Криптонит (СИ) - "Лебрин С."

Я захрустела костяшками пальцев от нервов. Скоро на меня упадёт потолок; я чувствовала это.

На фотосессии я старалась так, как никогда до этого. Выполняла все приказы Миши. Из уголочка на меня смотрела Ира с чем-то, очень похожим на гордость. Она тоже была домашней собакой, которая как могла пыталась вырастить этого волчонка. Я не хотела, но неосознанно постоянно оглядывалась на неё в поиске поддержки. Смотри на меня, помоги мне, спаси меня, только тебя я тут знаю — я правильно надеваю на себя поводок? И она кивала и улыбалась.

— Ну как ты стоишь! Тебе по башке долбануть, чтобы ты ожила наконец? — кричал Миша, и я пыталась встать правильно. Он закатывал глаза и бил себя по лбу. Он порывался уйти и покрывал меня оскорблениями — деревяшка, марионетка с блошиного рынка, цапля, пингвин… собрал весь зоопарк.

— Что тебе ещё надо? — вскрикивала я, швыряя шарф, и тогда он, с едва заметным довольным прищуром, щёлкал фотоаппаратом. Ира выпучивала мне глаза, чтобы я молчала, и я замирала. Сцепляла зубы и терпела, терпела.

— Жду, пока ты сбежишь отсюда, поджав хвост, как обычно, — невозмутимо сказал Миша на перерыве. — Ты же так и делаешь — психуешь, как маленькая, когда у тебя что-то не получается.

— Жди, пока хер не отсохнет, — вырывала я из себя звенящее и надтреснутое со слезами на глазах, выбрасывая пустой стаканчик в мусорку так, что она затряслась.

Миша громко захохотал, запрокинув голову. Он доводил меня, специально доводил до точки, в которой я теряла рассудок и начала реветь, как медведь, которого загнали в угол. Он ловил этот рёв в фотоплёнку.

— Ты совсем не модель, девочка.

— Да? Вот спасибо.

— У тебя характер спортсмена. Почему ты не пошла в спорт, а? Чего тут меня мучать?

— Фоткай уже, — приказывала я и встала в позу, как в боевую стойку. У меня едва ли не пар из ушей валил.

И он фоткал, смотря на моё тело как на расходный материал, как на что-то, принадлежащее ему, приговаривал: «Ну вот, смотри какая ты красивая», утешая будто маленькую, а мне хотелось снять с себя шкуру. Она ко мне приросла, а я чувствую, прямо сейчас под камерами: что-то не так, что-то ноет, что-то не стыкуется и нервы не сходятся с нервами, и от этого мне хочется лезть на стены и срывать обои.

Может ли быть такое, что я была рождена для другой шкуры?

*

Я хрустела костяшками пальцев, дёргала ими будто трепетала крылышками бабочка, а он нет-нет — да возвращался взглядом к ним. Я ждала его раздражения, мне казалось, его стерильные нервы не выдерживали подобных лишних звуков, но — он просто смотрел. И в этом было нечто неправильное. Это было само «но», обычно звучащее как будущий выстрел, а сейчас как остановка сердца. Как: «погодите-ка».

Я никогда не боялась смотреть в глаза, но с этого момента во мне родился и зажил страх, пустив корни.

— И что — даже не скажешь «спасибо»? — змеевидные насмешки, звучащие как торжество в войне, над горой трупов. Веселье, когда у меня внутри всё подыхало. — Я ведь всё-таки твой Бэтмен. А ты как мой криптонит — вечно мешаешь.

Он скорее «бэд мэн», чем Бэтмен, но да ладно.

Я только тогда начала осознавать — медленно, по частям, и каждая часть ощущалась страшнее предыдущей. Как, как, как.

— Спасибо, — выдохнула я, вздрогнув, и он поймал эту дрожь сразу же. Как я ненавидела его прицельный взгляд. «Но» — он ничего не говорил. — Можно теперь идти?

(Пожалуйста, пожалуйста)

— Иди, — легко сказал он, будто ему комфортно в этой вечной недосказанности, когда это вечное «но» стоит стеной. Будто зная, что я тут же испарюсь. И я испарилась.

Мы втроём прогуливались по коридору — я, Вера, Насвай — как вдруг появилась химичка и схватила меня за рукав.

— Юдина, давай-ка к директору. И вы тоже. Я на вас уже донос написала! Сколько можно уже прогуливать? Я вас не видела уже три недели, а по коридорам мы гуляем! Прохлаждаемся! Сколько можно гулять? Ну давайте-ка, а! И чтобы потом ко мне в кабинет пришли с объяснительными!

Она не дала нам ни слова вставить — эта женщина непоколебимая и пёрла, как танк. У нас на лицах было написано одно сплошное «блять». Ну как можно было ей попасться? Я побелела как полотно по пути к кабинету директора, Насвай же неуклюже гладила моё плечо. Я сбрасывала её руки.

— Да ладно, Юль, че мы там не видели? Он мне уже как родной, я с ним свои тёрки имею, он мне как батя, всё уладим! Ты только успокойся, а то я тебя боюсь.

— Как я могу успокоиться, как? Убери от меня свои руки, правильно боишься! Ещё одно слово — и я тебя закопаю. Всё из-за вас, я ни разу не была у директора, ни разу!

— Чего сразу из-за нас, это ты предложила вообще-то, — пробурчала Вера, на лице которой была написана досада. Но когда я свирепо посмотрела на неё, она подняла руки вверх: — Да, да, из-за нас, только не бей.

Мы попали в какой-то другой мир — я сразу почувствовала давление этого кабинета, пусть и хранящегося в полном беспорядке, но отвратительно официального. Какой кошмар. Все мы знали директора, конечно, — Сан Саныча, и он казался нам всем нормальным, но всё же. Я была близка к обмороку, поэтому сжала руки в кулаки, чтобы держать оборону во что бы то ни стало.

— Какой класс? — весело спросил кругленький лысеющий мужчина, выплыв из какой-то коморки. Мы так и не поняли, откуда он появился, потому что где эта коморка — сказать никто не мог. Он посмотрел на Насвай и расплылся в широкой улыбке. — О, Леночка, рад тебя видеть! Опять Полька отправила за тряпкой?

— Здрасьте, только я не Леночка, я… — начала Насвай. Боже, что здесь происходит? Я начинала чувствовать себя закипающим шариком ярости.

— Ой, да неважно. Чего пришли? Чаю хотите, у меня тут остался…

— Нас вообще-то к вам отправили отчитаться за прогулы, — процедила я. Что за цирк, в конце-то концов? Директор мне казался расхлябанным, в этой своей куче грязи, а я такого терпеть не могла.

Он плюхнулся в кресло и с лукавым прищуром уставился на меня. Я ждала, когда он начнёт орать и требовать объяснений, чтобы побыстрее уйти уже отсюда. Внутри я была уже в боевой готовности и продумывала варианты, что делать, если он начнёт звонить отцу или Ире, не дай Бог.

— О, да всё так серьёзно? Прям так сразу, без чая?

— Мы болели, — сказала Вера. — Поэтому не приходили.

— Прям все втроём? — весело спросил Сан Саныч. Он скрестил руки на груди, но совсем не выглядел устрашающе. — Поэтому Ольга Викторовна постоянно мне мозги мозолит, что вы в школе ходите под ручку? А на её уроки не заходите.

— Ну, Юле становилось плохо, мы её поддерживали, лечили, — ещё хуже сделала Насвай. Я всех сейчас убью.

— Эта вот эта — которая серьёзная? — он кивнул на меня, глядящую на него исподлобья.

— Да, это она, — воинственно подняла подбородок я.

— Сан Саныч, та методичка, которую вы… — вдруг открылась дверь, и послышался голос моего ночного кошмара.

— Какие методички, Саня, у нас тут разбор полётов! — вскочил с места Сан Саныч; я же обмерла. — Вот, прогульщицы пришли, будем их линчевать.

Александр Ильич должен был строго смотреть, должен был покачать головой, — чёрт возьми, он должен сделать хоть что-то, что сделало бы его похожим на обычного учителя. Но он лишь дёрнул бровью и слегка усмехнулся, скрестив руки на груди.

— Прогульщицы? Как интересно, — хмыкнул он.

— А мне-то как, Саня! — с нездоровым импульсом воскликнул директор и вышел из-за стола. Я поджала челюсти, когда он подошёл ко мне, и уставилась в пол.

— Юдину можешь вычеркнуть из своего списка на казнь. Она ходит ко мне по поводу научной статьи, поэтому может пропускать.

Я не поверила своим ушам и подняла на него потрясённый взгляд. Он смотрел так, будто он делает мне великое одолжение и я буду должна мне по гроб жизни. Но — на его губах всё ещё блуждала та же усмешка.

Директор приобнял меня за плечо и прижал к себе. Я замерла. Не страшно. Не страшно, но — но.

Хватит, хватит прикосновений ко мне. Неужели я как статуэтка?