Озабоченный (СИ) - Митрич Влад
- Ты у Мишки? – спросила, не поздоровавшись.
- А где ещё? Чего звонишь?
- Ага. Чем занимаетесь?
- Не твоё дело. Дома нормально?
- Ой, какие мы строгие, надо же! Фи. Хорошо всё дома, как обычно скучно… - я промолчал и сестра продолжила. – И ты скучный… ты это, - она понизила голос, - Мишка не рядом?
- Позвать, что ли? – спросил, усмехаясь, но внутренне тревожась: вдруг согласится?
- Не, не, не, ни в коем случае, не вздумай, трубку брошу! – прошипела, испугавшись не на шутку. – Вообще ему ничего не говори!.. На День варенья его пригласил? – и затаилась в ожидании.
- Допустим. Тебе-то что?
- Мне?! А с чего ты взял, что мне что-то? Не сочиняй там у себя небылиц, очень он мне нужен! Я так просто поинтересовалась, - и быстро заговорила на другую тему. – К тебе вчера Доска приходила, а ты ничего мне вечером не рассказал. Чего хотела? Мама, как она уверяет, ваш базар не подслушивала.
Динамик на моём смарте стоит громкий, поэтому разговор слышен был прекрасно. При слове «доска» Люба нахмурилась и принялась внимательно себя разглядывать - ощупывать. Знала своё прозвище, без сомнения. Маленькие груди, не отвисающие только из-за размера, худая фигура со слабо выраженной талией, узкая попа – доска доской, точнее прозвать трудно. Правда, доска простроганная, отшлифованная и лаком покрытая. Симпатичная, в целом, досочка, можно даже сказать красивая.
Результат аудита учительницу не устроил. Ещё больше нахмурившись, подняла с пола халат, бельё, оделась и запахнулась. Подошла к окну и закурила, от меня отвернувшись. Я тем временем разговаривал.
- Ой, Катриш, неинтересно было. Приходила педагогический долг исполнить, поддержать, так сказать. Поинтересоваться приходила, как же я их, белых и пушистых, посмел бросить.
- А ты что? – живо заинтересовалась сестрица.
- А я что? Я правду – матку рубанул, как с плеча, наотмашь…
- И? – не выдержала паузы, как я и надеялся. – Какую правду рассказал?
- Да что задолбали все, видеть их не могу. Ты же знаешь, я обидчивый. – В это время учительница, только что затянувшаяся, повернула ко мне голову. Взгляд её был серьёзен.
- А она что?
- Прости нас, ты не так, мол, наш игнор понял, а на самом деле ждём – не дождёмся, возвращайся…
- А ты? Не тяни давай!.. Вернёшься?
- Я с дуба не падал, сестрёнка, меня и там неплохо кормят. Пацаны нормальные, девки симпатичные.
- Ага, нормальные! Там одни колдыри живут, алкаш на алкаше, нарики как крысы на помойке шастают… а на автобусе каждый день не надоело? Вернулся бы ты, Петюнь…
- Брось, Катриш, люди как люди, как везде. Не верь слухам. А маршрутка не напрягает, ты же знаешь, я – жаворонок. И мама сказала, что ей не тяжело, не обеднеем…
- Дурак ты упёртый! – резюмировала сестрица. – Когда домой?
- Утром. Как только, так сразу. Свечи на торте зажинайте, как проснётесь. Всё, пока.
- А… - хотела ещё что-то спросить, но передумала. Постеснялась, не иначе. – Ага, пока.
- А я ничего не понимаю, - высказалась Люба, как только я сделал отбой. – Впрочем, без разницы, - заключила, затянувшись и выпуская дым. – Значит, ты сейчас у Мишки… Бакланова? - на всякий случай уточнила. Я кивнул. – Ну ты наглец… - произнесла скорее восхищённо, чем осуждающе. – А на самом деле ты с ним как? Раньше друзьями были.
- То было давно и неправда…
- Нет, ну, в самом деле?
Немного посомневавшись, я решил пооткровенничать.
- Мишка дольше всех ко мне приходил, целый год. И год не появляется. – Ответил я неохотно. – Полгода назад я из всех соцсетей удалился и последнего друга, Мишку, заблокировал… дольше, чем других терпел…
- Терпел?! – изумилась классная руководительница. – Как это эгоистично! Ребят можно понять, они дети! Свои, детские дела, заботы, проблемы. Быстрые знакомства, лёгкие расставания, обиды, обострённое чувство справедливости, влюблённости…
- А я кто? Не ребёнок? – перебил я, напыжившись.
- Ты? – удивилась Люба и, прищурившись, задумалась. – Порой гляну на тебя, а ты совсем взрослый, старше меня… а порой дитё…
- Посиди пару лет в четырёх стенах, лишь с двумя бабами общаясь, повзрослеешь. А ещё если знаешь, что скоро умрёшь, когда чувствуешь, как с каждым днём слабеешь… а, забей. Хватит об этом, - сказал, проследив, чтобы тон был не командным. Прекращать разговор насильно почему-то не хотелось.
Лена загасила окурок, подсела ко мне и запустила руку в мою шевелюру.
- Бедненький, - сказала с сочувствием. – Но всё хорошо кончилось, не правда ли? Не расстраивайся, ты же выздоровел. Даже как выздоровел! – похвалила, потеребив мне волосы. - Взрослый мужик позавидует… А как, кстати? У нас слухи ходили, что ты… очень круто попал, чуть ли не смертельно болен.
- Ты чем слушаешь? Говорил же, умирал… оказалось, врачи виноваты были. Они таблетками меня кормили, на которых у меня аллергия. Перестал пить и выздоровел, - о ведьме не рассказал бы под страхом смерти.
- Не поняла. Очень странная история. Бессмысленный набор слов какой-то. Если это правда, то надо в суд подавать. Твоя мать планирует?
- Всё, хватит, забей. Не интересуйся больше моей болезнью, ну, пожалуйста, - вспомнив о ведьме, решил остановиться. Не надо выносить вопрос болезни дальше собственной головы. – Давай лучше вино допьём. Вон, целых полбутылки осталось.
Вино подняло настроение и мы перешли к развлечениям. Она рассказывала смешные истории из школьной и личной жизни, я из своей, наполовину выдуманные. Травили анекдоты, играли в карты на раздевание, для чего и мне, и ей сначала пришлось поплотней одеться. Обоюдно оставшись в неглиже, приступили к фотосессии – куда потом девать снимки не задумывался, пообещал только никому не светить. Люба изгалялась в меру собственного представления о красивом и сексуальном, я её поправлял, командуя «замри» и вручную меняя положения тела. Люба, обнаружив себя в совершенно другой позиции, смеялась заливисто, как пятилетняя девочка. Я тоже веселился.
Однажды, когда я со смартом лежал на полу, а Люба сидела на корточках, широко раздвинув ноги, руками раскрыв губы и трогая оголившийся клитор, заговорила о себе в третьем лице, успокаивая расшалившуюся себя.
- Ой! Осторожней, Любонька, аккуратней. Так и кончить внезапно можешь, - она была возбуждена – похотник торчал, словно маленький член, с низа губок, раскрытых как страницы журнала, свисала капелька мутной жидкости, вытекшая из складки.
- Ну так кончай, - не понял я в чём проблема.
- Не, оргазм будет не тот. Приятный, конечно, но… пресный, слабенький. Не хочу вкус перебивать. Вот сегодня ночью был…
- Так я тебе любой устрою! - перебил я, загоревшись. - Хочешь?
Разумеется, согласилась. И я устроил. Назначил пять градаций на каждый палец левой руки – левую просто по приколу выбрал, чтобы неудобней было. Самая слабая разрядка от большого пальца, мощнейшая от мизинца. От остальных по возрастающей соответственно порядковому номеру. Стоит ей потеребить похотник одним пальчиком, даже самым кончиком, особых усилий не прилагая, - обязательно одним, иначе не выйдет, - как буквально через минуту наступит восторг, вне зависимости была ты возбуждена до прикосновения пальца или нет.
Люба проверила все, от малого к большему. От мизинца кончала дольше всего. Не дышала, сведённая судорогой, наверное, с полминуты, а после, полностью расслабившись, уснула. Грудь, поработав кузнечными мехами, как у лыжницы во время марафона, успокоилась полностью и будто бы остановилась. С угла рта свисала нитка слюны, а лицо выражало полнейшее счастье. Такое выражение бывает у улыбающегося во сне ангелочка-младенца. Даже будить её расхотелось.
Растолкал минут через пятнадцать – ждать откровенно надоело. Люба лениво поднялась с пола.
- Какая я счастливая, - произнесла стоя, потягиваясь и зевая. – Это нечто, Петь, не описать… в раю побывала, вечность там прожила. Спасибо тебе. – Люба совершенно потеряла критику и не спрашивала, как я это делаю и каким образом, не замечала несуразности происходящего. Для неё всё случившееся было само собой разумеющимся.
