Хочу тебя испортить
Хочешь взрывать, будем взрывать!
© Варя Любомирова
Кирилл отворачивается. Громко переводит дыхание. Вижу, как при этом раздуваются мышцы на его обнаженной спине, и как высоко вздымаются плечи. Опадают уже медленнее.
Затяжная пауза.
У меня глаз дергается и начинает слезиться. А он все не шевелится, будто и правда кто-то свыше остановил воспроизведение.
Секунду спустя успеваю лишь приглушенно вскрикнуть, так резко он выпрямляется и разворачивается ко мне. Пошатываясь, застывает едва ли не на самом краю крыши.
– Ты, блядь, совсем ополоумела, соваться ко мне с такими мутками? – цедит, выказывая в одном этом вопросе презрение, ненависть и кипучую агрессию. – Знаешь, что я тебя даже видеть не могу? Не то что слышать всю эту хрень!
– Спокойно, – ворчливо отзываюсь я, мечтая вместо слов запустить ему в рожу пиццей. Но Бог терпел и нам велел. – Не обязательно так разъяряться.
Едкий тон выдает истинные эмоции. Однако я очень стараюсь снисходительно воспринимать его специфические защитные реакции.
– Спокойно? – повторяет, словно какой-то незнакомый заковыристый, блин, термин. – Я тебя сейчас смахну, нахуй, с этой крыши и тогда успокоюсь.
– Нет, не смахнешь, – уверенно заявляю, хотя в действительности этой уверенности не ощущаю.
Я ведь его совсем не знаю. Не догадываюсь, на что он способен. Границ не вижу. Но опрометчиво их прощупываю.
Что если то, что Кирилл сделал в общежитии – не самое худшее? Есть ли у него вообще какие-то принципы?
Делаю еще один шаг к нему и сажусь. Пристраиваю рядом с собой коробку с пиццей и, обхватывая руками колени, направляю взгляд на раскинувшийся внизу ночной город.
– Что ты делаешь?
Он не просто зол. Он зол и ошарашен.
– Ты слышишь, что я тебе говорю? Я скину тебя с крыши, идиотка. А может, вначале даже придушу. Не знаю, чего хочу больше. Убирайся, на хрен!
Сердце в груди колотится. Но вместе с тем меня охватывает такое умиротворение, не задевают его слова.
– Тут никого нет. Только я и ты. У тебя нет нужды доказывать, что ты сильнее, – тихо отзываюсь, по-прежнему глядя перед собой.
– Конечно, нет. Потому что я сильнее.
– Так зачем об этом говорить? – поднимаю резонный вопрос. – Ты сильнее меня. Сильнее своего отца. Сильнее многих. Суть в том, чтобы ты сам в это верил, а не кому-то что-то доказывал.
– О-о-о, – тянет насмешливо и вместе с тем крайне сердито. – Давай только без этой мути, доморощенный психолог, бля.
И садится.
Я молча продолжаю смотреть на город, но едва сдерживаю улыбку.
– Я тебя не закладывала, – сообщаю так же спокойно. – Точнее, не намеренно. Ренат Ильдарович увидел меня в этом халате и спросил, что случилось. А я попросту не умею врать.
– Я не пойму, ты сейчас хвастаешься или жалуешься? – презрительно отзывается на это Кир. – Не умеет она врать… – смахивает с пиццы крышку. Смотрит явно голодным взглядом, но брать не решается. – Признайся, плюнула? Или яду подсыпала?
– Пургена, – сладко улыбаюсь я.
Первой беру кусочек и демонстративно подношу его ко рту. Откусить не успеваю, Кирилл отбирает у меня шмат и сам вгрызается в него зубами.
– Ты без драки ничего не делаешь, животное? – раздраженно укоряю его.
– Этот проверен, – поясняет свои действия.
Я кривлюсь, но тему не развиваю. Молча беру другой ломоть.
Некоторое время просто едим. Пока я заканчиваю со своим куском, Кирилл смолачивает половину пиццы.
– Если бы мама была дома, она бы не позволила Ренату Ильдаровичу тебя ударить, – выговариваю я, промокая салфеткой руки. – Я не сказала ей. Давай завтра вместе…
– Заткнись! Нет, даже думать об этом забудь, – вновь приходит в бешенство сводный братец. Взглядом, который он на меня направляет, можно резать металл. – Никто об этом не узнает, – высекает жестко.
А я пошевелиться не могу.
Смотрю на него, и в груди неожиданно снова становится жарко. Совсем как случилось, когда отчим размахивал ремнем. Только сейчас отчего-то еще яростнее это пламя. Настолько, что нет сил сохранять неподвижность. Все тело горит и разбивает тремором. Хочется немедленно что-то сделать, чтобы почувствовать какое-то облегчение.
Первый такой приступ привел меня на эту крышу. На что способен толкнуть второй?
– Ты меня слышишь? Расскажешь кому-нибудь, считай, ты труп. После такого точно церемониться не стану, – рассыпается братец в угрозах. – Ты меня, блядь, мать твою, слышишь?
Он не рявкает, но в его голосе отчетливо пульсирует ярость. Она перетекает в меня, как ток. И вызывает страх, который трудно игнорировать, как бы я ни храбрилась.
– Слышу, – выговариваю отрывисто.
И мы замираем, испытывая друг друга взглядами. Мне никогда не приходилось кого-то так близко рассматривать, но тут как-то все само собой получается. Не то чтобы я хочу проникать внутрь него. Но по каким-то причинам чувствую, что именно это и происходит. Вижу не просто заострившиеся в напряжении черты лица… Даже не просто пыльную бурю в его глазах. В какой-то момент мне кажется, что я слышу его мысли. Чувствую все, что таится внутри. Перенимаю воспоминания.
