Эхсан Шаукат - Пламя страсти
поблагодарил ее, широко улыбнувшись. Однако глаза его были настороже -- он
догадывался, что за поступком Эвелин скрыто что-то еще.
-- Можно взглянуть на невесту?
Абулшер заколебался, но тут вперед выступил отец невесты. Он, безусловно,
был польщен подарком.
-- Да, да, конечно, мисс-сахиб. Абулшер, пусть мисс-сахиб посмотрит на мою
дочь.
Не сказав ни слова, Абулшер провел Эвелин в комнату, где на той самой
кровати, которая совсем недавно сотрясалась от необузданных судорог их
сплетенных тел, сидела девочка-невеста.
Эвелин повернулась к нему, на ее лице уже не было улыбки. Она проронила
лишь одно слово:
-- Сегодня.
Это было сказано по-английски и прозвучало не как приказ, а просто как
утверждение. Он посмотрел на нее так, как будто ничего не понял. Эвелин
показала на себя пальцем и повторила:
-- Сегодня.
Теперь он засмеялся. Пожал плечами, показал на девочку, потом на Эвелин,
и равнодушно ответил:
-- Сегодня.
Эвелин вышла из комнаты, ей стало не по себе от его снисходительности. Как
можно быстрее она прошла через толпу гостей, не обращая внимания на их
приветствия.
По дороге она кусала губы от возмущения и унижения. Всегда ей приходится
просить его... Даже умолять... И все-таки ее поступок не был напрасным -- она
добилась, чего хотела. Сегодня он сравнит покорность устрашенной девочки с
призывной податливостью зрелой женщины.
Эвелин еще раз представила бьющееся на брачном ложе тонкое, недоразвитое
тело, изо всех сил сопротивляющееся грубому, стремящемуся разорвать ее
органу... А она... Она, напротив, примет его целиком, браслет ее ждущего лона
разомкнется мягко, без малейших усилий... А ощутив себя заполненным, вновь
сомкнется и будет упиваться своим владением...
* * *
Полковник снял мундир. Вечер был душным, вроде бы собиралась гроза. Он
взглянул на небо, ожидая увидеть сгущающиеся тучи, но их не было, небо
усеивали яркие звезды. Миссис Беллингэм сидела в гостиной и раскладывала свой
любимый пасьянс "Могила Наполеона". Полковник вздохнул. Опять та же
проблема: чем заполнить вечер? С женой у него было мало общего, они редко
беседовали, разве что о воспитании дочери и мелких делах, касающихся
прислуги. Как же убить эти оставшиеся перед сном часы? Он снова посмотрел на
небо. И произнес так, чтобы жена услышала эту привычную фразу:
-- Я пошел в офицерский клуб.
Миссис Беллингэм, поглощенная картами, кивнула. Полковник оделся, пригладил
рукой волосы и вышел, не забыв по пути постучать к Миане и сказать ей, чтобы
она поднялась в гостиную и посидела с миссис Беллингэм.
Посвежело, духота спала, вечер был чудесным. Солнце давно село, но на
западе еще сохранилась великолепная картина чередования многоцветных полос,
от ярко-оранжевых до густо-синих. Звезды не мерцали, а горели так, как это
бывает только на юге, на них хотелось смотреть долго, не отрываясь...
Мистер Беллингэм стоял, наслаждаясь покоем и полной грудью вдыхал чистый
воздух. Он привязался и привык к этой стране и знал, что ему, как и многим
англичанам, будет нелегко вернуться на родину, что ностальгия по Индии
будет преследовать его до последних дней...
Вечер был настолько хорош, что полковник решил не сразу идти к клубу, а
сначала немного прогуляться. Он сознательно выбрал не кратчайший путь, а
направился в сторону полигона для кавалерийских маневров. Он не умел ходить
медленно, но с возрастом быстрый шаг стал вызывать одышку. Минут через
двадцать пришлось остановиться и перевести дыхание. Кроме того, неожиданно
возникла необходимость справить малую нужду. Остановившись, полковник
осмотрелся, убедился в своем полном одиночестве и, хотя это было совершенно
излишним, приблизился к кустам...
Наступило облегчение. Вдруг он услышал, что где-то рядом, в кустах или за
ними кто-то возится. Он привстал на цыпочки, чтобы заглянуть поверх ветвей,
ожидая увидеть зверя, может быть даже, довольно крупного. Но то, что он
увидел, заставило его остолбенеть от изумления.
Сразу за кустом, на траве, ярко освещаемые только что взошедшей луной, лежали
два обнаженных тела -- одно белое, другое темное. Беллингэм перестал дышать,
чтобы не выдать свое присутствие.
Белые ноги, оказавшиеся женскими, охватывали темные бедра мужчины. Их
движения не оставляли ни малейшего сомнения в том, что происходило.
Вот мужчина сдвинулся, и взгляду полковника открылось женское естество,
над которым нависала роскошная шевелюра золотистых волос.
Полковник вздрогнул, его рука машинально потянулась к пуговицам ширинки, но
тут до него дошло, что его фаллос все еще свисает наружу из прорези в
бриджах.
В это время смуглая рука протянулась к кусту, на котором росли цветы, похожие
на каллы. Цветки уже закрылись на ночь, плотные белые лепестки поблескивали,
отражая лунные лучи. Рука сорвала один цветок и мужчина удалил один за другим
все лепестки. Остался один длинный желтовато-оранжевый столбик-тычинка с алой
головкой наверху. Беллингэм подумал, что он поразительно похож на мужской член...
Темнокожая рука поднесла то, что осталось от цветка, к бесстыдно разверзнутым
интимным устам женщины и дотронулась его верхушкой до глянцевой плоти,
имевшей цвет коралла. В ответ крепкие бело-атласные бедра раздвинулись еще
шире, подманивая ближе упругую и гибкую палочку цветка, еще не осознавая, что
именно они хотят втянуть в себя. Рука с тычинкой еще подразнила набухшие
губы, а потом с силой всадила палочку, как пробку в узкое горлышко бутылки...
Из кустов донеслись громкие стоны женщины, упивающейся наслаждением...
Полковник Беллингэм продолжал стоять приросшим к земле, его лоб покрылся
испариной. Он был так близко от занимающейся любовью пары, что мог
рассмотреть каждый волосок на холмике в нижней части женского живота.
Неожиданно он почувствовал боль и посмотрел вниз. Он увидел, что его половой
член уже не висит безжизненно, а, возбудившись и вытянувшись вперед,
наткнулся на колючую ветку. Надо было спрятать его в брюки и правая рука
полковника уже собиралась это сделать. Но вместо этого, отказываясь
подчиниться здравому смыслу, она сжала восставший орган и принялась двигать
его вверх и вниз...
Тычинка тропического цветка без устали скользила по раскрасневшемуся
