Натиг Расулзаде - Слияние
— Кончай скорее! — закричала она через силу. — Мне сейчас будет плохо!
Тогда он замер и заметил, что на самом деле она очень побледнела. Он осторожно вышел из неё, вскочил с постели.
— Что с тобой?! — испуганно произнес он. — Хочешь воды?
Не дожидаясь ответа, он побежал на кухню и, не найдя на столе никаких стаканов, чашек, прибранных аккуратной Сабиной, проклиная в душе и Сабину и её аккуратность, принес воду в крышке чайника. Эмин приподнял голову Розы и дал ей попить воды. Она отпила глоток и вновь, все еще тяжело переводя дыхание, откинулась на подушку, уже совершенно взмокшую от их усердия, от их пота, от её слез.
— Как ты?
Она улыбнулась, чтобы не пугать его, видя его побелевшее от страха лицо.
— Ничего, — сказала она. — Кажется, Бог впервые услышал меня и чуть не исполнил мою просьбу.
— Что ты говоришь? Какую просьбу?
— Ничего, — повторила она, не вдаваясь в рассуждения. — Там, на кухне, в ящике стола у Сабины нашатырный спирт, принеси… И сердечные капли, увидишь…
Он принес, что она просила и, заметив, что выглядит она уже значительно лучше, пошутил:
— Ну, что, старуха, пора тебя на свалку истории…
— Иди, полежи со мной, историк, — устало произнесла она, переворачивая мокрую подушку сухой стороной.
Он лег рядом. Она окинула его восхищенным взглядом.
— Посмотри, как он у тебя еще стоит, — сказала она. — Тьфу-тьфу, не сглазить…
— А что ему еще остается? — пошутил Эмин.
— Ты не кончил… Давай я помогу, — сказала она, сжав его в ладони.
— Так я себе помогал, когда был мальчишкой, — сказал он.
— Ты и сейчас мальчишка, — сказала она. — Ну, как, кончишь? Тебе приятно так?
— Угу, — промычал он, закрывая глаза от наслаждения. — Хочешь, я выстрелю в телевизор Сабины?
— Не дурачься, — сказала Роза. — Она моя лучшая подруга. И по работе выручает меня. Вот сейчас, например, она заменяет меня в поликлинике… А! Все? Ну, молодец… Иди, помойся.
В этот раз они дождались Сабины, которая принесла бутылку шампанского.
— А! — догадался он. — Заранее договорились?
— В честь вашего примирения, — пояснила Сабина, разливая шампанское по бокалам.
Выпили по глотку, и Роза заторопилась домой.
— Ребенка без присмотра оставила, — сказала она. — Беспокоюсь.
— Ребенка? — не понял Эмин.
— А кто, по твоему, её дочь? — спросила Сабина.
— Зара ребенок? — удивился Эмин. — Она в девятом классе учится.
Роза и Сабина, улыбаясь одинаковыми улыбками, переглянулись.
Проходили дни. Эмин и Роза пользовались любым удобным случаем, любой возможностью, чтобы увидеться, и до сих пор свои встречи им удавалось держать втайне от людей, от родных, от соседей, от друзей-товарищей, от Зары. Знала только Сабина, но она была надежный друг, на неё можно было положиться. И холодные отношения между ней и Эмином постепенно теряли свою отчужденность, становились теплее. В нем было немало хороших черт. Мягкий характер, как бы он ни старался казаться суровым и жестким, сказывался в его отношениях к Розе. Сабина замечала это и ей было приятно, что она заблуждалась насчет Эмина. Но в то же время она отчетливо понимала то, о чем не хотела думать Роза: он молод, у него будут приключения, новые связи, новые женщины, молодые девушки, и эта их любовь обречена умереть в раннем возрасте. Она видела, что подруге не нравятся подобные разговоры, загадывания, забегания вперед и ничего не говорила. Ладно, если она на самом деле счастлива… В конце концов, все в этой жизни временно, ничего нет вечного… В то же время Сабина пока свыклась с мыслью, что этот неравный, неправильный во всех отношениях, незаконный союз становится крепче с каждым днем, и что будет дальше — оставалось только уповать на Бога. Она была верующей, эта Сабина, и ходила в мечеть и в церковь, молилась, в церкви ставила свечки, и одним из её горячих желаний, что она вымаливала у Бога, было то, чтобы подруге её, Розе повезло, чтобы благополучно закончилась её нелепая, тревожная любовная история, чтобы жизнь её Розы вновь вошла в свое спокойное, тихое русло, когда они втроем с ней и её дочерью, Зарой устраивали частенько тихие девишники с чаепитием, чтобы время текло так же, как до того дня, когда появился в жизни её подруги Эмин.
Его же абсолютно не угнетало, что будучи близок с Розой, он непрестанно думает о Нине Семеновне, хотя давно уже понял, что красавица математичка для него всего лишь несбыточная мечта. Но разве можно запретить молодому человеку, у которого вся жизнь впереди мечтать? Он будто раздваивался, находясь между реальной Розой, которой мог обладать и недосягаемой Ниной Семеновной.
И однажды он спросил у Мары:
— Как ты думаешь, может человек любить сразу двоих?
— Ты хочешь сказать, что кроме меня еще кого-то любишь? — расхохоталась шалава Мара. — Изменяешь мне, засранец?
— Нет, я серьезно.
Мара задумалась.
— Я думаю, у мужчин это нормально, — сказала она, потом, немного подумав, прибавила. — Да и у женщин тоже.
— Да? — с облегчением вздохнул он, напряженно ожидавший ее ответа. — А я уже думал, что я псих.
— А кого, если не секрет?
— Что кого?
— Кого любишь, в кого влюбился, расскажи чернявый, черножопый, дай руку, погадаю, — стала дурачиться Мара, хватая его за руку. — Ну?
— Что — ну?
— В кого и в кого влюбился?
— Это я не могу сказать, — ответил он.
— Ишь ты, какой!
Когда уже он собирался уходить, она неожиданно проговорила:
— Хотя, знаешь… Я сейчас подумала… Вот что я тебе скажу: — если ты мечтаешь об одной, то другую, с которой живешь, не любишь по-настоящему.
— Почему?! — неожиданно взъярился он. — Ну почему нельзя любить обеих одинаково?! Ты не права! Люди женятся, имеют любовниц. И любят и жену и своих любовниц, почему же нет?! Даже наш пророк имел четырех жен и всех любил…
— Нет, все равно у него была самая любимая жена, и ту он и любил по-настоящему, — возразила Мара.
Эмин был взбешен возражениями шалавы Мары, но её доводы заставили его задуматься. Его маленький мирок и так был мал и тесен, но он полностью вмещал в себя его чувства к этим двум женщинам, так неужели он не любит одну из них, неужели ему только кажется, что любит, и мир его будет пуст и разрушен? Ну и так далее…
Как только что было сказано, слишком торопливый мой читатель (ради тебя и пишу так коротко и торопливо), Эмин жил в своем маленьком мирке, и мало что его интересовало в большом мире; он жил в огромной стране, супер, так называемой, державе, в состав которой и входила небольшая республика, со своей культурой, наукой, со своими национальными обычаями, праздниками и поминками, со своим национальным языком, республика, в состав которой, в свою очередь входил и сам Эмин. А между тем большой мир, что не знал и не хотел знать — будучи по-юношески максималистом — Эмин, живя затворником в своих чувствах и ощущениях, кипел и бурлил событиями, о чём он и представления не имел, или имел очень отдаленное представление. Поэтому скажем за него.
