я была тут всего ничего, но за три недели успела выучить даже особенности собачьего лая.
В окне замечаю незнакомую машину, но человек, который из нее выходит, мне очень хорошо знаком.
Это мама Антона. Наверное, ее подвез знакомый, потому что прежде чем отойти, она что-то говорит в водительское окно, улыбается, кивает в сторону дома и потом провожает машину взглядом. Кажется, хоть рассмотреть это с моим зрением почти нереально, за рулем женщина.
У мамы Антона в руках ничего, только сумка через плечо. Но я все равно накидываю плед на плечи и, открыв дверь, выхожу на крыльцо. Я бы так встретила и свою маму. И любого, кого была бы рада видеть в любое время суток. А тем более маму мужчины, которого люблю, и которая была добра ко мне, как мало кто из людей, знакомых со мной намного дольше.
— Йени? - Она останавливается у подножия короткой лестницы к крыльцу. Выглядит не то, чтобы удивленной... Скорее, озадаченной.
— Здравствуйте, Вера Николаевна, - стараюсь перекрыть неловкость и тревогу искренней доброжелательной улыбкой.
Возможно, я до сих пор не отошла от утреннего происшествия.
Даже скорее всего
Но мне кажется, что она совсем не рада увидеть меня здесь
Глава восемнадцатая: Йен
Мы заходим в дом: я нарочно отхожу немного в сторону, уступая дорогу.
Чувствую себя совершенно не в своей тарелке, когда она говорит, что встречать ее было не обязательно, потому что ключи у нее есть, раздевается и смотрится в зеркало, чтобы поправить прическу.
— Ты ночью приехала? - спрашивает она тоже как будто с улыбкой, поворачиваясь ко мне только в пол оборота, как будто не хочет говорить глаза в глаза, но и спиной вроде как неудобно. - Я была вчера, тебя не видела. И Антон не говорил, что вы... -Откашливается. - Что ты приедешь.
— Утром, - немного заторможено отвечаю я. - Он не знал. Мы... Не успели согласовать время.
Вера Николаевна все-таки поворачивается. Берет паузу, чтобы осмотреть меня с ног до головы, обращает внимание на руку, хмурится.
— Что случилось? - показывает кивком на перебинтованную ладонь.
— Ерунда, - вру в ответ. Не хочу говорить причину, потому что это как тянуть леску с крючками: только начни - и потянется остальное, что лучше уже не поднимать со дна. - Неудачно резала яблоко с руки.
