Альтер Эго. Обретение любви (СИ) - Вересов Иван
Помирать, конечно, не хочется, тем более в грязном подвале. Выход? Наверно, есть, но никак не мог Максим его отыскать. Свою безопасность он в эту схему не заложил.
Но взять с него нечего, да… Лично у Макса ничего нет, студия как бы и частная, а под государственной крышей — не подкопаешься. Пожечь могут, вот этого Лазарев боялся и за Сергея тоже опасался. Убрать бы его из страны, на гастроли, а лучше насовсем.
Залесский ничего не знал, в дела Макса не вдавался. Так с самого начала было, он занимался творчеством, Лазарев — финансами и всем остальным.
Потому для Сергея существовали лишь выступления, подготовка к ним, мастер-классы, бесконечные поиски образа, разговоры с зеркалом. Последние случались все реже, Сергей начал жить старым багажом, копируя из раза в раз то, что нашел однажды. Это уже не было живым. Самое страшное происходило незаметно — он отстраняться и от танца.
Что там было внутри, о чем думал Сергей, к чему стремился — этого Макс не знал. И не спрашивал. Все более удрученный грядущими проблемами, он жил как под дамокловым мечом, и с каждым днем труднее было скрывать правду.
Да, хотелось поделиться, рассказать. Но, узнав, Сергей стал бы соучастником, а этого Макс допустить не мог.
Он начал пить, прикладывался к бутылке по вечерам, снимал напряжение. Залесскому не нравилось, осуждал. Максим чудом сдерживался, чтобы не вспылить, не высказать все, что наболело. Но молчал, отмахивался, отшучивался. Шуточки костью застревали в горле.
Вставал хмурый, с головной болью, смотрел в окно на слякотную осень и думал о том, что если закопают, то в холодной жиже лежать гораздо поганее, чем в промерзшей земле. Лучше бы зимой…
Насчет Васи иллюзий у него не было, тот мог урыть и за меньшее.
Не то чтобы Макс боялся, рисковал он и раньше, и серьезнее ситуации были. Но тогда терять ему по большому счету было нечего. Смысл жизни его дурацкий сводился к одному — доказать матери, которая его и знать не хотела, что он всего добьется сам, поступит в университет, выучится, начнет работать и зарабатывать. Начал, а дальше? Только с появлением в жизни Сергея Макс серьезно стал задумываться о “дальше”, оно оказалось общим, и Залесский в центре. Почему? Макс не задавался этим вопросом, а если бы задался, то вряд ли смог ответить. Любовь? В начале — да, безусловно, горячая, плотская, та самая, которую Максим понимал и признавал, он так хотел Сергея, что яйца в узел скручивало и ломало. Но было и другое, когда он смотрел на Залесского у станка, на идеальные совершенные движения рук, ног, наклоны, перегибы в пор де бра, на игру и напряжение мышц, то чувства плавились, как воск на огне. И вожделение, человеческая страсть превращались в восторг, близкий к молитвенному. Никогда в жизни Макс не признался бы в подобной слабости, но факт оставался фактом — он все больше становился зависим от созерцания, часами просиживал в репетиционном зале. Сергей привык и не спрашивал зачем. Так они и ездили на классику вместе.
Утро началось с обычного спора.
— Снова ведь в пробке настоимся на въезде! — возмущался Сергей. — Ну почему ты не хочешь жить в городе, что за дурь? Денег, что ли, жалко?
— И денег тоже. Ты знаешь сколько апарты в центре стоят?
— А тебе обязательно апарты?
— Да не мне! Тебе.
— Ты забыл? Я в хрущевке вырос, и ничего, как видишь, — Сергей развел руки в стороны. Он стоял перед Максом совершенно голый, только из душа.
— Вижу, — усмехнулся Макс, глянув на часы, времени действительно было в обрез. А жаль…
— Чай, кофе? — спросил Сергей, машинально щелкая пультом телевизора.
Макса зацепила меняющаяся картинка.
— Постой… А ну-ка, верни назад.
— Там новости.
— Верни, верни и звук включи.
Сергей щелкнул на шаг назад и поднял звук. С половины фразы Максим услышал преувеличенные с придыханиями интонации в голосе диктора пятого канала:
— … Васильевского острова закончилось перестрелкой. Вчера в четырнадцать часов двое неизвестных обстреляли машину Василия Костецкого, криминального авторитета, известного под прозвищем Костец. От полученных ранений Костецкий скончался на месте, пострадали еще три человека, которые госпитализированы и находятся в состоянии различной степени тяжести. По данному факту возбуждено уголовное дело…
— Да ну их! Перестреляли друг друга, — Сергей вывел звук на ноль, а Макс смотрел на фото Васи, которое возникло на экране.
На нем Костец был живым. Макс хорошо знал его, одно время часто пересекались, когда парни Василия крышевали игровые автоматы Лазарева. Надежная была крыша. Справедливости ради надо сказать, Вася, царствие ему небесное, был честным в договоренностях. Ну так и деньги его пошли на благое дело, может, и зачтется. В новостях не показали, как приехала скорая и труповозка, как продырявленное пулями тело засунули в мешок и застегнули молнию на лице. С экрана, все так же не улыбаясь, Василий смотрел на Макса.
— Да, пора нам ехать, — сказал Лазарев, а сам сел за стол, потянулся за сигаретами.
— Ты чего, Максим? Что случилось?
— Нет… ничего…
— Ты из-за аренды? Забей, я и тут поживу, а то в долги влезем. Это я так сказал. Ма-а-акс?
— Не влезем, Сережа, списали нам долги.
— Кто?
— Небесная канцелярия, — Максим бросил на стол не раскрытую пачку сигарет. — Давши слово — держи, тогда и там… может быть, тоже не кинут.
***Время шло, между Максом и Сергеем ничего не менялось, и однажды случилось, что было неизбежно: Лазарев уступил зову крови и отпустил себя. Он был с другим. Осуществилось все странно, пошло, грязновато, в Эрмитажном театре, в тесной гримерной после очередной презентации. Потом было нехорошо, но в самый момент соития, покрывая малознакомого блондинистого мальчика, Макс подумал о Сергее и получил то, что хотел — бухающее в груди сердце, шум в ушах, оргазм до дрожи. Стонами напугал юнца, который уже мнил себя любовником Лазарева. На деле же больше одного раза Максим ни с кем не трахался. Он не хотел запоминать их имен и цвет глаз, голоса и прикосновения. И нужны все они были лишь для того, чтобы хоть так утолить жгучее желание близости с Сергеем. Стремление обладать по полной.
Все тайное становится явным — Сергей узнал, сделать вид, что ни о чем не догадывается, не получилось. В отличие от Лазарева, он патологически не умел лгать. Ходить вокруг да около не стал, спросил напрямки. Максим так же честно ответил. Может, он и рад был, что наконец вскрылось, надеялся на ревность Сергея, но её не последовало. И даже не обиду, а разочарование — тихое разочарование прочел Макс в глазах Залесского до того, как тот отвернулся и отошел к окну. И все молчал. Потом, не меняя положения, обронил:
— Ты мне не обязан верность сохранять. Смеяться будешь, я думал у нас семья. Но, видно, между мужчинами это невозможно. Совсем никак…
Максиму не смеяться, а выть хотелось от бессилия. Как в стену упирался он в отстраненность Залесского. Но смолчал, да и что жевать — суть вопроса выяснили, остальное в словах не уместить.
Невозможно рассказать, что, обнимая других, думал только о нем. Ведь только хуже выйдет, осудит, извращенцем назовет. И будет прав. Ни один нормальный человек столько времени не стал бы терпеть. Хотя… вначале было хорошо. Взрослеет Сергей, вот в чем дело.
Говорить об этом не было ни настроения, ни времени.
Все же в чем-то Сергей прав, ездить до города далеко, еще погода такая гнусная. А снег не лучше, выезжаешь — греби, приезжаешь — греби. Дворника Максим нанял, но ночью тот спал, а с презентаций возвращались поздно. Выходит, лучше дождь. Под его шепот и удары капель по карнизу хорошо сидеть дома! Или лежать. Да-а-а-а, кто о чем, а вшивый о бане!
Макс себя и ругал, и насмехался одновременно. Хорошо, что работы было много и он не успевал сосредоточиться на своих мудовых страданиях. Не лежал по ночам ничком или зубами к стенке, не страдал бессонницей, не рыдал в подушку и тем более не ползал на коленях с уговорами. Ну не хочет Залесский плотских радостей — и не надо, свои у него резоны, а дела-то все равно общие, и деваться друг от друга некуда. Только вот от постоянных объяснительно-оправдательных внутренних монологов Лазарев начал уставать.
