Деспот

Написала Марии Ивановне, что я увольняюсь. Вернувшись в свою крошечную однокомнатную квартирку на пятом этаже старой хрущевки, я так и не сомкнула глаз: просидела на разложенном диванчике несколько часов, глядя на разорванную блузку. Я точно запомню первую близость с мужчиной.

Истерики со мной не случилось, и желание заявиться в полицию утихло, когда я поняла, что я не похожа на жертву. На дуру — да, но не на жертву. Если кого и винить, то только себя. Мирон Львович не скрывал своих намерений на собеседовании и чуть ли не прямым текстом заявил, что ищет шлюху. И чего мне сейчас обижаться? И я сама нацепила на себя ценник. Двести тысяч в месяц.

На что я надеялась? Верила, что справлюсь с бессовестным негодяем, пребывая в эйфории от того, что нашла работу с высокой зарплатой? Или же причина была в моей неуверенности и внимание обаятельного и богатого красавца стерло во мне крохи благоразумия?

Вспоминаю насмешливую улыбку Мирона Львовича и пренебрежительный взгляд, и бью кулаками по лбу, чтобы вытряхнуть из черепной коробки мысли о нем. И даже тихая тирада о том, что он негодяй, подлец, урод, мерзавец не помогают мне воспылать праведным гневом.

Вот Ивана с его толстыми и липкими пальцами я бы стукнула по макушке бутылкой и очень сожалею, что ограничилась лишь тем, что плеснула ему в рожу виски. Надо было в каждую ноздрю запихать по креветке, выколоть глаза и заставить их сожрать.

После горячего душа с чистой совестью выключаю телефон и ложусь спать. Быть продажной шлюхой очень увлекательно, но я, пожалуй, пас.

За окном птички поют, через тонкие шторы пробиваются лучи утреннего солнца. Вернусь к маме и папе в родной городок. Здесь меня преследуют неудачи. Ничего страшного, устроюсь в магазин продавщицей или вернусь к написанию курсовых и дипломных работ для ленивых студентов. Да, второй вариант предпочтительнее: буду сидеть на удаленке, чтобы, не дай бог, вновь не столкнуться с каким-нибудь самоуверенным болваном, от смеха которого я отупею до состояния похотливой инфузории.

Громкий и злой стук. Подрываюсь и с учащенным сердцебиением подхожу к двери. Затылок стягивает страх, и переступаю с ноги на ноги. Теперь незваный гость тиранит звонок. Боюсь смотреть в глазок, поэтому стою безмолвной тенью у двери и кусаю губы.

— Софушка! — рявкает голос Мирона Львовича. — Я знаю, что ты там!

— Уходите немедленно! — вскрикиваю и сжимаю кулачки. — Я вызову полицию!

— Вызывай! — опять тарабанит в дверь.

Он же сейчас привлечет внимание мерзкой и полоумной старухи по соседству, и та позвонит хозяйке квартиры, а она мне и возмутится, что я мужиков вожу, хотя был уговор: никаких хахалей, иначе пинок под зад и скажи прощай дешевой квартире, которую мне сдали по знакомству через дальних родственников.

— Ну, вызвала? Или мне подсказать номерок? Сто два, Софушка, или сто двенадцать. Хочешь, сам позвоню, чтобы тебя не утруждать?

Щелкаю замком и открываю дверь. Мирон невоспитанно вваливается в прихожую и без приветствий зажимает меня в углу. От него веет свежим одеколоном с нотками базилика и древесной смолы. Задерживаю дыхание. Еще пара вздохов душистого и колдовского амбре, и я потеряю голову.

— Я же просил без опозданий, — шипит в лицо. — Софушка, ты охамела.

— Не охамела, а уволилась! — вскрикиваю на громком и истеричном выдохе. — Я не рабыня!

— Я тут решаю, уволилась ты или нет. И внимание, Софушка, ты не уволена!

С бряцанием хватает с тумбы ключи и беспардонно выталкивает меня на лестничную площадку в пижаме и пушистых тапках.

— Вы не имеете права!

Оглядывается и я пячусь. Лицо искривлено гримасой злобы и глаза горят огнем безумия. Проворачивает ключи в замке и прячет их кармане брюк.

— Отдайте!

Молча и энергично спускается по лестнице, игнорируя возмущения, и мне не остается ничего кроме, как бежать за чокнутым боссом, шаркая тапочками.

— Мирон Львович!

На тесной площадке разворачивается и грубо стискивает плечи, всматриваясь в лицо:

— Не серди меня, Софушка. Я ясно изъясняюсь? Или ты еще не проснулась?

— Вы меня пугаете, — едва слышно попискиваю и крепко зажмуриваюсь.

— А ты меня выводишь из себя. Я сказал, — щурится и с яростью шипит, — силком притащу в офис, а я обещания сдерживаю.

Воздух аж вибрирует от его гнева, и меня трясет мелкой дрожью. Скажу хоть слово, задушит ведь голыми руками, или еще чего похуже.

— Милая пижама, — выпускает из хватки и продолжает путь, — но не в моем вкусе.

Опешив от смены настроения Мирона Львовича от трескучей злобы до легкой беспечности, моргаю, обиженно приглаживаю фланелевую рубаху с розовыми котятами и следую за ним. А что мне еще делать? Ключи он ведь отобрал, а кричать о помощи стыдно. Соседи выглянут на крики и дальше что? Меня никто не убивает, не насилует, и знаю: Мирон Львович вывернет ситуацию так, что неадекватной истеричкой буду я.

На крыльце он оглядывается по сторонам и со вздохом прячет руки в карманы. Обычный двор типичной хрущевки с тополями и бедной детской площадкой: облупленная горка, песочница с грязным крупным песком, турники из сваренных вместе труб.

Мимо проходит дворник с метлой и я вежливо с ним здороваюсь. Кивает и подозрительно смотрит на Мирона, который молчит и задумчиво взирает на покосившиеся качели у кустов шиповника.

— А вы кто? — дворник поправляет на голове кепку и останавливается.

— Корольков Мирон Львович.

— Не слыхал о таких, — сердито хмурится и указывает на черный внедорожник, припаркованный чуть поодаль. — Это ваша машина?

— Моя.

— Мамочкам с коляскам из-за вашей машины будет затруднительно…

— Понял, — Мирон Львович шагает к авто. — Софушка, не стой столбом. Поехали.

Дворник переводит обеспокоенный взгляд на меня. Пожимаю плечами:

— Это мой босс. И он украл мои ключи.

— Ясно, — вновь глядит на Мирона Львовича. — Серьезный человек.

Тот распахивает дверцу и с ожиданием зыркает на меня. Неуклюже забираюсь в салон и роняю левый тапочек. Мирон Львович подхватывает его и подобно сказочному принцу возвращает на мою босую ступню. Сердце замирает и через мгновение бьется истеричной пташкой о грудную клетку.