Генри Саттон - Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях
— Я не распускаю. Мне просто нужны деньги. Ведь я только и живу на те деньги, что он посылает мне на ребенка.
— Ну, тогда отдай ее на время в интернат.
— В интернат? Да ты смеешься! Ей же только три года. Она только-только научилась сама на горшок ходить.
— Все правильно. Но есть же интернаты для трехлетних.
Она обдумала его слова. И сказала:
— Ты имеешь в виду сиротский приют?
— Ну, в общем, конечно, есть там и сироты, но не все же. Да и не навечно же ты ее отдашь. Так, на неделю, другую. И там ей будет лучше, чем тут одной с Кларой. Ты же сама говоришь, что Клара плохо с ней справляется.
Она и это обдумала и решила, что, может, и правда, стоит поехать посмотреть один из этих интернатов, и он тоже передумал, решив, что вот он, его шанс, и что теперь она точно поедет с ним, и проболтался в доме еще целый день.
Утром они позвонили в справочную, узнали адреса нескольких интернатов и поехали на разведку. Они оставили Мерри в первом же месте — школе для девочек «Крествью», и потом, заехав домой взять кое-какие вещи Элейн, укатили в Мексику.
* * *По взаимной договоренности с Элейн, Мередит имел право забирать дочь каждую среду с часу дня до четырех и каждый второй уик-энд с девяти вечера в субботу до шести вечера воскресенья. Он не часто приезжал по средам, потому что его визиты могли нарушить послеобеденный сон Мерри и к тому же он обычно был в это время занят на съемках и не мог постоянно отпрашиваться днем. Один день съемок стоил от десяти до тридцати тысяч долларов, так что вряд ли стоило тратить полдня на визит к дочке, которую, вполне вероятно, он застанет спящей. Но через два дня после отъезда Элейн и Денвера в Мексику Мередит начал работать над картиной, которая снималась в пустыне Моджейв — как раз неподалеку от Лос-Анджелеса, и что самое невероятное, — хотя, конечно, такое случается везде, даже в пустынях, — вдруг начались затяжные дожди. После недолгих консультаций главный оператор, режиссер, ассистент режиссера, продюсер, помощник продюсера и директор картины пришли к общему решению — позвонить на киностудию и выяснить их мнение. Там приняли окончательное решение: «как это так, дождь в пустыне! — но черт с вами, сделайте перерыв на один день!» И без двадцати одиннадцать в среду Мередит оказался совершенно свободным. Он сел в машину и поехал в Лос-Анджелес, но когда он мчался по высокогорному шоссе к городу-гиганту, ему в голову пришла мысль хотя бы часок-другой провести с Мерри. У него ведь машина, и они могут поехать покататься, съесть чего-нибудь по пути и вернуться домой как раз ко времени ее сна. А, к черту сон! Ему так хотелось подольше побыть с Мерри — и он поехал с твердым намерением так и сделать.
Он свернул с бульвара Уилшир, миновал пять улиц до следующего поворота, повернул и припарковал машину у тротуара. Он подошел к входной двери, нажал кнопку звонка и стал ждать. Ждал он долго. Он звонил снова и снова, потом стал стучать в дверь. Он терялся в догадках. Куда они могли деться в среду? Может быть, Мерри заболела? Или Элейн? Или что-то случилось? Он обошел дом вокруг, сам не зная, зачем — просто посмотреть. И обнаружил записку, которую Элейн оставила молочнику:
МОЛОКА НЕ ПРИНОСИТЕ, ПОКА Я НЕ ПОПРОШУ.
Он удивился, но не забеспокоился. Может, она уехала на пару дней? Это предположение его рассердило: она должна была ему сообщить. Он имел полное право навещать Мерри по средам. Но, сохраняя благоразумие, решил, что Элейн вряд ли ожидала его приезда сегодня. Она же знала, что он на съемках, значит, просто решила, что он не приедет в любом случае. Так что если он не собирался приезжать к Мерри, Элейн могла делать все, что ей заблагорассудится. Он стал мысленно перебирать, куда бы они могли поехать. Ему даже в голову не могло прийти, что Элейн уехала без Мерри.
Он вернулся сюда поздно вечером, просто чтобы проехать мимо дома. Свет в окнах не горел. Значит, она все-таки уехала. Он еще не знал, надо ли бить тревогу, но потом решил, что пока не стоит. Пусть все остается, как есть.
Он позвонил в четверг, но телефон не отвечал. Он позвонил в субботу, и опять никто не подошел. В понедельник, когда Мередит опять позвонил и опять безрезультатно, он начал волноваться. Он позвонил Артуру Уэммику в Лос-Анджелес — Уэммик был партнером Джеггерса, — и рассказал ему о случившемся. Уэммик пообещал заняться этим делом и позвонить, когда что-нибудь разузнает. Уэммик позвонил только вечером во вторник, и Мередит был сильно раздражен тем, что он так долго не звонил. Но его раздражение тут же улетучилось, когда, во-первых, он подумал, что Уэммик все это время, должно быть, сидел на телефоне, и, во-вторых, потому что его обуяли гнев и горе, когда он услышал новость: Элейн уехала куда-то в Мексику, а его дочь находится в сиротском приюте в Санта-Монике. Он записал адрес и тотчас помчался туда.
Школа «Крествью» была не совсем школой. Впрочем, она произвела на Мередита неплохое впечатление — он рассчитывал увидеть нечто совсем ужасное. Тут не было высоченных стен вокруг школьной территории, какие описывал Диккенс в своих романах, не было огромных, напоминающих колодцы, классных помещений, по которым малютки-узники в выношенных серых робах уныло маршировали колоннами. Это было перестроенное имение, где всем руководили две сестры, весьма презентабельные старые девы, а число сотрудников было столь велико, что Мередит даже со счета сбился. Мисс Сирс — старшая из сестер, сказала, что Мередит сейчас ужинает. Он не сообразил сначала, нравится ему или нет, что она называет Мерри «Мередит», но имя дочери прозвучало как-то холодно и неприветливо. На что он, состроив самую любезную, насколько было возможно в данной ситуации, улыбку, сказал, что понятия не имел, где находится его дочь, и узнал о ее местонахождении только полчаса назад, а теперь сгорает от нетерпения ее увидеть.
— Я вас понимаю, — сказала мисс Сирс. — Но у детей режим, знаете ли, и мы считаем, что им только вредит, если они нарушают свой режим.
— Я с вами согласен, но мой приезд нельзя считать нарушением режима. Я ее отец. И я хочу се видеть. Пожалуйста! — добавил он, отдавая себе отчет, что не стоит вступать с ней в конфликт, но тут же добавил, что в противном случае он готов ей свернуть шею.
Тогда она сказала, что сейчас приведет ребенка. Он поблагодарил ее.
Когда мисс Сирс привела Мерри, больше всего его поразило то, как изменилась дочка: она была молчалива и держалась с ним так, словно он чужой. Ему пришлось долго уговаривать ее сесть к нему на колени, и только через какое-то время она начала его узнавать — и вдруг разрыдалась у него на плече. Он объяснил Мерри, что сегодняшнюю ночь ей еще придется провести здесь, но завтра утром он приедет и заберет ее, и что теперь они будут всегда вместе. Она ему улыбнулась и поцеловала в щеку. Он опять поблагодарил мисс Сирс и уехал.
