Елена Прокофьева - Принц Крови
Получилось все не так, как он рассчитывал. Не было ни упоительного всемогущества, ни экстатической радости, — вообще ничего приятного. Оказалось, что брать слишком много, это все равно что какое-то извращенное обжорство, когда пихаешь в себя лишнее, и не можешь остановиться, давишься, чувствуешь, что вот-вот лопнешь и — все равно продолжаешь пихать. Только происходит все это не с желудком, а с головой.
Когда приносишь жертву, а не просто убиваешь, кровь не впитывается в кожу, она остается на руках, пока ее не смоешь. Странное ощущение. Все равно как на время перестаешь быть вампиром и снова становишься человеком. Хотя и такое сравнение неверно, потому что это вообще ни на что не похоже — стоять в круге силы и чувствовать, как открываются врата между мирами, и как пространство, окруженное магическими знаками, заполняет нечто чуждое, что прикасается к тебе и изучает, и изменяет, на время делая тебя своей частью. Ты перестаешь быть вампиром или человеком, ты становишься сосудом или проводником, или источником, — если, как правильно сказал Вадье, проявишь страх или слабость. Потому что перед тьмой не существует иной силы, кроме силы духа.
Когда ты становишься частью тьмы, ты можешь взять от нее все, что захочешь. Столько, сколько сможешь, без ограничений. Насколько хватит выдержки. И если кажется, что магия вот-вот раздавит тебя в лепешку или превратит в кашу твой мозг, это означает лишь то, что воля твоя слабеет. Ты можешь держаться до последнего на грани и даже за гранью, но если не успеешь отступить, и воля рухнет, не выдержав натиска, ментальные раны станут физическими, и тяжесть их будет зависеть от того, как сильно ты опоздал. Предел есть у всех. Даже у величайших магов. Только чувствовать, когда пора остановиться — довольно сложное искусство, не у всех получается.
Давление на мозг было чудовищным, и оно все усиливалось, несколько раз Филиппу казалось, что голова вот-вот развалится на части, но он понимал, что взял еще слишком мало и что, если остановится сейчас, то все будет напрасным. И он злился на собственную слабость и продолжал читать заклинание, пока мог хоть что-то соображать. Испытывать свой предел ему не приходилось еще ни разу, и это был именно тот случай, когда стоило рискнуть и попробовать.
Вадье находился за пределами круга и ничем не мог ему помочь. Начав ритуал, Филипп должен был и завершить его самостоятельно.
— Думаю, достаточно, — услышал он в какой-то момент сквозь нарастающий звон в ушах, — У вас вампиров сумасшедшая способность к регенерации, но если мозги вытекут через уши, я сомневаюсь, что они потом восстановятся должным образом. Филипп, ты слышишь?.. Заканчивай! Больше все равно не получишь!
Филипп хотел спросить почему, но нельзя было прерывать заклинание.
Он сам понял, что Вадье прав, уже в следующий миг, когда почувствовал кровь во рту.
Филипп поспешно оборвал связь и, наверное, сделал это слишком резко, — а может быть, все же, просто поздно, — потому что когда рухнули защитные барьеры, голова взорвалась такой болью, что Филиппу показалось, будто ему выстрелили в затылок. Перед глазами его потемнело, и он рухнул на колени.
Вадье рванулся к нему и придержал за плечи, не давая упасть и, кажется, что-то говорил, но Филипп не понимал ни слова, голова пульсировала болью и гудела, как колокол, в который лупит со всей дури какой-нибудь ополоумевший монах. К тому же его тошнило. И вообще было так плохо, как никогда еще с тех пор, как его обратили. Да и при жизни, пожалуй, так плохо не было, — иначе он бы умер.
Когда перед глазами немного прояснилось, Филипп увидел перед собой лужу крови. Кровь текла из его рта, из носа и, кажется, из глаз, стекала по лицу, заливая одежду, и не впитывалась в кожу, как и кровь жертвы. Вот дьявол, а это как еще понимать?!
Сквозь розовую пелену перед глазами Филипп увидел обеспокоенное лицо Вадье.
— Слышишь меня?! — спросил тот, наверное, уже в тысячный раз.
— Не получилось? — пробормотал Филипп, — Почему? Что я сделал неправильно?
— Получилось! — злобно закричал Вадье, — Только ты взял больше, чем следовало! Черт тебя возьми, ты едва не откинул копыта, идиот!
Филипп подумал, что ему еще совсем не поздно их откинуть, но говорить было слишком трудно. Почему Вадье сказал, что получилось? Если бы, в самом деле, так, — чувствовал бы он себя таким слабым? Как человек… Как немощный, издыхающий смертный…
Вадье уложил его на пол, подсунув под голову свернутый камзол.
— Скоро рассветет, а здесь оставаться нельзя, — проговорил он, — Мне придется отправиться за Лорреном, чтобы он отнес тебя домой.
Филипп мучительно застонал, перевернулся на бок, и его вырвало кровью, после чего он отключился.
— Вот дерьмо! — с чувством проговорил Вадье.
Несколько мгновений он стоял над бесчувственным вампиром в задумчивости, но так и не смог придумать, что тут можно предпринять, поэтому просто отправился, куда собирался. По пути, в красках представляя себе как отреагирует на произошедшее Лоррен, он несколько раз едва не поддался искушению сбежать куда-нибудь подальше из Парижа и из Франции — к чертовой матери! Возможно, он так и поступил бы, не будь, на самом деле, почти уверен в том, что Филипп оклемается. Вампир сильнее человека, если сразу не рассыпался в прах, значит, наверняка выкарабкается. Но, с другой стороны — что он вообще знает о вампирах?
С Лорреном колдун держался уверенно, будто и в самом деле все прекрасно знал и понимал и вообще полностью контролировал ситуацию.
— Сейчас он слаб. Очень слаб, — сказал он, прежде чем они спустились в подвал, и тот увидел, насколько все ужасно, — Ему больно и плохо. Ты отнесешь его домой и уложишь на дневной сон. И к следующей ночи с ним все уже будет в порядке.
Вот бы ему самому такую уверенность!
Открывая дверь, Вадье вознес мысленную молитву кому-то — сам толком не понял кому — чтобы они не обнаружили сейчас на полу кучку праха и косточки. Потому что в таком случае ему конец.
К величайшему его облегчению, Филипп по-прежнему лежал на полу целым и невредимым, разве что выглядел жутковато, весь залитый кровью. Кажется, вампир даже был в сознании, по крайней мере, глаза его были открыты, а мутный взор устремлен в потолок. И кровотечение, похоже, остановилось. Вадье, который видел, что было раньше, зрелище показалось вполне жизнеутверждающим, но Лоррен на несколько мгновений замер у порога в глубочайшем шоке.
— Вот дерьмо! — воскликнул он, кидаясь к Филиппу, — Что здесь произошло?!
— Не ори, — прошептал тот одними губами, — Ох, моя голова…
Лоррен не внял его просьбе. Он был зол как черт.
