Современный человек (СИ) - Гейман
Я непонимающе уставился на то, как он несколько скованными движениями огладил складки плаща и, чуть ссутулившись, взял висевший на перилах зонт. Былая грациозность потускнела в неясной мне тени тоски, отразившейся ломаными линиями на его фигуре.
В душе каря себя за то, что был слишком настойчивым с человеком, который после одной пылкой ночи ничем не был мне обязан, и за то, что всё же задел его своей наглостью, я с надеждой выдавил из себя:
— Мы сможем встретиться снова?
— Помни, я знаю твой адрес. Могу нагрянуть в любое время, — с наигранной угрозой предупредил Фрай, снова выпрямившись.
— Приходи, — говоря вполне серьёзно, ответил я. — Я всегда дома после 19:00 по будням, даже 18:55, если не стою на светофорах. А по выходным…
— Как-нибудь. Спасибо за вечер, — на прощанье он всё же одарил меня самой светлой улыбкой из всех, что я видел прежде.
Фрай вышел из-под навеса и раскрыл чёрный купол зонта. Какое-то время я стоял и наблюдал за тем, как его серый силуэт отдаляется и постепенно исчезает в потёкших красках дождя.
Несмотря на то, что у меня не получилось удержать его сейчас, я, потирая щеку в месте, куда её ранее поцеловал Фрай, верил в то, что у меня ещё будет возможность как минимум просто провести вместе с ним время. В конце концов даже после нашего смазанного и неловкого расставания я чувствовал себя невероятно легко, почти до конца, за исключением некоторого осадка, оправившись от вызванного концертом катарсиса.
Когда же я наконец вернулся к машине, я заметил белеющий край бумаги, торчащий из-под сложенных на лобовом стекле дворников. Осторожно вытащив бумажку, я залез в прохладный салон. Усевшись и откинув на заднее сиденье мокрый зонт, я провёл кончиками пальцев по плотному, не успевшему ещё размякнуть под дождём листу. Острые крючки уже знакомого почерка заставили уголки моих губ поползти вверх.
«Забыл сказать. Изображённое на этой ужасной картине нисколько не похоже на тебя. Будь я не твоём месте, я бы от неё избавился», — гласила записка.
Я рассмеялся и, решив, что, пожалуй, действительно повременю с тем, чтобы заключить холст в раму и заменить им триптих, повернул ключ зажигания.
* * *
Не следующее утро, несмотря на начало новой рабочей недели, я проснулся в непривычно приподнятом для себя настроении. Распахнув шторы, я обнаружил, что небо, спустя сутки непрекращающегося дождя, наконец немного прояснилось. В честь этого я даже решил сварить себе кофе, который пил нечасто, всё же предпочитая чай.
До чашки ароматного напитка меня отделял обыденный утренний ритуал. Всё те же четыре наклона головы, чтобы размять затёкшую во сне шею. Прежние пять капель, срывающиеся с закрученного после умывания крана. Обычные три пуговицы витаминов, проглоченные до 30-секундного поджаривания тостов. Действия в рамках за годы безошибочно выверенного и математически верного расчёта.
Однако отчего-то течение времени сегодня уже не казалось мне таким же бездушным как обычно. Бегущие цифры внутреннего таймера сменялись скорее по инерции, и я отвлекался на них уже менее заметно. Скрежет часовых стрелок стал теряться в мелодии, которую я напевал себе под нос, насыпая в турку 2 ложки молотых зёрен арабики и заливая их 120 миллилитрами воды.
Опустив посудину на конфорку, я зажёг огонь и включил небольшой телевизор, присутствующий на кухне чисто для прослушивания новостей на фоне, когда я готовил. Экран по умолчанию зажёгся на местном канале, по которому как раз начинался десятиминутный выпуск известий, который я всегда заставал в 7:30 по будням.
Вполуха улавливая сообщение о случившихся в сельских местностях из-за аномально большого количества осадков паводках, я мысленно поставил пункт о том, что после работы нужно будет зайти в магазин дабы пополнить содержимое бара. Следом возникла мысль о том, что можно было бы купить что-нибудь необычное для приготовления ужина, чтобы разнообразить свой привычный скудный рацион.
«Да вы сегодня прямо в ударе, господин Гесс», — ухмыльнулся я, сам до конца не признаваясь себе в том, что мне нравится возникшее неясно откуда чувство воодушевлённости при размышлении о вполне себе обыденных бытовых вещах, которые я никогда особо не воспринимал в качестве чего-то большего, нежели просто галочек своего ежедневного распорядка дня.
Помешивая начавший закипать кофе, я думал о том, что если так же свободно ощущают себя большинство людей, умеющих жить с чувством и вкусом, то я бы вполне мог согласиться даже влезть в долги, чтобы продлить это состояние. От подобных мыслей в воображении сам собой возник образ Фрая с лёгкой улыбкой на губах. Хотел бы я знать, как проводит своё утро он.
«Наверняка с какой-нибудь свойственной только ему причудливой особенностью», — очевидное суждение выплыло в паре забурлившего кофе.
Я снял турку с плиты и собирался перелить напиток в заранее подготовленную кружку, но в моё сознание пробился голос диктора. Я поднял взгляд на телевизионный экран.
Женщина с короткой стрижкой в фиалковой блузе с присущей всем ведущим новостей чёткостью и безэмоциональностью читала с суфлёра:
«…Также сегодня рано утром был найден труп бизнесмена и мецената нашего города…»
Я замер.
«…тело Фрая Винтера было обнаружено домработницей в принадлежащем ему загородном доме. По предварительным данным, 42-летний мужчина совершил самоубийство, повесившись накануне вечером на потолочных перекрытиях своей спальни второго этажа. Вследствие отсутствия у покойного родственников сообщается, что похороны будут организованы администрацией города, церемония пройдёт…»
Турка выпала из моих дрогнувших рук, и горячий кофе растёкся по полу грязной кляксой.
За окном выглянуло солнце.
Я слышал тот тайный аккорд,
Что сыграл Давид и тем угодил Господу,
Но тебя музыка уже не интересует, так ведь?
Так это всё и бывает, 1/4, 1/5,
Минор затихает,
Мажор звучит громче,
Озадаченный Царь творит хваление Богу.
Rufus Wainwright — Hallelujah, кавер-версия композиции в оригинальном исполнении Leonard Cohen
