Снова хочу быть твоей (СИ) - Малиновская Маша
Между двух огней я не выживу.
Я не могу потерять Рому. Сын — самое ценное, что есть у меня. Самое дорогое. Из-за него я буду лгать, как бы мне самой ни было противно от этого.
Я обязательно всё скажу Севе. Когда это будет более безопасно.
Упаду в ноги и буду умолять о прощении. Стерплю что угодно.
Но не сейчас. Сейчас — слишком рискованно.
Поэтому да, я снова лгу. Слова сыплются одно за другим, но внутри я чувствую, как холод пробирается глубже. Он не верит. Я вижу это в его глазах. Или, по крайней мере, начинает сомневаться.
Его молчание тянется, и я чувствую, что земля уходит из-под ног. Сева медленно отворачивается и идёт к окну, и его движения кажутся слишком спокойным, как будто он взвешивает каждый шаг. Его глаза больше не сверкают той мягкостью, что была всего несколько минут назад.
— Лиза, — говорит он наконец, глядя на меня сверху вниз, обернувшись. — Ты ведь сказала бы, если бы…
От его слов у меня подкашиваются ноги. Но я не успеваю ничего ответить, потому что Сева уже уходит в спальню, и дверь за ним закрывается.
Я выдыхаю и тяжело опускаюсь на диван. Закрываю лицо дрожащими руками и качаю головой.
Говорят, после смерти нам воздаётся по заслугам. Кто-то попадает в рай, а кто-то в ад.
По делам его ему воздастся…
Но мой ад уже сейчас жжёт так, что не стерпеть. За мой грех, за эту ужасную ложь.
Мы привыкли осуждать. Привыкли топить человека за его ошибки.
“Сама, дура, виновата”
“Поделом тебе, мучайся теперь”
“А как ты хотела?”
Мы бросаем камень в провинившегося, забывая, что грешны мы все, а виноватый уже получил свой персональный ад от собственной совести.
Я убираю пылесос, собираю тряпки и складываю всё в кладовку. Уборку так и не успела закончить. Уже пора собираться на работу, и я иду в душ, одеваюсь и уже собираюсь вызвать такси, когда в коридор выходит Сева.
— Я отвезу тебя, — кивает на дверь. — Пока этот гондон в городе, сама не шляйся нигде. Воспитателю я уже позвонил на всякий случай.
— Спасибо, — киваю, опустив глаза. Сева слишком хороший, чтобы жизнь вот так связала его со мной.
Да, персональный ад — это больно.
19
— Лиза, сегодня вечером Шевцовы устраивают посиделки. У них годовщина свадьбы, — говорит Сева утром, пока собираемся. — Хотят дома узким кругом отметить. Ты до скольки сегодня в клинике?
Замираю с щеточкой от туши в руках перед зеркалом, вспоминая, сколько сегодня у меня пациентов.
— До трёх должна освободиться.
— Отлично. Тогда заеду за тобой, заберём Ромку сразу после сна и к шести надо успеть к Шевцовым.
— Хорошо, — киваю, — так и сделаем.
— Жду вас в машине. Там что-то сигналка сегодня сбоила, пока соберётесь, как раз успею глянуть, — бросает он и, сдёрнув куртку с крючка в прихожей, обувается.
— А меня возьмёшь? — в прихожую выбегает Ромка. — Я уже одетый. Хочу посмотреть, как ты будешь ремонтировать машину.
— Ну… — Сева пожимает плечами, — если собран уже, то пошли.
— Мама, можно? — запоздало вспоминает Ромка, что надо бы спросить и у меня.
— Иди, конечно. Рюкзачок свой только не забудь. И шапочку, сегодня ветер, в кепке будет холодно.
— Хорошо!
Сева помогает Роме надеть курточку и шапку, берёт его за руку, и они выходят из квартиры, бросив уже из подъезда, что ждут меня.
Когда остаюсь одна, застываю в растерянности. Слова Севы прозвучали, словно уведомление, как если бы он сообщил о чём-то повседневном. Словно это обычное дело — пойти на вечеринку, изображая счастливую семью, когда между нами до сих пор остаётся эта глухая стена.
Шевцовы в курсе, но остальные нет. Но даже Яна и Лёша не знают всей правды. Про то, чей на самом деле сын Ромка, я не смогла рассказать даже своей подруге.
Внутри меня всё сжимается. В этот момент я чувствую себя так, словно меня вынуждают пройти испытание, к которому я совсем не готова. И отказаться я, конечно, не могу. Это ведь наши друзья.
Мне придётся убедить всех вокруг, что между нами с Севой всё хорошо, что я справляюсь, что наша семья держится вместе. Но как показать им это, если даже я сама боюсь лишний раз встретиться с Севой глазами?
Быстро заканчиваю сборы. Мазок помадой по губам, плащ на плечи и тороплюсь спуститься. Не люблю заставлять ждать других.
На работе мысли о предстоящей вечеринке не дают мне покоя. Пациенты, график, назначения — всё происходит на автопилоте, а в голове крутятся одни и те же вопросы. Как они будут на нас смотреть? Что они подумают? И самое главное — как не дать им понять, что между мной и Севой всё так сложно, так натянуто?
Я представляю, каково это будет. Сева — всегда уверенный, собранный, излучает спокойствие, а я рядом с ним, будто тень. Я боюсь, что не смогу выдержать этих взглядов, этой скрытой жалости или, что ещё хуже, сочувствия.
Вечером я собираюсь дольше, чем обычно. Пока Ромка в гостиной смотрит мультики, а Сева отъезжает по каким-то делам, я успеваю примерить несколько платьев, но ни одно не кажется достаточно подходящим. Хочу выглядеть легко и уверенно, как женщина, которая находит радость в семейных встречах. Наконец, останавливаюсь на простом, но элегантном тёмно-синем платье. Прячу усталость под слоем макияжа, тщательно укладываю волосы и стараюсь не замечать, как руки дрожат.
— Ты готова? — спрашивает Сева, заглядывая в комнату, где я заканчиваю последние штрихи. Он выглядит так, словно его всё это между нами совсем не зацепило. Спокойный и уверенный, как и всегда. Как будто для него это всего лишь очередной вечер с друзьями.
Хотя, почему это должно быть не так? Это у меня персональный ад с раскалённым прессом из сотканной мною же лжи.
— Да, готова, — отвечаю я, чувствуя, как в животе всё сворачивается от волнения. — Как Рома?
—Ждёт нас, — говорит он, и я на мгновение вижу в его глазах тёплую искорку, как будто он действительно рад, что мы едем вместе.
Когда мы выходим из дома и садимся в машину, Рома радостно тянется, чтобы поцеловать меня в щёку. Его детская непосредственность и радость успокаивают меня хоть немного. Он улыбается, говорит, как он ждёт встречи с Алиской — дочкой Шевцовых, и что он надеется, что тётя Яна испекла тот же пирог, который они ели, когда он был у них в гостях в прошлый раз.
Для сына этот вечер — очередное приключение, и я могу только порадоваться за него.
Когда мы подъезжаем к дому Шевцовых, внутри всё снова сжимается. Мы идём к двери, и я делаю глубокий вдох, готовясь надеть самую искреннюю улыбку, которую только смогу изобразить.
Лекс открывает дверь, его громадная фигура заслоняет собой весь проём. Он улыбается, и я на секунду задумываюсь о том, что жизнь так переменчива. Никогда ведь не знаешь, как оно сложится. И Лекс и Янка — тому яркий пример.
Когда я увидела Шевцова впервые, мне хотелась спрятать Яну. Защитить её как-то от сводного брата, который когда-то покорёжил её юность, а спустя шесть лет снова вернулся в её жизнь.
Да, мы с ним не сошлись во взглядах тогда. Он называл меня “таранькой”, а я его конченым психом. Но потом ко мне пришло чёткое понимание, что если кто-то и сможет вдохнуть жизнь в мою сломленную подругу — то это тот, кто её и сломал. Лекс.
Тогда я оказалась права в своих предположениях. Они стали отличной парой. Счастливой по-настоящему. Без притворства, как мы сейчас с Севой.
— Привет, проходите! — говорит Шевцов, обнимая Севу и хлопая его по спине. — Лиза, рад тебя видеть.
Я стараюсь улыбнуться как можно увереннее и киваю ему в ответ.
— Лиза! — выбегает ко мне Алиска — дочь Шевцовых. — Привет!
— Привет, малышка, — вручаю ей сладкий подарок. — А мама где?
— Ждёт тебя на кухне, — бросает девчушка, а потом теряет ко мне интерес, хватая за руку Ромку. — Пошли, Ромка! Там сегодня у нас аниматоры! Симка и Нолик!
Я почти на ходу успеваю снять с Ромки куртку и шапку, и они с Алиской убегают. Сева помогает мне снять плащ, и я иду к Яне на кухню.
