Золотая клетка. Сад (СИ) - "Yueda"
Мда… Как-то странно сочувствовать Дамиру, но хочется реально посочувствовать.
— В общем, после этого Дамир полностью закрылся, — продолжает баба Люба. — Он и раньше-то не шибко открытым ребёнком был, а уж после смерти матери так и вовсе сейфом стал. Холодным, немногословным, жёстким и серьёзным. С Романом Андреевичем отношения обострились до невозможного. Два года эта холодная война длилась, а потом, в шестнадцать лет, Дамир съехал с отцовской квартиры. Но перед этим ко мне подошёл. Он ко мне почему-то всегда хорошо относился. Может, потому что я его любимые плюшки готовила, — усмехается баба Люба.
Херасе! Так Крокодил тоже плюшки любит?
Всё сожру, ничего не оставлю.
— Плюшки у вас реально мировые, — подтверждаю я, загребая ещё одну.
А бабушка улыбается:
— Вот и он тоже говорил: мировые. А в тот раз, перед своим уходом, подошёл ко мне и серьёзно так говорит: если, мол, с вами, Любовь Францевна, что-нибудь случится или какая-нибудь помощь понадобится, то звоните, обращайтесь, всегда помогу. Я, конечно, поблагодарила, телефон записала, а про себя поулыбалась. Всё же такие заверения от шестнадцатилетнего юноши мне — пятидесятилетней женщине — слушать было забавно. Хоть и понимала, что Дамир это от чистого сердца предлагает, но несерьёзно я к этому отнеслась. И зря. Может быть, если бы три года спустя я вовремя вспомнила тот разговор и его обещания, то сейчас мой муж был бы жив.
Баба Люба вздыхает и делает пару глотков кофе.
Бля. Что-то тема какая-то нездоровая пошла.
— Простите, — кашляю я. — Вам, наверное, неприятно вспоминать…
— Да что ты! — машет она рукой и улыбается. — Давно уж дело было. Да и кому я ещё всё это расскажу? Кто меня слушать будет?
Тут баба Люба хмурит брови, оглядывая стол.
— Только ты слушай, да есть не забывай. Вот рулетики мясные попробуй. Или может, кашу сварить? Я не знаю, к чему ты привык.
— Всё отлично! Ничего больше не нужно делать, — заверяю я.
— Ты смотри, а то я много чего умею. Хочешь — русская кухня, хочешь — немецкая, а хочешь — японская. Я много в своей жизни у плиты экспериментировала. Муж мой очень это любил. Серёжа… Светлая ему память, — голос бабы Любы становится тихим и каким-то прозрачно журчащим. — Хорошим он человеком был. Весёлым, надёжным, работящим. Только вот доверчивым и на авантюры падким. Всё хотел, чтобы мы жили хорошо. Но авантюры ему плохо давались. Есть люди, которые сквозь лёд и пламя пройдут, на тот свет сгоняют и вернутся, из любой безвыходной ситуации выкрутятся, проскользнут. Серёжа таким никогда не был. Он прямой и честный. Как пешка на шахматной доске. Шагнул на доску — так иди. Ни вправо, ни влево не умеешь, только прямо. Пока не срубят. Или пока до конца не дойдёшь и королевой не станешь. Но до конца редко кто доходит. Вот Серёжа и не дошёл.
Баба Люба вздыхает и несколько секунд молчит.
— Начало нулевых было, смутное время, делёжка недоделённого, махинации, авантюры. Вот мой Серёжа и влез в одну такую, связался с бандитами. Подробностей я не знаю, не рассказывал он мне их, берёг старушку. Он думал, что всё можно изменить, можно повернуть назад. Но ведь это такое дело — ступил на доску, и обратного пути нет. Пешки назад не ходят. Только вперёд. Деньги там крутились немалые. И он с ними крутился. Крутился-крутился да не выкрутился. Задолжал он бандитам катастрофическую сумму, и его убили. Случайно ли убили, специально ли — не знаю. Только после этого они ко мне домой пришли. Долг требовать. Угрожали детей убить, на органы отправить. Я тогда, честно, чуть с ума не сошла. Смутно уже помню, что делала тогда. Помню, что помощи у своих работодателей просила, пороги обивала, пыталась наскрести хоть что-то. К Роману Андреевичу тоже обращалась, но он отказался помогать. И тогда, сидя дома в полнейшем отчаянии и листая контакты телефонной книги, я натолкнулась на номер Дамира, вспомнила тот разговор с шестнадцатилетним пареньком и позвонила. Он принял вызов, выслушал мою уже нескрываемую истерику и сказал.
Выдохнув, бабушка Люба чуть улыбается.
— До сих пор помню его слова. Он сказал: «Успокойтесь, тётя Люба. Собирайте вещи, самое необходимое и ждите меня. Я приеду через час». И через час он действительно приехал, и отвёз меня с детьми за город на дачу. Оставил с нами парочку крепких ребят, велел сидеть тихо, никуда не высовываться. Через пару дней вернулся и сказал, что всё уладил, больше никто нас не побеспокоит, но для надёжности нам лучше ещё немного отсидеться.
Баба Люба делает большой глоток кофе, а я сижу и охуеваю.
Это ж сколько Дамиру было? Девятнадцать? Двадцать? И у него уже была сколоченная бригада бандитов? Или немерено бабла, чтобы устранить бандитов. Или всё сразу. Бля-а-а… Он реально ещё в школе готовиться начал.
У меня сегодня утро охуительных историй.
— Ну и вот, — продолжает баба Люба. — Дамир не соврал, нас и правда больше никто не тряс, не угрожал, не преследовал, денег не выбивал. Через неделю я уже спокойно вернулась на работу. Только Дамир попросил и его в список моих клиентов включить. Мол дача, квартира, уход нужен, а рук нет. Я понимала, что он присматривает за мной, и не возражала. Потом он ещё мне одну свою квартиру подкинул. Платил за всё, денег не жалел. А потом, где-то десять лет назад, когда этот дом отстроил, он предложил мне бросить мотаться по Москве и осесть на одном месте. И квартиру предложил тут же, этажом ниже. Ну и я согласилась. Шестьдесят лет уже стукнуло. Куда мне сильно мотаться? А тут такие условия. Ну вот и считай, сколько я его знаю, — хитро улыбается бабушка Люба.
Я подвисаю, с трудом вспоминая, с чего наш разговор начался. Кажется, с того, что она сказала, что я первый, кого Дамир привёл в дом. А я тогда спросил, сколько она его знает. Точняк.
— И что, всё это время вы ни разу не видели, чтобы он кого-то в дом приводил? — изумляюсь я.
— На фотографиях в интернете под новостями о высоких встречах видела иногда Дамира с симпатичными пареньками, а вот в апартаментах этих пареньков никогда не встречала. Да и последствий их пребываний тоже не находила.
Не, ну реально ж утро охуительных историй.
Здоровый мужик, прям скажем, кобель, а если ещё точнее, кобелина, любовников у него было… э-э-э… понятия не имею сколько, но точно они были. Мужик, мягко скажем, богатый и бла-бла-бла. И он ни разу не приводил «симпатичных пареньков» к себе домой? Что за хуйня?
— Почему? — в недоумении спрашиваю я.
— А я как-то спросила: почему, мол. Мне ж тоже любопытно было. Так Дамир ответил, что кого попало он в свой дом водить не собирается. Дом для Дамира крепость. И он правда постороннего сюда не приведёт.
Охуеть не встать. То есть ебать кого попало он может, а в дом водить — так хуй. И вообще, что значит «кто попало»? У него ж в любовниках пацаны не с панели, не нищеброды какие, а гламурные, распальцованные пацанчики, сынули тоже каких-нибудь навороченных. И они для него «кто попало»?
— И вот поэтому, уж прости меня, Ярослав, я на тебя, как на чудо смотрю, — в лоб говорит баба Люба. — Знать, особенный ты для него.
Я опускаю глаза и прикусываю нижнюю губу.
Блядь. Ну не надо. Не хочу об этом думать. Не сейчас. Я не готов!
— Он же ведь и комнату тебе сам, считай, делал.
— Обои, что ли, клеил? — выпаливаю я.
Баба Люба прыскает и заливается смехом, весёлым да таким заразным, что я и сам начинаю посмеиваться, представив, как Дамир закатывает рукава версачевской, блядь, рубашечки и, потерев руки, берётся за рулон обоев. Реально ржачненько.
Отсмеявшись, баба Люба посверкивает на меня хитро из-под очков и говорит:
— Обои не клеил, но дизайнера терроризировал, советы давал, чуть ли не сам проект чертил. Не замечала я за ним такого раньше.
Припоминаю комнату. Она просторная, светлая, тёплая, с белой мебелью и яркими шторами, с деревянными панелями и рыжими птицами.
Сам, значит, подбирал.
Вот ведь пиздец.
Пока я там носился, деньги собирал, он мне комнату строил. Скотина!
