Екатерина Владимирова - За гранью снов (СИ)
- Я прикажу отправить всё в больницы, - задумчиво проговорила я, взяв в руки визитку, и не раскрыв ее. Я ни одной не раскрыла, они все были запечатанными и хранились в моей комнате. - Когда я работала санитаркой, - проговорила я, - женщинам было приятно, что родственники присылали им цветы.
- А себе оставишь что-нибудь? - осмотрел Димитрий комнату, вздернув брови. - Он не поскупился.
- Он любит крайности, - бросила я, сжимая визитку в ладони. - Или ни одного цветочка, или сразу весь цветочный магазин!
- Таков Штефан, - развел руками Мартэ и добавил, сменив тему: - Ты готова к вечеру, милая?
- Не знаю, - честно выговорила я, не глядя на отца. - Не могу сказать…
Хотелось бы ответить утвердительно, но я знала, что это не совсем не так. И причину этого, как я ни старалась скрыть ее от самой себя, в тот же миг озвучил отец, подойдя ко мне и ласково тронув за плечо.
- Ты знаешь, - проговорил он очень тихо, - что он до сих пор не ответил, придет или нет.
- Это его дело, - поджала я губы, ответив столь быстро, сколь и подозрительно. - Не придет, значит, не придет. Ему не хочется признавать, что я отныне не рабыня и его приказам больше подчиняться не буду.
- Вообще-то, он первым признал перед Советом, что ты моя дочь и принадлежишь к роду Мартэ, - мягко возразил мужчина, легко поворачивая меня к себе лицом. - А затем уже все остальные.
Я знала об этом, отец мне говорил, но опять не смогла ответить себя на вопрос – зачем? Зачем он сделал это? Какие у него цели, чего он добивается?! И ответа на этот вопрос я не находила, а потому нервничала.
- Ничего иного им не оставалось, - фыркнула я, нахмурившись, - после ДНК-экспертизы!
- Экспертиза еще не была проведена, когда Штефан признал тебя Мартэ, - произнес отец.
Согласиться с его доводами, означало, признать, что Штефан Кэйвано желал мне... добра. А разве это так, после того, что он сделал мне!?
- Он ничем не рисковал! – уверенно заявила я, отходя от Димитрия. - И к тому же, ты его друг. Он…
- Он мой друг, но причинил боль моей дочери, - перебил меня отец. - За один только тот поступок я готов отказаться от нашей с ним дружбы, - голос его был настолько тверд и решителен, что я взглянула на него с удивлением. – Но даже я понимаю, что иногда стоит ценить человека по его поступкам, - мягко добавил он. - Ты разве еще этого не поняла, дорогая?
Из груди будто вырвали воздух, а перед глазами заплясали темные пятна. Опять воспоминания!..
- Я поняла это лучше, чем кто бы то ни было, папа, - опустив глаза, пробормотала я.
В памяти всплыли, пусть и не яркими картинками, а серыми точками, те воспоминания из недавнего прошлого, которые не могли забыться вот уже три месяца. Они стали менее отчетливыми, превратившись в блеклые серые тени, лишенные яркостей и ощущений, но я все равно... помнила. Холодный мрачный зал давит на меня своей заплесневелой мрачностью. А я лежу на полу... мокром от собственной крови. А он... мой палач. Он уходит. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Только боль в глазах и выпрямленная спина - как ее неопровержимое свидетельство. Ему тоже больно... почему-то, я осознаю это со всей ясностью лишь спустя долгие месяцы.
А отец подходит ко мне и продолжает говорить.
- Каково это - признать, что рабыня, какая-то девчонка… его рабыня, которую он стремится заполучить назад, на самом деле происходит из дворянского рода!? – его слова начинают оседать в моем сердце. - Он прекрасно понимает, что, признав тебя Мартэ, теряет даже малейшую возможность, чтобы вернуть тебя в свой дом. По большому счету, все его шансы сравниваются с нулем. Но он признает тебя, не раздумывая.
Сглотнуть острый комок в горле оказывается не так легко.
- Это он тебе сказал? - проговорила я, задумчиво глядя в глаза в отца.
- Думаешь, он признался бы в этом кому-то? - улыбнулся Димитрий уголками губ. - Ты его так плохо знаешь?
В том-то всё и дело, что мне иногда казалось, что я знаю его даже слишком хорошо. Иначе, как бы я тогда приняла его насильственные действия по отношению ко мне?! Боль не улеглась и не забылась, просто раны затянулись. Не зажили и не забылись, но затянулись. И спустя время я невольно поняла, что ему тоже было больно. Да, если он мог испытывать боль, он ее чувствовал. Он думал, что я изменила ему с Вийаром. Он полагал, что я обманула его, предав его и себя. Изменив не только ему, но и своему слову. Он не верил мне достаточно для того, чтобы не сомневаться в моей безвинности. Он был слишком Князь, чтобы поверить рабыне. И он поверил своим глазам. И я, к своему ужасу и стыду, не могла его винить за это. Таков Штефан. И такова я. Даже зная, что он - прав, понять могу, но принять и простить… Сложно. Очень сложно. Раньше было – невозможно, а теперь... Как едва заметна, оказывается, грань между возможным и невозможным. Она призрачна, почти нереальна... Как и тот мир, в котором я теперь жила.
И в этом мире я не рабыня. Более того, я - дворянка! Это было настолько непривычно, что приходилось постоянно напоминать себе о том, кем я теперь являюсь, и Штефану Кэйвано придется со мной считаться!
Я надеялась найти родителей, об этом мечтает каждый ребенок из детского дома, но, когда воспитатели заявили, что мои родители погибли, я… смирилась. И продолжила жить дальше. А сейчас оказалось, что у меня есть отец. И не просто отец… дворянин, представитель знати Второй параллели, отказавшийся от трона Князь! От этого просто так не отвернуться. Это – право рождения, это печать и метка. Навсегда.
- Ты защищаешь его? – заглянув отцу в лицо, прямо спросила я.
- Нет! – резко ответил он. – Он совершил преступление в отношении тебя, и этого мне не простить, - глаза его блеснули, а губы сжались в линию. – Но я хочу, чтобы ты... избавилась от дурных воспоминаний.
- Как?
- Посмотрев своему страху в лицо, моя милая, - тихо проговорил отец и, наклонившись, прижал меня к себе. - Только так можно избавиться от дурных снов, - поцеловав меня в макушку, провел пальцем по щеке.
Прижавшись к отцу плотнее, я не стала говорить ему о том, что мне перестали сниться кошмары. С того самого дня, как я видела Штефана Кэйвано в последний раз.
Он пришел ко мне тогда... зачем? Я не понимала, но хотела понять. Он был странным, выглядел странно. Мне даже вначале показалось, что это не тот Штефан Кэйвано, которого я знала. Уверенный, решительный, жесткий и хладнокровный Штефан Кэйвано, которого я полюбила. Говорил он тоже странно, и смотрел на меня странно, и шел... тоже странно. Я никогда его таким не видела. Он будто весь превратился в чувство. Только я никак не могла определить, какое. Что он хочет мне сказать? Зачем пришел? Купить меня... у отца?! Определенно, папа сообщил ему, что я теперь не продаюсь. И как он воспринял эту новость? Он ни слова не сказал о том, кем я теперь являюсь. Зато сказал, что просмотрел пленки с камер слежения и... как он сказал?.. знает теперь, что я не виновата и его не предавала. И мне стало вдруг так больно, обидно... до боли в глубине души. Мне он не поверил, а вот камерам слежения!..
