Порочные чувства
Впервые за долгое время мне спокойно. И не потому, что Марат обещал помочь. Может, просто успокоить меня решил, пожалел, потому и дал обещание.
Мне спокойно потому, что я рассказала, поделилась тем, что наболело. Далеко не всем, но не думаю, что Марату интересно было бы слушать, что за люди — мои родители. Мама только лошадей любила, отец — только маму. Характеры у обоих тяжелые, попросту невыносимые, и я либо в школе пропадала, либо на улице, пока с ними жила. А дома запиралась в своей комнате, чтобы скрыться от постоянных замечаний, что я не так сижу, не так выгляжу, и вообще вся не такая, как надо.
Затем Миша появился. Сын польских эмигрантов. Почти свой. Казалось, что любовь, и я с радостью сбежала к нему. Хотелось-то вообще уехать домой, но отец все твердил, что нам с нашими паспортами даже в Мексику нежелательно ехать.
Как только я поняла, что отца не найду, а Миша отказался мне помогать с поисками, я рискнула. Купила билет на самолет, и практически уверена была, что на границе меня задержат. Но этого не случилось. Прилетела, а где бабушкин дом — забыла. Адрес школы своей помнила, а где жила с раннего детства — это из памяти вышибло начисто.
До школы тогда доехала, и пошла от нее пешком. Ноги сами вспомнили дорогу, я с семи до одиннадцати лет по ней ходила. Пришла. Звонила, стучала в дверь, пока раздраженный сосед не вышел, и не рассказал про больницу.
Это был какой-то кошмар.
А сейчас мне великолепно. Выговорилась. И Марат… он выслушал. И это — камень с души.
Чувствую, как он напряжен. Челюсть сжата плотно, линии лица заострились — неужели его так тронуло то, что со мной произошло?!
— Завтра я пришлю своего человека. Ответишь на все вопросы про своего отца, вспомнишь все события, начиная с переезда. Что он тебе говорил, что ты слышала — все это. И назовешь данные того, кто тебе помог здесь документы сделать — паспорт, и на квартиру. Поняла?
— Я все расскажу, — закивала я. — Это поможет? Я… я мало знаю, на самом деле.
— Остальные не знают вообще ничего. Ты ведь хочешь, чтобы твой отец нашелся? — Марат впился в меня своими темными глазами, и дождался моего кивка. — Тогда забудь про то, что ты мало знаешь, или что какая-то информация неважна. Расскажешь все, даже любимые блюда вспомнишь, которые твой отец предпочитал есть. Каждую мелочь.
— Хорошо, хорошо, — уткнулась ему в шею. — Спасибо тебе! Меня, знаешь, никто слушать не желал. В Рио вообще пригрозили, что я под суд попаду, если мои слова про документы подтвердятся. Я и на это готова была бы пойти, но от меня отмахнулись. А папа… у него сложный характер, очень деспотичный, но он хороший человек, и не заслужил всего этого. Если ты поможешь его отыскать, я навечно твоей должницей буду, и…
— Хватит об этом, — перебил Марат.
Голос у него жесткий, рычащий. Он напряжен, и я тоже напряглась. Сжалась. Испугалась.
Странно, я не такая рохля ведь. На место могу поставить, осадить, а перед Маратом теряюсь, будто и правда «девочка».
— Добавку налить?
— Налей, — ответил Марат, но руки с моей талии не убрал. Наоборот, крепче сжал их.
— Тогда, может, отпустишь?
Марат отпустил не сразу. Повел ладонью от талии к попе, сжал мои ягодицы крепко, и я спрыгнула с его колен, ахнув. А он хрипло рассмеялся. Нервно, немного зло.
Наверное, на работе постоянные проблемы, вот и состояние у Марата такое. Папа еще хуже был — срывался на нас с мамой, Марат хоть не орет. А то, что злится… да и пусть злится, хотя от этого немного страшно.
— Я тебе рассказала про свое имя, а тебя почему Маратом назвали? — поставила перед ним тарелку, забрала мясо, и отправила его в микроволновку. — Марат Соколовский… это немного странно звучит. Имя не самое славянское.
— Дед воевал, командира взвода Маратом звали. Тот его из-под обстрела вытащил. Меня в честь дедова командира и назвали. И для всех моих братьев отец не просто красивые имена выбрал, а по дедовым рассказам — с кем служил, с кем воевал, с кем дружил. В честь них и назвали.
— У тебя много братьев?
— Пять. Старший — Егор, затем я, а остальные младшие: Игорь, Максим, Олег и Руслан.
Я завистливо вздохнула. Я-то одна у родителей. Может, в детстве это и хорошо — единственной и неповторимой быть, но, когда все уходят, даже обняться не с кем. А был бы у меня брат, или сестра, может, я бы легче все, что произошло, перенесла.
— Ты, я так понимаю, одна у родителей?
— Одна, — кивнула мрачно, и отставила тарелку с нетронутым, остывшим борщом.
Не хочу есть.
Мы сидели в молчании. Марат ел, я думала. С этим человеком мы из разных миров, я абсолютно Марата не понимаю. И не думаю, что хочу понимать. Мы даже пересечься не должны были.
Разные мы с ним. Во всем. Тот же секс — он его любит, а я… я бы хотела быть нелюбимой женой в гареме шейха. Чтобы меня кормили, одевали, и чтобы меня не трогали.
— Идем, — Марат отставил тарелку, и первым вышел из кухни.
Мою комнату он нашел безошибочно. Хотя есть и маленькая спаленка бабушки, но Марат, почему-то, прошел ее, и направился ко мне, будто бывал здесь неоднократно.
Включил свет, огляделся, и усмехнулся.
— Что смешного? Небогато, но нормально здесь. Уютно.
— Не спорю, не злись. Просто ожидал увидеть… хм, ворох шмотья, пакетов с сумками, с бельем, — бросил Марат.
— Почему?
— Потому что ты взяла деньги. Но квартиру менять не собираешься. Тряпок не купила. Деньги нужны только для того, чтобы отца искать?
Я смутилась. Кивнула.
А что, если Марат найдет моего папу? Тогда мой поступок будет вдвойне некрасивым — забеременеть обманом, и уйти от него. Такая жуткая неблагодарность, но… но я так и поступлю.
— Купи платья, украшения, туфли. Не дешевку. Иногда будешь сопровождать меня. И деньги продолжишь получать.
— Ладно.
Взгляд Марата потемнел. Я вздрогнула, живот прострелило от неприкрытой мужской похоти.
Он снова меня хочет.
