ЛюБоль 2 (СИ) - Соболева Ульяна ramzena
– Без рук! Языком работай, детка, глоткой, глотай поглубже. Руки за спину. Ты же знаешь правила.
Никому из них я не разрешал к себе прикасаться. Стоило только ощутить чьи-то ладони на своем теле или у себя между ног, как накатывала волна паники, от которой я становился невменяемым и мог свернуть своей любовнице шею.
Перед глазами сразу появлялись похотливые рожи тварей, которые насиловали меня каждый день всем, что попадалось им под руку, когда их члены уже не стояли, а пальцы и так побывали во мне и драли плоть на куски. Я тогда не кричал, а только хрипел или выл, кусая губы. В то время я потерял свой голос, который так любил слушать мой отец по вечерам, когда пел для него цыганские баллады.
Бесконечная пытка растянулась на долгие месяцы. Меня передавали от одного клиента к другому, как кусок мяса. Я жил от насилия до насилия с перерывами на похлебку и сон. Продавали за деньги и за кусок хлеба, били и пороли, превращая в покорное животное, но так и не превратили. Не знаю, сколько их во мне перебывало. Я их не считал. Каждый раз, когда за мной приходили и вытаскивали за волосы из каморки, я закрывал глаза и погружался в транс, стараясь отключить все эмоции и выжить. А выжить можно, если не сопротивляться и позволять им делать все, что они хотят. Это всего лишь тело. Мою душу они не смогут тронуть до тех пор, пока я не сломаюсь, а я не доставлю им такого удовольствия. Они даже представления не имели, о чем я думаю, пока они вбивают в меня свои члены и сопят мне в затылок, или выкручивают мне соски, толкаясь в рот своими вонючими отростками. Если бы прочли мои мысли, то содрогнулись бы от суеверного ужаса, потому что я превращался в монстра. С каждым днем я всё больше и больше переставал быть сыном цыганского барона. Мальчиком подростком. Я становился зверем, который рано или поздно будет грызть своих обидчиков на ошмётки. Только ради этого дня я хотел выжить. Только это давало мне силы не сойти с ума.
Я перестал чувствовать вообще, научился отключать сознание и включать только, когда обливался водой и лихорадочно стирал с себя их прикосновения, исторгая содержимое почти пустого желудка на холодный пол своей клетки. Я просто ждал, когда достаточно окрепну и смогу начать убивать каждого из них. Как истинный сын своего гонимого народа, я умел это делать превосходно. Меня растили бесстрашным. И даже несмотря на то, что мое тело пользовали самыми извращенными способами, как последнюю грязную шлюху, я всё равно оставался бесстрашным и злым воином. Отец всегда говорил: «Ты остаешься мужчиной, цыганом, пока не сломлен твой дух. Будь сильным, мой маленький Данила. Ты сын барона Алмазова. Никогда не забывай об этом».
Меня продали Филиппу, жирному лысому сутенеру, который владел дешевым борделем, почти сразу когда привезли в город. Тогда я понятия не имел, куда попал и что это значит, пока не увидела своими глазами, как одну из девчонок всю в крови выволокли зимой во двор, вылили на нее ушат ледяной воды и оставили замерзать на улице. Её наказали за сопротивление клиентам. Нас держали как животных в больших клетках по два-три человека в каждой, парней и девушек разных рас, и продавали каждому, кто приходит как дешевый обед.
Нас никто не жалел, мы слишком мало стоили, чтобы нас жалеть, а тем более, сытно кормить. Мы питались картофельной кожурой, сухим хлебом, гнилым мясом и другими помоями. Купить такую шлюху, как мы можно было на каждом углу за копейки. Нас мог получить любой, кто хотел и имел в кармане пару золкупюр. За каждую провинность – порка, за воровство – порка, за неповиновение – порка. На моем теле иногда живого места не оставалось, что с ним только не делали: и прижигали, и хлестали плеткой, и резали.
Наверное, они думали, что таким образом они втаптывают своих врагов в грязь, но они не понимали одного – чем сильнее пятнали мое тело, тем чище была моя душа…До поры до времени. До того самого момента, пока я не вырвался на волю и не стал для них Дьяволом во плоти. Человек превращается в монстра только тогда, когда сами люди выжгли в нем все человеческое. Чудовищами не становятся просто так. Их порождают иные чудовища.
Я плохо помню сколько времени провел в этом аду, но я прекрасно помню свой последний день там… После того, как меня швырнули на сено окровавленного, голого, испачканного вонючим семенем и дешевой водкой, которой эти свиньи поливали тела шлюх, чтобы поджигать их кожу, пока вбиваются в их истерзанные тела. Это была самая жуткая ночь в моей жизни. Филипп продал несколько девушек и меня в том числе троим мажорам. Троим нелюдям, которые измывались над нами самыми омерзительными способами. Я слышала, как они выкупили нас у сутенера за довольно высокую цену и предупредили, что мы можем не вернуться обратно. Тот потребовал доплатить, и они доплатили. Мой мозг отказывается сейчас вспоминать, что именно они с нами делали. Но люди не способны на такую извращенную жестокость, как, впрочем, и звери.
Когда они наконец-то оставили меня в покое и вышвырнули умирать…дикая боль от насилия над моим телом ослепила меня… Тогда я беззвучно молился и звал мать. Я просил её забрать меня к себе и позволить умереть, я взывал к отцу и к брату, чтобы они покарали моих палачей. Для меня всё слилось в один сплошной кошмар и нескончаемую муку…А потом я все же набрался сил и сбежал. Решился наконец. Потому что перестал бояться смерти.
Меня искали несколько дней, но так и не нашли, потому что к тому времени я ушла довольно далеко и пряталась в деревне, где меня укрывала деревенская женщина, которая не так давно похоронила свою дочь, изнасилованную этими же ублюдками. Она привела ко мне местную знахарку-цыганку, которая залечила мои раны, выходила и поставила на ноги. Именно она сказала мне, что я изменился и внутри меня теперь живет адский монстр, а потом целовала мои ноги и молила пощадить её, когда приду сюда снова, чтобы убивать. В тот момент я даже не подозревал, что это действительно случится.
Я вернулся в город уже на следующей неделе…вернулся за Филиппом. Им я наслаждался несколько дней, жег и резал его на живую, утащив его на заброшку. Специально растягивая момент его смерти, которая была ужасной. Больше ни над кем в своей жизни я так не издевался, как над ним… Наверное, именно тогда я испытал дичайшее наслаждение от насилия первый раз в своей жизни. Я драл ублюдка на части в полном смысле этого слова. Я заставил его сожрать собственный член и яйца, а потом прижег рану и продолжил измываться. Он сдох после того, как накалённая на огне железная палка просунутая ему в анус, выжгла ему все внутренности, а когда подыхал, то слышал мой голос, и я спрашивал, нравится ли ему, как я трахаю его прямо в кишки.
Я не задавал себе ни одного вопроса. Меня не беспокоило, как я стал таким зверем. Плевать. Если именно это помогло мне выжить, значит, на то воля Бога, который услышал мои молитвы и послал мне избавление от мук таким способом. А ещё у меня появилась надежда, что я могу что-то изменить и противостоять проклятым захватчикам. Через месяц я освободил цыган из местного полицейского участка и увел в лес…а через год нас было уже больше сотни оборванцев, нищебродов, шпаны и просто тех кто ненавидел этих богатых прожигателей жизни.
Там я встретил Буна, цыгана, друга моего отца, который знал меня с детства и был предан нашей семье долгие годы. Он узнал меня и обнимал, сжимал мне руки, стонал и плакал.
Тогда я впервые рыдал за все время своего пленения, рыдал у него на груди, а он молча гладил меня по голове и приговаривал, что всё будет хорошо и мы обязательно отомстим: и за мать, и за отца, и за Ману. Именно Бун мне тогда рассказал, что брата убили сразу после того, как люди Олега Лебединского уволокли нас с матерью, чтобы продолжить измываться на заднем дворе. Он хотел умолчать подробности, но я потребовал, чтобы не щадил. Я хотел «видеть», как это произошло. Знать, как именно отплачу проклятому Лебединскому, когда доберусь до него. Теперь я представлял его с улыбкой от уха до уха. Его смерть будет ещё ужасней, чем гибель Филиппа. Когда я буду резать его плоть на ленточки, он будет мне улыбаться и рыдать от боли.
