Золотая клетка. Сад (СИ) - "Yueda"
— Разумеется, Ярик, — отвечаю я, отмечая, как вздрагивают ресницы у Надежды. — Вся квартира в твоём распоряжении, вы можете разговаривать где угодно, в том числе и в твоей комнате.
Ярик шумно выдыхает, сверля меня глазами, потом берёт Надежду под руку, хватает со стола плюшку и неожиданно показывает мне язык. После этого быстро-быстро уходит.
Кхм… Как это вообще понимать, маленький?
Ты со мной играешь? Заигрываешь? Что это за ребячество?
Подхожу к журнальному столику, и улыбка опять ползёт по губам.
На блюде лежат две обкусанных плюшки. Две. Больше нет.
— Вот ведь паразит мелкий, — шепчу я, и замечаю любопытный взгляд.
Ну конечно! Кому же ещё Ярик мог песни тут распевать.
— Здравствуйте, Любовь Францевна, — поворачиваюсь я к ней, стирая улыбку, впрочем, не до конца. — А я с вами поговорить хотел.
— Здравствуйте, Дамир Романович, — расцветает добродушной улыбкой экономка, а глаза острыми бусинками сверкают. — Вы про плюшки спросить хотели? Так их я сейчас быстренько в печь поставлю — мигом готово будет. Ярослав-то всю первую партию съел. Уж больно аппетит у него хороший.
— Это я заметил, — хмыкаю я. — Но поговорить хотел не про плюшки — хотя ставьте в печь, ставьте, не откажусь, — а про вот это.
Я широким жестом указываю на распрекрасную ёлку, на декоративные носки, свисающие с камина, на ёлочные композиции и фигурки серебряных оленей.
— Что вы сделали с квартирой?
— Так вы же сами просили меня квартиру украсить, Дамир Романович, — подбоченивается Любовь Францевна.
— Я просил? — прищуриваюсь я. — Насколько помню, это была лично ваша инициатива, а я просто дал добро.
— Ну вот дали же.
— Дал. Потому что доверял. Но я и представить не мог, что вы устроите из квартиры рождественскую сказку. В прежние годы всё выглядело куда более приемлемо.
Любовь Францевна демонстративно поджимает губы.
— А вот Яру понравилось, — замечает она. — Очень, очень.
И уплывает на кухню.
Хмыкаю и опускаюсь на диван. Смотрю на две покусанные плюшки.
Усмехаюсь.
Уже успел её очаровать. Впрочем, чему тут удивляться?
Похоже, с появлением здесь этого обормота, мой дом постепенно превращается в дурдом. И самое удивительное, что я совершенно не хочу этому препятствовать.
* *
…О-о-о-о, на мою девушку упал космодесантник!
Тяну я, буквально выплёскиваю в лицо Дамиру и обрываю песню. Чувствую, что не допою последний куплет, сбился с настроя. Этот вот припёрся и меня сбил. Одним своим видом. Хочется чем-нибудь двинуть. По вот этой вот харе, которая, не мигая, на меня смотрит. Аж зубы сводит, как хочется. Ну хоть что-нибудь. Ну хоть как-нибудь.
Опускаю глаза и вижу на блюде плюшки. Три штуки. Я не успел съесть всё. И уже не успею! Ну ёпт!..
Быстро хватаю одну плюшку. Кусаю. Жую. Смотрю на Дамира. А он в ответ лыбится.
Что там баба Люба говорила, что он не улыбается? Да он постоянно лыбится!
Бля. Есть не хочется абсолютно, но я ж не могу отступить, так что давлюсь, но жую!
Не съем, так понадкусываю!
Проглотив через силу, хватаю вторую плюшку и отгрызаю кусман у неё.
Блядь. Всё. Это мой предел. Не могу больше есть!
— Смотри не лопни, — усмехается Дамир.
— Отъебись, — мычу я, упорно жуя.
Второй готов!
— К тебе гости, — говорит Дамир и…
Тётя Надя! Она входит в гостиную, и в комнате будто бы сразу теплее становится.
Как? Откуда?
Об этом я уже думаю, обнимая её. Как же давно я её не видел. Наверное, вечность назад. У неё тревога в глазах. И морщинки на переносице. Она вцепляется в меня своими тонкими пальцами мёртвой хваткой и шепчет:
— Ярик, боже! Как ты?
— Живой, здоровый.
А что я ещё могу сказать? Я живой и здоровый. Засосы и царапины не в счёт. Это следы проявления Дамировой заботы, бля.
А он стоит. Пиджачочек свой распахнул, руки на груди скрестил и смотрит так… так... Бля. Слово не подберу. Сверлит. Во! Точно — сверлит. Тётю Надю сверлит. Уводить её нужно, а то точно дырок в ней понаделает.
— Можно мы поговорим в м… той комнате?
Тьфу блядь! Чуть «моей» ту комнату не назвал. Совсем ебобо.
— Разумеется, Ярик, — отвечает Дамир, и его голос аж переливается красками эдакого благодушия. — Вся квартира в твоём распоряжении, вы можете разговаривать где угодно, в том числе и в твоей комнате.
Ах ты ж сучара подлючая! В добренького решил поиграть перед тётей Надей. В принца благородного. И про «мою комнату» не забыл ввернуть. Ну вот не подлюк ли?
Подавись ты уже чем-нибудь. Да хоть плюшками своими! Хотя… Хуй тебе, а не плюшки!
Демонстративно беру тётю Надю под руку и, проходя мимо столика, сцапываю последнюю плюшку. А потом, сам не понимаю зачем, показываю Дамиру язык.
Вот нахуя? Детский сад, блядь. Но уже поздно. Показал. Дебила кусок.
Очень быстро ретируюсь из гостиной и тащу за собой тётю. Буквально через пару секунд я уже закрываю за нами дверь моей комнаты.
Моей?
А и хуй с ним! Пусть будет «моей».
Тётя Надя тут же берёт меня за руки, смотрит на запястья. Следы уже подживать начали, всё-таки мазь хорошую мне дали.
— Что он?.. — начинает она.
— Наручники, — кидаю я, подводя тётю к кровати и усаживаясь с ней рядом. — Он малость озверел, когда я убежать пытался.
Тётя сжимает мои ладони и закрывает глаза, шепчет что-то беззвучно.
— Прости… — наконец, слышу я. — Прости меня, Ярик. Я во всём виновата… Не уберегла…
— Да ты-то в чём виновата, тётя Надя? — возмущаюсь я.
Ну вот чего она-то на себя наговаривает?
Тётя Надя открывает глаза и смотрит на меня так, будто бы расплачется сейчас.
— Не уберегла… — повторяет она. — Я ведь даже предположить не могла, что твой Дамир — это Артур. А все наши попытки вытащить тебя — это…
Тётя выдыхает, а я горько усмехаюсь.
Мда… Все наши попытки — это смехотворная возня. Даже вспоминать всё это не хочется.
— Ярик, скажи честно: что он с тобой делает сейчас?
Взгляд тёти снова опускается на мои запястья, и я тоже задумчиво рассматриваю шрамы.
Что делает? Да ничего он со мной, если так посмотреть, не делает. После той ночи Дамир ко мне и не прикасался толком. Один поцелуй был — и всё. А так: разговоры разговаривать пытается. Чего раньше вообще не делал. Даже вон «всё нажитое непосильным трудом» вернул.
Об этом я и рассказываю тёте. Я всегда ей всё рассказывал. У нас разница в десять лет и всё детство, сколько себя помню, она возилась со мной. Я доверял ей полностью всё и всегда. А когда она пять лет назад, в мои четырнадцать, решила уехать в Москву за каким-то мудаком, для меня это стало настоящим ударом. Я ревел, не хотел её отпускать, мы много говорили, и в конце концов я смирился. Потом она несколько лет не приезжала, но мы часто созванивались, болтали, а когда она спустя три года впервые приехала к нам, я без утайки, как и раньше, рассказал тёте о своих любовных приключениях. Я раскрылся ей, зная, что она поймёт. И она поняла. И посочувствовала. Именно она посоветовала завязывать с моим третьим, чтобы не истрепать себя в конец.
Вот и сейчас я рассказываю всё, а она смотрит внимательно и слушает. Не перебивает.
— Вот, — заканчиваю я и смотрю на тётю Надю. — Что мне делать?
Сижу, жду, что она скажет, потому что сам я совершенно не представляю, что же мне делать. Я завис в вакууме и тупо не могу двинуться с места никуда.
— Ты спрашиваешь меня, что тебе делать, — усмехается она. — Хотелось бы мне это знать. Хотелось бы мне быть уверенной в своей правоте и со стопроцентной гарантией выдать тебе правильный ответ. Хотелось бы… но я точно так же вишу уже два года. У нас с тобой удивительно похожие ситуации.
Она вздыхает и отводит взгляд от меня. Смотрит в окно. Молчит.
Я не тороплю. Тоже смотрю в окно. Там уже начинает темнеть, и золотые огоньки далёких окон перемигиваются между собой. Ветер качает ветви деревьев, те дрожат и сбрасывают снежное серебро, которым украсились прошлой ночью. Там холодно. А здесь тепло и даже почти уютно. Оранжевая комната с птицами, нити гирлянд, горящие хрустальным светом, тёмная зелень пушистых веток и свежий еловый запах, а рядом — тётя Надя. Это похоже на маленький островок сказки посреди ледяного враждебного моря. На какую-то придуманную картинку из детства. Именно придуманную, потому что такого у меня никогда не было. Слишком идеально, причёсано, сказочно-волшебно выглядит. На это можно любоваться, а трогать боязно. А уж себя вписывать в эту картинку и вовсе странно.
