Современный человек (СИ) - Цвейг

Hailun_g

Современный человек

Современный человек

Сколько раз я пытался привнести в свою жизнь поэзию? Сколько ночей провёл, всматриваясь из мрака собственной комнаты в окна соседних домов и пытаясь уловить биение жизни, скрытое за задёрнутыми шторами чужих квартир? Сколько наблюдал за окружающими, чтобы по их образу и подобию окрасить свои будни чем-то чувственным? Сколько попыток предпринимал для того, чтобы нащупать те невидимые струны человеческой души, что, звеня, задают мелодию существованию человека?

В мире насчитывается девять видов искусства. Я искал себя в органической взаимосвязи элементов зданий на улицах; в хаосе линий, штрихов и пятен на холстах; в выточенном мраморе каменных изваяний; в утончённых предметах интерьера ручной работы; в потоках чужих образов на страницах книг; в гармонии упорядоченных звуков музыки; в поэтически осмысленном ритме движений человеческих тел на сцене; в драматических действах и чёрно-белых чётких контурах старых фотографий. Поиски не принесли облегчения, однако в какой-то степени воспитали во мне чувство вкуса.

Меня часто можно было застать за чтением классической литературы. Я любил хорошую музыку и по вечерам нередко тратил много времени на то, чтобы подобрать подходящую под настроение пластинку. Иногда я фотографировал и вешал некоторые распечатанные снимки на стену в прихожей, а другие хранил в альбоме в ящике письменного стола. В том же ящике хранились некоторые рукописи, которые иной раз вырывались из-под моей руки, когда я хотел, чтобы мои мысли обрели форму. Казалось бы, всё это придавало моей жизни оттенок чего-то упоительного, будто бы я действительно мог жить со вкусом. Однако иметь вкус и жить со вкусом — вещи столько же разные, сколько различаются роли созерцателя и творца. Все мои пристрастия были не более чем привычками, воспитанными в течение многих лет, но едва ли они наполняли мою душу каким-то содержанием.

Отчего-то люди считают, что в мире существует девять видов искусства. Обычно, когда мы говорим об искусстве, мы подразумеваем образное воспроизведение действительности через художественные образы. Не означает ли это, что человеческая жизнь сама по себе является искусством? Почему-то многие уверены, что создание скульптуры из куска глины — это творческий процесс, а процесс формирования человеческой личности — нечто само собой разумеющиеся, как и избрание того образа жизни, что личность ведёт. В большинстве случаев жизнь кажется нам чем-то настолько естественным, что мы упускаем из вида факт того, что в ней нередко приходится применять талант истинного творца.

Я всегда считал, что умение жить — тот самый десятый вид искусства, который, ровно как и все остальные, не даруется человеку просто так. От рождения мы едва ли умеем писать маслом или же танцевать, но почему-то существуем с уверенностью того, что умение с чувством жить заложено в нас природой. Может, для кого-то это действительно было так и некоторые всё же с первых дней своего пути были наделены способностью превращать жизнь в нечто уникальное, однако я в этом плане был абсолютно бездарен и разве что напоминал крайне посредственного художника, ежедневная мазня которого была напрочь лишена какой-либо красоты или смыслового содержания.

Осознав, что мне не удаётся внести краски в собственное существование, я отринул какие-либо мысли об искусстве и решил, что, если моя жизнь не может быть подчинена чувственному, то пусть она определяется математикой. За неимением альтернатив я полюбил точность, в конечном счёте в моей жизни она стала присутствовать во всём.

За годы моих поисков книги на полках выстроились в хронологической последовательности. Музыкальные пластинки в возвышающихся над полом пизанских башнях сортировались по жанрам, а затем ещё и по алфавиту. Комплекты одежды, состоящие из тщательно отглаженных до острых углов рубашек и брюк, ждали своего часа в шкафу и надевались в специально отведённые для них дни недели. Письменный стол был стерильно чист и не терпел лишних бумаг и письменных принадлежностей, которые я имел привычку складывать по периметру ящиков.

Помимо тяготения к упорядочиванию своих вещей и предметов вокруг, я также приобрёл склонность к математической систематизации всех окружающих меня процессов и своих действий. Каждое моё движение негласно стало подчинено заведенному распорядку. Я точно знал, сколько миллилитров воды в стакане, из которого я запивал таблетки по утрам. Всегда отсчитывал ровно пять капель, срывающихся с закрученного после умывания крана. Электрический чайник закипал за 2 минуты 15 секунд, а тосты поджаривались за 30 секунд. Рабочий день начинался ровно в 9:00, а конец суматохи наступал в 23:00, когда я после возвращения домой сидел на балконе, запивая очередной пролетевший день 50 граммами сорокаградусного виски.

Если я просыпался и у меня заранее не был распланирован весь день, я начинал чувствовать себя растерянным и едва ли мог взяться за что-то. Поэтому я привык жить по часам, следуя чётко выверенному графику и мерно шагая по жизни под ровное тикание часов, которое, казалось, уже совпало с ритмом моего пульса.

Единственное, что в моей повседневности до сих пор не подчинялось какой-либо систематизации или упорядочению, — моё собственное сознание, которое, несмотря на какие-либо попытки создать вокруг комфортную и тщательно спланированную среду, всегда отличалось хаотичностью и часто блуждало невесть где. Например, как это происходит сейчас, когда я в очередной раз думаю о том, как пришёл к тому, что имею на сегодняшний день, отвлёкшись от представления нового лота.

На выходных мне, как и многим, не была чужда праздность. Я мог часами впустую терять время, тем не менее создавая видимость полезности своего бессодержательного времяпрепровождения. Человек склонен к рационализации своих поступков, а если ты постоянно вслушиваешься в скрежет часов, приходится искать разумные объяснения даже таким простым прихотям, как желание отдохнуть. Чтобы выходные не проносились мимо галопом, покрывая пылью мою застывшую фигуру в геометрически правильно обставленной и вместе с тем крайне неживой квартире, я планировал свой досуг так, чтобы нерабочие часы не были проведены совсем уж бездарно.

Сегодня, движимый убеждённостью в том, что стоит заменить порядком опостыливший триптих, висевший над моей кроватью, я отправился сорить деньгами на благотворительный аукцион.

В целом подобные мероприятия всегда виделись мне не более, чем ярмарками тщеславия, куда забредали разномастные нравственные калеки, желающие за заоблачные суммы приобрести безделушные предметы искусства или дизайнерскую мебель и вместе с тем прибавить к своей карме благодетельного человека несколько сотен очков. Я сомневался в том, что от подобных добрых поступков, скрывающих под своей обёрткой крайне извращённый способ самолюбования, можно было